Дождь барабанил по крыше старого дома так назойливо, будто хотел проникнуть внутрь и смыть всю эту боль. Людмила стояла у окна, смотрела на мокрый двор и думала — как же всё быстро изменилось. Ещё неделю назад Галя звонила каждый вечер, жаловалась на соседа Алексея, который опять просил одолжить лопату, а теперь... Теперь её не стало.
— Людочка, не стой так, простудишься, — голос Алексея за спиной заставил её вздрогнуть. — Я вот думаю, может, тебе в гостиницу перебраться? Здесь всё-таки сыро, да и воспоминания тяжёлые.
Она обернулась. Алексей Николаевич стоял в дверях с подносом — чай, бутерброды, даже печенье какое-то принёс. За эти дни после похорон он не отходил от неё ни на шаг. Помогал с документами, встречал гостей, даже с похоронным бюро всё уладил. Без него она бы точно не справилась.
— Спасибо, Алексей Николаевич. Не знаю даже, как бы я без вас... — голос дрогнул, и она быстро отвернулась к окну.
— Да что ты, Люда. Мы же соседи, а соседи — это почти семья. Галина Петровна всегда говорила, что ты у неё золотая сестра. Вот и я теперь за тебя переживаю.
Он поставил поднос на стол, придвинул стул.
— Садись, поешь хоть немного. А то совсем исхудала за эти дни.
Людмила послушно села, взяла чашку. Чай был крепкий, горячий, согревал изнутри. Алексей устроился напротив, задумчиво разглядывал стол, заваленный бумагами.
— Знаешь, Люда, не хочу тебя расстраивать, но надо же что-то с документами делать. Тут и завещание, и всякие справки...
— Да, понимаю. Просто сил нет пока разбираться.
— А ты и не разбирайся. Я вот думаю — может, мне всё это взять на себя? Я тут рядом живу, времени больше, да и в этих делах кое-что понимаю. Ты главное не переживай из-за формальностей всяких.
Людмила подняла глаза. В его взгляде читалась такая искренняя забота, что сердце сжалось от благодарности.
— Вы правда готовы помочь?
— Конечно! Да мне что, жалко что ли? Тем более, мне все эти бумажки твои без надобности. Не интересуют они меня совсем. Живём рядом, помогаем друг другу — вот и всё.
Он встал, начал собирать документы в аккуратную стопку.
— Ты главное в Казань не торопись уезжать. Дела-то не быстрые, может, месяц-другой понадобится. А я буду помогать, не переживай.
— Алексей Николаевич, а как же моя работа? В больнице ждут, отпуск-то не бесконечный.
— Да найдут они тебе замену на время. Здоровье дороже. Видишь же, как ты переживаешь. Нужно прийти в себя, а потом уже думать о работе.
Людмила кивнула. Он был прав — сил действительно не было ни на что. Хорошо, что есть рядом такой человек, который готов взять на себя все эти сложности. Галя всегда говорила, что Алексей мужик надёжный, хоть и со странностями.
— Ладно, я пойду. Завтра с утра начну с документами разбираться. А ты отдыхай, не думай ни о чём.
Когда за ним закрылась дверь, Людмила снова подошла к окну. Дождь стих, и в небе появился робкий просвет. Может, всё и правда будет хорошо. Может, есть ещё на свете люди, которые помогают просто так, без всякой корысти.
Она взяла в руки фотографию с комода — они с Галей на даче, прошлым летом. Обе смеются, держат огромный помидор, который Галя вырастила на своём участке.
— Галочка, а твой Алексей Николаевич оказался хорошим человеком. Ты была права.
Когда мир переворачивается
Повестка лежала на столе, и Людмила смотрела на неё уже минут десять, будто надеялась, что буквы сами собой переставятся и превратятся во что-то менее страшное. Но нет — там по-прежнему значилось: "Дело по иску Воронова А.Н. к Калашниковой Л.П. о разделе наследственного имущества".
