В истории Русской Церкви и Русского государства трудно найти событие, столь же драматичное, спорное и судьбоносное, как Ферраро-Флорентийская уния. Заключённая в 1439 году, она должна была стать символом воссоединения Восточной и Западной церквей, но в сознании православного мира превратилась в трагический символ предательства, попытку предать веру ради политических выгод. Удивительно, но именно это событие, произошедшее далеко за пределами Руси, повлияло на самосознание русского народа и во многом определило его дальнейшую историческую судьбу.
Москва на фоне великой смуты
К моменту, когда в итальянском городе Феррара собрались иерархи Востока и Запада, чтобы обсудить возможность церковного единства, Московское княжество переживало тяжёлые времена. Русские земли оставались под гнётом Орды, а внутри самого государства шли нескончаемые усобицы. Междуусобица между князем Юрием Звенигородским и его племянником Василием II, получившим прозвище Тёмный, раздирала страну.
Русская Церковь, тесно связанная с московским государством, лишилась своего лидера: в 1431 году умер митрополит Фотий — яркий сторонник промосковского курса. Его смерть обострила политическую борьбу за митрополичью кафедру, ставшую предметом интереса не только московских князей, но и великого князя литовского Свидригайло. Стремясь усилить своё влияние, он добивался контроля над Русской Церковью через Константинополь, что сделало вопрос митрополита не только религиозным, но и геополитическим.
Византия на пороге гибели
Тем временем сама Византия уже доживала последние десятилетия. Ослабленная, обескровленная внутренними конфликтами, потерявшая большую часть своих территорий, она уже не могла выжить без внешней помощи. А потому византийские императоры начали искать спасения на Западе. Выбор пал на Рим — с его экономической мощью, армией и, что не менее важно, католической Церковью, влиятельной и сильной.
В 1431 году император Священной Римской империи Сигизмунд созвал в Базеле собор, целью которого стало реформирование западной церкви. Однако очень скоро стало ясно: без участия восточных христиан эти реформы не приведут к желаемому результату. Именно поэтому в Константинополь была направлена делегация, чтобы убедить греков принять участие в переговорах и обсудить возможность церковного единства.
Исидор — человек компромисса
Одним из главных действующих лиц на этом историческом перекрёстке стал игумен Исидор — византийский монах, политик, дипломат. Уже в своей приветственной речи в Базеле он говорил не как сторонник Восточной Церкви, а как убеждённый сторонник объединения. По его словам, уния «создаст памятник, способный соперничать с Колоссом Родосским». Его взгляды были радикальны: виновником Великой схизмы XI века он считал не Запад, а Восток, и предлагал устранить разногласия любой ценой — даже ценой вероучительных уступок.
Сначала его слова вызвали недоумение даже среди греков. Но со временем, под давлением папских представителей, большинство византийцев склонилось к компромиссу. Все — кроме одного.
Марк Эфесский — голос совести
Святитель Марк Эфесский остался единственным, кто открыто и принципиально отказался подписывать унию. Его позиция была твёрдой: «Дела веры не допускают икономии… то, что относится к Церкви, не разрешается через компромиссы». Для него вера была не предметом дипломатии, а святыней, которую нельзя обменять на политические блага.
Именно его имя спустя века будет вспоминаться с почтением в православном мире, тогда как о многих других участников собора — в том числе о самом Исидоре — будут говорить с осуждением или забывать вовсе.
Московский выбор
Пока в Флоренции вершились судьбы церквей, в Москве ожидали своего митрополита. Русские князья, духовенство и народ единогласно поддержали кандидатуру Ионы. Но в Константинополе этот выбор проигнорировали — там решили, что митрополитом всей Руси должен стать… Исидор.
В 1436 году он получил рукоположение и отправился в Москву. Первое время он скрывал свои намерения, но спустя три года, вернувшись из Флоренции, торжественно объявил в Кремле о подписании унии. Этим он подписал себе приговор. Его арестовали, заточили в монастырь, откуда он впоследствии бежал. С этого момента Исидор полностью перешёл на сторону Рима, дослужившись до декана коллегии кардиналов. В православной Руси же его имя стало нарицательным — символом измены вере.
Уния как апокалиптический знак
Подписание унии вызвало на Руси шок. Люди, для которых вера была не просто частью жизни, а её основой, восприняли это событие как апокалиптическое знамение — предвестие конца света. Ведь Царьград, некогда святая опора христианства, поколебался в самом главном — в вере. Что уж говорить о простом народе, который всегда воспринимал происходящее в мире сквозь призму духовной истины.
Христианская Церковь для русского человека — не институт и не система. Это путь, истина и жизнь. От неё зависит всё: и судьба семьи, и судьба державы. И потому, когда православие оказалось под угрозой исчезновения, русский народ встал на его защиту.
Рождение Московской патриархии
Именно с этих драматических событий начинается путь Русской Церкви к автокефалии. Отказ от подчинения Константинополю, утверждение Ионы в качестве митрополита без византийского благословения, последующее признание его в народе как истинного пастыря — всё это стало первым шагом к тому, чтобы Русская Церковь обрела свою независимость.
А вместе с ней родилась и идея Москвы как Третьего Рима — нового оплота истинной веры, после падения Рима древнего и Царьграда. Идея, определившая облик России на столетия вперёд.
Вместо эпилога
Ферраро-Флорентийская уния не объединила христианский мир — она окончательно развела его. Для католиков она стала дипломатическим успехом, для православных — драмой, оскорблением, испытанием. Но именно в этом испытании Русь нашла себя.