— Ну, за что пьем? — Витька поднял кружку пива, пена лениво стекала по запотевшему стеклу. Бар гудел, как улей: смех, звон посуды, футбол на экране.
— За жизнь, брат, — я усмехнулся, чокнулся с ним, но внутри что-то екнуло. Жизнь, говоришь?
Мы сидели в «Ржавом якоре», нашем месте уже лет десять.
Витька, мой лучший друг с армии, сидел напротив, раскинувшись на стуле, как будто весь мир у его ног. Его борода, которую он отращивал с прошлого лета, блестела от пива, а глаза хитро щурились.
Я смотрел на него и думал: как так вышло, что этот мужик, с которым я делил все — от сигарет в казарме до ночных разговоров о смысле жизни, — теперь сидит тут, а я хочу ему врезать?
Два часа назад я увидел переписку. Лена, моя жена, оставила телефон на кухне, пока принимала душ. Я не собирался лезть, клянусь. Просто экран загорелся, и я увидел уведомление от Витьки. «Лен, ну что там с тестом? Напиши, как узнаешь».
Сначала я подумал, что ослышался. Ну, не ослышался, а… ошалел, что ли. Тест? Какой тест? Я открыл чат, пальцы дрожали, как у пацана перед первой дракой. И там — вся их переписка, как на ладони.
Лена писала: «Вить, я не знаю, что делать. Если это правда… я не готова». Витька отвечал: «Спокойно, разберемся. Главное, Сереге пока не говори».
Серега — это я.
Я сидел на кухне, смотрел на этот экран, а в голове — пустота. Как будто кто-то выключил звук. Только сердце стучало, как молоток по наковальне. Лена вышла из ванной, в халате, с мокрыми волосами, и улыбнулась мне. «Сереж, ты чего такой бледный?» — спросила. Я пробормотал что-то про работу и ушел в бар. Позвонил Витьке. Сказал, что надо встретиться.
И вот мы тут.
— Серега, ты чего молчишь? — Витька отхлебнул пива, вытер губы тыльной стороной ладони. — Опять на работе завал?
— Да не, — я заставил себя улыбнуться, но вышло криво. — Просто… думаю.
— О чем? — он прищурился, и я вдруг понял: он знает. Знает, что я знаю. Или мне кажется?
Я достал телефон, открыл их чат, который я сфотографировал, пока Лена не видела. Протянул ему через стол.
— Вот об этом думаю, — сказал я, и голос мой был чужой, как из старого динамика.
Витька взял телефон, посмотрел на экран. Лицо его не изменилось, только глаза чуть сузились. Он положил телефон на стол, откинулся назад.
— Серега, ты чего? — голос его был спокойный, но я видел, как дернулась жилка на шее.
— Ты мне скажи, чего, — я наклонился вперед, пальцы сжались вокруг кружки. — Это что за херня, Вить? Лена? Тест? Вы там о чем шушукаетесь за моей спиной?
Бар шумел, но мне казалось, что все стихло. Только мы двое, и этот проклятый телефон между нами.
— Слушай, не гони, — Витька поднял руки, как будто сдаваясь. — Это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю? — я почти кричал, но сдержался, понизил голос. — Просвети, брат. Что я должен думать, когда моя жена пишет тебе про какой-то тест? Беременность, да?
Он молчал. Смотрел на меня, и в глазах его было что-то… не вина, нет. Жалость. И это взбесило меня еще больше.
— Вить, я тебя как брата считал, — сказал я, и голос дрогнул. — Мы с тобой через все прошли. А ты… с Леной?
Он вздохнул, потер лицо ладонями.
— Серега, я не спал с твоей женой, — сказал он наконец. — Клянусь.
— Тогда что это за переписка? — я ткнул пальцем в телефон. — Что за «не говори Сереге»?
Витька замялся, и я понял: сейчас будет правда. Или ее кусок.
— Лена… она запуталась, — начал он. — У нее задержка была, и она… ну, в панике. Не знала, как тебе сказать. Попросила меня совета.
— Тебя? — я почти рассмеялся, но смех вышел горький, как прогорклое пиво. — Почему не мне? Я, блин, ее муж!
— Потому что она боялась, — Витька смотрел мне в глаза, и я видел, что он не врет. Или врет очень хорошо, что я готов поверить. Вдруг ты будешь не рад.
Я откинулся на спинку стула, чувствуя, как воздух выходит из легких. Не буду рад? Да мы с Леной три года пытались завести ребенка. Три года уколов, анализов, врачей, которые разводили руками. И теперь она думает, что я не обрадуюсь?
— И что? — спросил я тише. — Она… беременна?
Витька пожал плечами.
— Не знаю. Она тест еще не делала. Сказала, что боится.
Я смотрел на него и пытался понять, что чувствую. Злость? Облегчение? Боль? Все сразу. В голове крутились обрывки воспоминаний.. Как Витя был свидетелем на нашей свадьбе, и его тост про «любовь» заставил Лену плакать аж.