Руки дрожали, когда она в третий раз перечитывала текст. Алексей Николаевич требовал половину дома и участка. Половину! Того самого участка, который Галя обрабатывала своими руками двадцать лет, где каждое дерево сажала, где каждый кустик знала по имени.
— Это какая-то ошибка, — прошептала она вслух. — Не может быть.
Но дата стояла свежая, печать настоящая, и подпись в иске — точно его, Алексея. Та самая размашистая подпись, которую она видела на всех документах, что он помогал оформлять после похорон.
В дверь постучали — три коротких стука, как всегда стучал он.
— Люда, ты дома? Я тут по делам зашёл.
Сердце забилось так, что, казалось, его слышно за дверью. Людмила сунула повестку под стопку других бумаг и пошла открывать. Алексей стоял на пороге с пакетом продуктов и привычной заботливой улыбкой.
— Привет. Тебе что-то принести хотел из магазина. Хлеб, молоко... — он протянул пакет. — Ты как, лучше себя чувствуешь?
— Спасибо, — голос прозвучал странно, будто не её. — Алексей Николаевич, а скажите...
Он уже прошёл в комнату, расставлял продукты на столе, и взгляд его зацепился за край повестки, выглядывающий из-под бумаг.
— А, это пришло, — сказал он совершенно спокойно, будто речь шла о счёте за электричество. — Я хотел тебе сказать, да всё не решался. Не хотел расстраивать.
Людмила стояла как вкопанная.
— Вы... вы знали?
— Ну конечно знал. Я же истец, — он пожал плечами. — Садись, Люда. Давай спокойно поговорим.
— Но вы же говорили, что вам эти бумажки не нужны! Что не интересуют вас мои дела!
— Не интересуют. И сейчас не интересуют. Но закон есть закон. Я помогал Галине Петровне, вкладывался в участок. Забор ставил, сарай чинил, картошку сажал. Считай, что в долю вложился.
Людмила опустилась на стул. Ноги подкашивались.
— Какую долю? Галя мне никогда не говорила...
— А что тут говорить? Мужская работа — мужская работа. Я же не считал, сколько часов провёл, сколько денег потратил. Но теперь, когда её нет, приходится вспоминать. Понимаешь, у меня тоже семья, внуки. Им тоже что-то оставить надо.
Голос его был всё тот же — мягкий, рассудительный. Но что-то в нём изменилось. Теперь в нём слышалась какая-то непреклонность.
— Ты не переживай, Люда. Я не жадный. Половину требую, а мог бы и больше. Дом-то тоже ремонтировал, крышу перекрывал...
— Но это был подарок! Вы же помогали просто так!
— Подарок? — он усмехнулся. — В наше время подарков не бывает. Всё документально должно быть оформлено. А у нас с Галиной соглашение было устное. Вот теперь суд разберётся.
Людмила смотрела на него и не узнавала. Где тот заботливый сосед, который чай приносил, который плечо подставлял в трудную минуту? Перед ней сидел совершенно другой человек — расчётливый, холодный.
— Алексей Николаевич, ну как же так? Галя вас семьёй считала. Она мне рассказывала, как вы ей помогали, но никогда не говорила о каких-то долгах...
— Галина Петровна была женщина хорошая, но в деловых вопросах... Ну, ты понимаешь. Женщины редко такие вещи понимают. Вот и ты сейчас эмоциями руководствуешься, а надо головой думать.
Он встал, поправил куртку.
— Ладно, не буду тебя мучить. Подумай спокойно. Может, мы и без суда договоримся. Мне конфликты не нужны. Я человек мирный.
Когда дверь за ним закрылась, Людмила так и осталась сидеть за столом. В голове не укладывалось. Неужели всё это время он играл роль? Неужели рассчитывал на наследство с самого начала?
Лицо под маской
Судебный зал оказался меньше, чем представлялось. Людмила села на деревянную скамью и оглядела помещение — высокие окна, портрет президента, стол судьи, за которым пока никого не было. Народу собралось немного: секретарь что-то печатала, в углу сидел мужчина с потрёпанным портфелем — наверное, тоже ждал своего дела.
Алексей появился минут через пять. Людмила едва его узнала — тёмный костюм, белая рубашка, даже галстук какой-то строгий. И главное — толстая кожаная папка под мышкой. Не та растрёпанная кипа бумаг, которую он собирал у Гали дома, а настоящая деловая папка с отделениями и застёжками.
— Привет, Люда, — кивнул он, устраиваясь за стол истца. — Как дела?
— Нормально, — ответила она, хотя дела были совсем не нормально. Всю неделю она пыталась найти хоть какие-то документы, которые опровергли бы его требования, но Галины бумаги оказались в полном беспорядке. Квитанции, справки, какие-то старые договоры — всё смешалось в один ворох.
Судья вошла — женщина лет пятидесяти, в мантии, с серьёзным лицом. Огласила суть дела, и Людмила вдруг остро почувствовала, как мало она понимает в этих процедурах. Все эти "удовлетворить иск", "представить доказательства", "в соответствии с пунктом" — для неё это был как иностранный язык.
— Истец, изложите свои требования, — обратилась судья к Алексею.
И тут он преобразился. Открыл папку, достал аккуратно подшитые листы, разложил их перед собой. Между страницами торчали разноцветные закладки — жёлтые, зелёные, синие.
— Ваша честь, я требую выделения мне доли в наследственном имуществе, поскольку в течение восемнадцати лет принимал участие в благоустройстве участка и дома. Согласно пункту второму статьи 1148 Гражданского кодекса...
Он говорил уверенно, ссылался на законы, называл даты. Доставал из папки фотографии — вот он ставит забор, вот ремонтирует крышу, вот сажает картошку рядом с Галей. Даже чеки сохранились — на доски, на гвозди, на семена.
— Кроме того, имеется расписка покойной Калашниковой Г.П. о том, что часть средств на ремонт дома предоставлена мной, — он протянул судье бумажку.
Людмила смотрела на всё это как завороженная. Откуда у него столько документов? Галя никогда не говорила ни о каких расписках, ни о каких долгах. А он сидел с довольным видом, перелистывал свои бумаги, находил нужные закладки.
— Ответчик, что можете сказать по существу требований? — спросила судья.
Людмила встала, чувствуя, как дрожат колени.
— Я... я не знала ни о каких соглашениях. Сестра никогда не говорила, что должна Алексею Николаевичу. Мне казалось, он помогал просто так, по-соседски.
— Имеются ли у вас документы, опровергающие требования истца?
— Нет, я... я ещё не успела разобрать все бумаги сестры.
Судья кивнула, делая какие-то пометки.
— Дело откладывается на две недели для представления дополнительных доказательств. Следующее заседание...
Людмила слушала, но слова не доходили. Она смотрела на Алексея, который аккуратно складывал свои бумаги обратно в папку, и не могла поверить. Этот человек месяц назад утешал её, говорил, что бумажки его не интересуют, а теперь сидел с целым архивом документов, как опытный юрист.
— Не расстраивайся, Люда, — сказал он, когда они выходили из зала. — Ты найди свои бумаги, может, что-то и прояснится. Я же не враг тебе.
Но говорил он это совсем другим тоном, чем раньше. Холодным, деловым. И улыбался не так — не тепло, а как-то хищно.
— Скажите, а расписка Гали... она настоящая?
— Конечно настоящая. Галина Петровна была женщина обязательная. Всё фиксировала.
Людмила кивнула и пошла к выходу. А про себя думала: "Странно. Галя всегда говорила, что терпеть не может всякие бумажки и расписки. Зачем же она стала вдруг такой обязательной?"
В поисках правды
Автобус до села шёл два с половиной часа, и всю дорогу Людмила думала об одном — неужели Галя могла что-то скрывать? Неужели между ними не было того доверия, которое, казалось, связывало их всю жизнь?
На остановке её встретил пронзительный ветер и запах прелых листьев. Октябрь в деревне пах по-особенному — дымком из печей, мокрой землёй, последними яблоками. Галин дачный домик стоял на краю села, рядом с заброшенными участками, где когда-то тоже кипела жизнь.