— Почему она тебе написала, а не мне? — спросил я, и голос мой был почти шепотом.
Витька отвел взгляд, и я понял: он не скажет всей правды. Не сейчас.
— Потому что я был рядом, — сказал он наконец. — Она просто… растерялась.
Я встал, бросил деньги на стол.
— Похер, Вить, — сказал я. — Я с ней поговорю. А ты… не пиши ей больше.
Дома было тихо. Лена сидела на кухне, пила ромашковый чай. На столе — ее телефон, как бомба с тикающим механизмом. Я смотрел на нее.
— Сереж, ты чего такой? — спросила она, и в голосе ее была тревога.
Я сел напротив, положил телефон с их перепиской на стол.
— Лен, — нам надо поговорить.
Она посмотрела на экран, и я увидел, как глаза её потускнели.
— Ты… видел? — спросила она, и голос её был как стекло — тонкий, готовое разбиться.
— Да, — ответил я. — Видел. И с Витькой говорил.
Она молчала, и я вдруг понял, что боюсь ее ответа. Боюсь, что она скажет: «Да, это правда, я с ним». Или: «Я не хочу этого ребенка».
— Лена, — сказал я, и голос мой дрогнул, — Ты… беременна?
Она подняла глаза, и я увидел в них слёзы.
— Я не знаю, — прошептала она. — Я… задержка. Я хотела сделать тест, но… боялась.
— Боялась меня? — спросил я, и в груди что-то сжалось.
Она кивнула, и слеза скатилась по ее щеке.
— Я думала… ты не захочешь. После всего.
— После чего? — я наклонился вперед, пытаясь поймать ее взгляд. — Лен, мы же вместе это проходили! Почему ты пошла к Витьке?
Она молчала, и я видел, как она борется с собой. Наконец она сказала:
— Потому что… я не была уверена, что это от тебя.
Я замер. В комнате было тихо, только холодильник гудел в углу.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, и голос был чужой, как будто не мой.
Лена закрыла лицо руками, и я увидел, как плечи её дрожат.
— Сереж, я… у нас не получалось. Я думала, что это из-за меня. И… был один раз. Один. С Витькой.
Я смотрел на нее, и в голове было пусто. Как будто кто-то выключил свет.
— Один раз? — переспросил я, и голос мой был как из ржавой трубы.
Она кивнула, не поднимая глаз.
— Это было… после той вечеринки у нас. Ты уснул, а мы… напились. Я не хотела, клянусь.
Я встал, чувствуя, как пол уходит из-под ног. В голове крутились обрывки: Витька, его смех в баре, его «я не спал с твоей женой». Лена, которая плачет на нашей кухне, где мы столько раз готовили ужин, спорили, мирились.
— Сережа, прости, — прошептала она, но я уже не слушал.
Я вышел из кухни, хлопнув дверью.
На улице было холодно. Я стоял у подъезда, курил, смотрел на фонарь, который мигал, как будто подмигивал мне. В голове — хаос. Лена. Витька. Ребенок, который, может, не мой.
Я думал о том, как мы с Леной мечтали о семье. Как я представлял себе, как учу пацана кататься на велике, как Лена смеется, глядя на нас. А теперь что? Эта картинка — как старый фот, выцветший от времени.
Я достал телефон, набрал Витьку.
— Алло? — его голос был сонный, но я не дал ему договорить.
— Ты врал, — сказал я. — Ты спал с ней.
Молчание. Потом:
— Серега, я…
— Заткнись, — я почти кричал. — Как ты мог, а? Я тебя как брата считал!
Он молчал, и я слышал, как он дышит в трубку.
— Это было один раз, — сказал он наконец. — Мы напились. Я не хотел…
— Не хотел? — я рассмеялся, и смех мой был горьким. — А Лена тоже не хотела?
Он не ответил. Я сбросил вызов.
Я вернулся домой под утро. Лена спала на диване, свернувшись калачиком. Я смотрел на нее и пытался понять, что чувствую. Любовь? Ненависть? Пустоту?
Я сел рядом, посмотрел на её лицо. Она выглядила такой же, как в тот день, когда мы познакомились. Но теперь я знал, что всё между нами изменилось.
Я думал о ребенке. Если он есть — чей он? Мой? Витьки? И что делать, если не мой?
Я вспомнил, как мой отец говорил: «Семья — это не только кровь. Это выбор». Он воспитывал меня, хотя знал, что я не его родной сын. И я любил его за это.
Я посмотрел на Лену и подумал: смогу ли я так же? Сделать выбор?
Лена сидела на диване, сжимая в руках пластиковую палочку теста.
Я стоял у окна, смотрел на мокрый асфальт — дождь лил весь день, как будто небо решило смыть всё, что между нами осталось. Она молчала, но я уже знал. По её глазам, по тому, как она кусала губу, как пальцы дрожали, когда она протянула мне тест. Две полоски. Чёткие, как приговор.
— Сережа, — голос её был тихий, почти шепот, — я… это правда.