Ключ нашёлся под старым ведром, где Галя его всегда прятала. Дом встретил затхлым воздухом и тишиной. Людмила прошла по комнатам, оглядывая всё знакомое — самодельные полочки, выцветшие занавески, стол, за которым они пили чай прошлым летом.
Бумаги лежали в старом комоде, в нижнем ящике. Людмила села на пол и начала разбирать — квитанции за свет, какие-то справки, фотографии. И вдруг, между страницами старого календаря, нашлась тетрадка.
Почерк Гали, знакомый и родной: "15 июня. Алексей опять пристаёт с этими бумагами. Говорит, надо оформить наше сотрудничество. Не понимаю, зачем. Помогает же просто так, по-соседски."
Людмила перевернула страницу: "20 июня. Он принёс какую-то расписку, просит подписать. Говорит, для порядка. А мне не хочется. Зачем между соседями такие формальности?"
Дальше записи становились всё тревожнее: "Алексей стал странный. То помогает, то намекает на какие-то долги. Боюсь, что натворила, согласившись на эту расписку."
Последняя запись датирована августом: "Поговорила с Верой Степановной. Оказывается, у неё тоже были проблемы с Алексеем. Он и её участок хотел отсудить. Хорошо, что у неё сын юрист, отбились. Надо будет Люде рассказать, если что."
Людмила закрыла тетрадь. Значит, Галя всё-таки понимала, что творится. Но почему не рассказала ей? Почему молчала?
Постучали в дверь. Людмила вздрогнула — кто может знать, что она здесь?
— Девушка, вы там? Я соседка, Вера Степановна.
На пороге стояла пожилая женщина в платке, с любопытными глазами.
— Вы Галинкина сестра? Я вас ещё летом видела. Похожи очень.
— Да, я Людмила. А вы... вы знали мою сестру?
— Конечно знала. Соседки ведь. Проходите, не стойте на ветру.
Вера Степановна оказалась разговорчивой. Усадила Людмилу за стол, поставила чайник.
— Я, как увидела, что в доме свет горит, думаю — не Алексей ли опять ходит? Он тут после похорон несколько раз приезжал, что-то искал.
— Искал? Что искал?
— А кто его знает. Я только видела, как он с фонариком по дому ходил. Может, документы какие забирал.
Людмила насторожилась.
— Вера Степановна, а расскажите про ваши проблемы с Алексеем. Галя что-то писала...
Старушка всплеснула руками.
— Ой, да что рассказывать! Хитрый он очень. Сначала помогает, добрый такой, а потом — бац! — и документы в суд подаёт. У меня тоже расписку выманил. Говорит, для порядка, мол, чтобы было видно, что я не жадная. А оказалось — это ему нужно было, чтобы долю в участке зафиксировать.
— И что же вы делали?
— Да сын мой, слава богу, юрист. Он сразу понял, что к чему. Оказалось, что расписка составлена неправильно, Алексей перестарался. Вот и отбились мы от него.
Вера Степановна налила чай, придвинула тарелку с печеньем.
— А ваша Галя, царство ей небесное, всё переживала. Говорила, что тоже расписку подписала, а теперь боится. Я ей говорю — ты к юристу сходи, пусть посмотрит. Но она всё откладывала.
— Вера Степановна, а вы не могли бы поехать со мной в суд? Рассказать, что знаете?
Старушка задумалась.
— Можно и поехать. Только скажу честно — Алексей человек мстительный. После нашего суда он мне жизнь портил как мог. То забор подпилит, то мусор через забор перекинет. Но справедливость дороже.
Людмила взяла тетрадь Гали, документы, которые удалось найти. Теперь у неё было хоть что-то — свидетельница и записи сестры. Может, этого хватит, чтобы доказать правду.
Перед отъездом она ещё раз обошла дом. В спальне, за шкафом, нашла стопку писем. Переписка Гали с какой-то подругой из Москвы. В одном из последних писем было: "Люся, я так устала от этого Алексея. Он меня прямо-таки принуждает подписывать всякие бумаги. Говорит, что если не подпишу, то помогать перестанет. А без его помощи мне участок не потянуть. Что делать — не знаю."
Теперь картина становилась ясной. Алексей не просто помогал — он ставил Галю в зависимость, а потом использовал эту зависимость для своих целей.
Момент истины
Второе заседание назначили на утро, а Людмила не спала всю ночь. Перебирала документы, записи Гали, письма, репетировала, что будет говорить. Вера Степановна приехала с вечера, остановилась в гостинице рядом с судом.
— Не волнуйся, девочка, — говорила она за завтраком. — Правда — она всегда наружу выходит. А этот Алексей пусть знает, что не всех можно обмануть.
В зале было больше народу, чем в прошлый раз. Алексей сидел на своём месте, всё так же деловито разложив бумаги. Но когда увидел Веру Степановну, лицо его дрогнуло.
— Ваша честь, — начала Людмила, когда судья дала ей слово. — Я представляю новые доказательства по делу.
Руки дрожали, но голос звучал твёрдо. Она протянула судье тетрадь Гали.
— Это дневник моей сестры. Здесь записано, как ответчик принуждал её подписывать документы, используя её зависимость от его помощи.
Алексей резко поднял голову.
— Это подделка! Никто не может доказать, что эти записи делала Галина Петровна!
— Можно провести почерковедческую экспертизу, — спокойно ответила судья. — Продолжайте, ответчик.
Людмила достала письма.
— А это переписка сестры с подругой. Здесь она прямо пишет о том, что истец её принуждает.
— Ваша честь, — вмешался Алексей, — это частная переписка, она не может быть доказательством в суде!
— Может, если относится к предмету спора, — отрезала судья. — У вас есть ещё доказательства?
— Да. Я привезла свидетеля.
Вера Степановна встала. Алексей побледнел.
— Свидетель, расскажите, что вам известно об отношениях истца и покойной.
— Галина Петровна жаловалась мне на Алексея, — начала Вера Степановна. — Говорила, что он её заставляет подписывать бумаги. А ещё он со мной то же самое проделывать хотел. Тоже помогал сначала, а потом в суд подал. Только у меня сын юрист, разобрались.
— Это ложь! — не выдержал Алексей. — Вера Степановна на меня злится, потому что я её мошенничество разоблачил!
— Истец, ведите себя корректно, — одёрнула его судья. — Свидетель, расскажите подробнее о своём деле.
Вера Степановна рассказала. Как Алексей помогал с участком, как выманил расписку, как потом потребовал долю. Как её сын нашёл подделку в документах.
— Подделку? — переспросила судья.
— Да. Оказалось, что одна из справок фальшивая. Алексей же думал, что старая женщина не разберётся.
Судья внимательно посмотрела на Алексея.
— Истец, что вы можете сказать по поводу обвинений в подделке документов?
— Это клевета! — крикнул он. — У меня все документы настоящие!
— Тогда не возражаете против экспертизы?
Алексей замолчал. Лицо его стало серым.
— Ваша честь, — продолжила Людмила, — я прошу назначить почерковедческую экспертизу расписки, которую представил истец. Судя по записям сестры, она подписывала её под принуждением.
— Экспертиза будет назначена. Также прошу представить оригиналы всех документов истца для проверки их подлинности.
Алексей встал.
— Ваша честь, я... я хочу изменить свои требования. Возможно, я был неправ. Может быть, стоит рассмотреть компромисс.
— Истец, вы можете отказаться от иска, если желаете.
— Я... я подумаю.
После заседания Алексей быстро собрал бумаги и почти бегом вышел из зала. Людмила с Верой Степановной остались на скамейке.
— Испугался, — сказала старушка. — Знает, что обман вскроется. Небось думал, что ты не станешь разбираться, согласишься на его условия.
— Спасибо вам, Вера Степановна. Без вас я бы не справилась.