Я кивнул, не оборачиваясь. В горле застрял ком, но я не хотел, чтобы она видела мои глаза. Не хотел, чтобы она знала, как внутри всё рушится, как будто кто-то выдернул фундамент из-под дома, который мы строили семь лет.
— И что теперь? — спросил я, и голос мой звучал ровно, хотя внутри всё кипело. — Чей он, Лен?
Она молчала. Слишком долго. Я повернулся, посмотрел на неё. Она сидела, опустив голову, волосы падали на лицо, как занавес, скрывающий правду.
— Я не знаю, — наконец сказала она. — Я… я правда не знаю.
Я рассмеялся. Не потому, что было смешно, а потому, что иначе я бы заорал. Или разбил что-нибудь. Стол, стул, эту чёртову кружку с ромашковым чаем, который она так любила.
— Не знаешь? — я шагнул к ней, чувствуя, как кровь стучит в висках. — Ты спишь с моим лучшим другом, а теперь «не знаешь»?
Она вздрогнула, подняла глаза. В них была боль, но я не хотел её видеть. Не хотел жалеть.
— Сережа, это было один раз, — сказала она, и голос её дрожал. — Я клянусь, это было… ошибка. Мы напились, я…
— Хватит! — я ударил ладонью по столу, и кружка подпрыгнула, расплескав чай. — Ошибка? Лена, ты мне семь лет голову морочила про семью, про любовь, а теперь — ошибка?
Она заплакала, но я уже не мог остановиться.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — я почти кричал. — Ты не просто с Витькой переспала. Ты мне нож в спину воткнула. И ему. И теперь… теперь вот это, — я ткнул пальцем в тест, лежащий на столе. — И я должен что, радоваться?
Лена закрыла лицо руками, плечи её тряслись. Я смотрел на неё и думал: когда она стала такой чужой? Когда та девочка, что смеялась над моими дурацкими шутками, превратилась в эту женщину, которая не может посмотреть мне в глаза?
— Я не хотела, — прошептала она. — Сережа, я… я люблю тебя.
— Любишь? — я покачал головой, чувствуя, как что-то внутри ломается окончательно. — Любовь — это не так, Лен. Любовь — это не переписки за моей спиной. Не секреты с моим другом.
Я сел на стул, чувствуя, как усталость накатывает, как будто я тащил на себе тонну груза. В голове крутились воспоминания: как мы с Леной гуляли по парку, как она пела под гитару, как мы мечтали о ребенке. А теперь он есть. И, может, не мой.
— Что ты хочешь? — спросила она тихо, вытирая слезы. — Чтобы я сделала аборт?
Я посмотрел на неё, и на секунду мне захотелось сказать «да». Чтобы всё это закончилось. Чтобы не было этого теста, этой боли, этого выбора. Но я вспомнил отца. Его слова: «Семья — это выбор». И я понял, что не могу. Не могу выбрать за неё. За него. За того, кто, может, уже живёт там, внутри.
— Я не знаю, чего я хочу, — сказал я честно. — Но я знаю, что так дальше нельзя.
Через неделю я собрал вещи. Немного — пара сумок, одежда, ноутбук. Лена стояла и смотрела, как я складываю футболки. Она не плакала, но глаза её были красные.
— Сережа, — сказала она, когда я уже взялся за ручку двери, — ты… ты вернёшься?
Я посмотрел на неё. На её светлые волосы, которые она всё ещё заправляла за ухо.
— Нет, Лен, — сказал я. — Не вернусь.
Она кивнула, как будто ожидала этого.
— А… ребенок? — спросила она тихо.
Я сглотнул. Этот вопрос мучил меня все эти дни. Я думал о нём, о том, как он, может, будет похож на Витьку. Или на меня. Или на Лену. И я понял, что не хочу знать. Не сейчас.
— Это твой выбор, — сказал я. — Но я… я не смогу.
Я вышел, и дверь за мной хлопнула, как точка в конце предложения.
Развод был быстрым. Без скандалов, без дележки имущества. Мы просто подписали бумаги и разошлись.
Лена осталась в нашей квартире, а я снял однушку на окраине. Там пахло сыростью, но мне было плевать. Я сидел на продавленном диване, смотрел в потолок и думал: как так вышло?
Витьку я не видел. Он пытался звонить, писал длинные сообщения, но я их не читал. Удалял, не открывая.
Однажды он увидел меня у подъезда, но я прошел мимо, не сказав ничего.
Через пару месяцев я узнал от общих знакомых, что Лена родила. Мальчик. Я не спрашивал, чей. Не хотел знать. Иногда я представляю его — как он смеётся, как тянет руки к Лене. И я думаю: может, я сделал ошибку? Может, я мог бы выбрать, как мой отец?
Но потом я вспоминаю ту переписку. Витькин голос в баре. Ленины слёзы. И я понимаю, что выбор уже сделан. Не мной. Ими.
Я сижу в своей однушке, пью пиво из банки, смотрю на дождь за окном. Жизнь идёт дальше. Без Лены. Без Витьки. Без того, кем я был. И, может, это к лучшему.