— Да что ты, девочка. Справедливость — она для всех одна. Твоя Галя была хороший человек, жалко её.
Через неделю пришло уведомление — Алексей отказался от иска. Экспертиза показала, что расписка была составлена неправильно, а одна из справок действительно оказалась подделкой.
Новое начало
Участок выглядел запущенным — трава по колено, яблони не обрезаны, теплица покосилась. Людмила ходила по дорожкам, которые когда-то Галя выкладывала камешками, и думала о том, что же делать дальше.
Продавать не хотелось — слишком много здесь было Галиных рук, её труда, её любви. Но и содержать участок она не могла — работа в Казани, да и сил уже не те, что у сестры были.
Алексей больше не появлялся. Соседи рассказывали, что он продал свой дом и уехал куда-то. Наверное, стыдно стало — весь район теперь знал про его махинации.
— Людмила Петровна? — окликнул кто-то за спиной.
Она обернулась. У калитки стояла молодая женщина с детьми — мальчик лет десяти и девочка помладше.
— Я Анна Викторовна, директор местной школы. Можно с вами поговорить?
— Конечно, проходите.
Они сели на лавочку возле дома. Дети с любопытством разглядывали заросший сад.
— Дело в том, что мы давно мечтаем о школьном саде, — начала директор. — Хотим детей учить, как растения выращивать, как за землёй ухаживать. Но места у нас нет. А тут ваш участок рядом со школой пустует...
Людмила слушала и вспоминала. Галя всегда говорила, что хорошо бы детей учить земле. Что современные дети и картошку-то от моркови не отличают.
— Мы могли бы купить часть участка, — продолжала Анна Викторовна. — Конечно, денег у школы немного, но...
— А если не покупать? — перебила её Людмила.
— То есть?
— А если я просто подарю? Вот эту часть, где теплицы стоят. Галя всегда хотела, чтобы дети умели растения выращивать.
Директор открыла рот от удивления.
— Вы серьёзно?
— Серьёзно. Только с условием — сад будет называться именем моей сестры. Галины Петровны Калашниковой.
— Конечно! Мы даже табличку поставим!
Мальчик, который до этого молчал, вдруг спросил:
— А можно я помогать буду? Я умею лук сажать, дедушка научил.
Людмила улыбнулась — первый раз за эти месяцы по-настоящему.
— Конечно можно. Тут работы много.
Они ещё полчаса обсуждали детали. Какие грядки оставить, где клумбы сделать, что посадить весной. Дети бегали по участку, строили планы, спорили, где лучше качели повесить.
Когда гости ушли, Людмила осталась одна. Села на крыльцо, смотрела на закат. Завтра она поедет в Казань, к своей работе, к своей жизни. Но теперь знала, что Галин участок не пропадёт. Здесь будут расти не только помидоры и огурцы, но и дети — учиться любить землю, понимать природу.
А Алексей? Ну что ж, может, это и к лучшему, что он исчез. Людям, которые дружбу на деньги меняют, место только в судах.
Она достала телефон, набрала номер подруги в Казани.
— Марина? Это я, Люда. Да, всё закончилось. Участок остался при мне. Нет, продавать не буду. Знаешь, я решила... Да, дарю школе. Пусть дети учатся.
В трубке послышались удивлённые возгласы, вопросы. Людмила отвечала и думала — а ведь Галя была бы довольна. Она всегда говорила, что земля должна людей кормить и радовать, а не быть предметом торгов.
Ключ от дома она оставила Вере Степановне — пусть присматривает, пока школьный сад не обустроят. А сама поехала на автобус, к новой жизни. К жизни, где она знала цену человеческим словам и больше не доверяла первому встречному, какой бы добрый он ни казался.
В автобусе, глядя в окно на проплывающие поля, Людмила подумала: "Спасибо тебе, Галочка, что оставила записи. Спасибо, что помогла мне разобраться. И прости, что сразу не поняла."
За окном мелькали огни деревень, и где-то там, в одной из них, завтра дети будут планировать, что посадить весной в саду Галины Петровны Калашниковой.