Бабушка Софья Константиновна Гавеман была дворянкой. Ее отец полковник царской армии. Мама помещица, имела землю в Ярославской, Тверской и Новгородской губерниях. Поэтому семья после революции сильно пострадала, а бабушка всю жизнь скрывала свое происхождение даже от меня.
Темная длинная юбка, темная кофта, небольшой пучок, из почти не поседевших волос, который она называла фигой. Худенькая фигурка с несгибаемой спиной и гордо посаженной головой. Она оставалась такой и в семьдесят, и в восемьдесят пять.
Память рисует мне бабушку, полулежащую на топчане, сколоченном отцом, с неизменной книгой в руках. Бабушка не носила очков, но зрение последние годы ослабело, и она читала с лупой.
Книг в доме было немного.
Разрозненные издания русских и иностранных классиков, приключенческая литература брата и мои детские книжечки: подарочное издание «Сказок А.С. Пушкина», сборнички стихов Маршака, Михалкова, Чуковского и Барто, и еще несколько книжечек в мягком переплете из серии «Мои первые книжки».
Сейчас те из них, что пережили четыре детских поколения нашей семьи, переплетены в один том, и я иногда ностальгирую, перелистывая знакомые с детства странички, где картинки старательно раскрашены неумелой детской рукой.
Теперь стали раритетами не только эти довоенные издания, но и рисунки в них: телефон висящей на стене, поливальная машина, детские кроватки, игрушки, матроски, чулочки на резиночках – все другое. И совершенно другая жизнь.
Культа книги в нашей семье не было. Мы читали и давали почитать другим. Я до сих пор помню не возвращенную книгу «Приключение капитана Врунгеля», и затерявшуюся среди друзей, модную тогда, фантастику Беляева и приключенческие романы Конан Дойля.
Мне разрешалось раскрашивать в книгах картинки и не ругали за случайно порванные листы. В семье читали все. Бабушка по несколько раз перечитывала классику. Двухтомник «Война и мир» была ее настольной книгой. Сейчас я думаю, что это был не просто интерес к творчеству Толстого – она ностальгировала, ведь прототипами героев романа были не просто люди одного с ней положения в обществе, но и ее дальние родственники. Бабушка наверняка знала, что образ Николая Ростова списан Толстым с Николая Волкова – участника войны 1812 года, храброго офицера и заботливого отца семейства. Девичья фамилия моей прапрабабушки Волкова и она принадлежала к той же Московской ветви дворян Волковых, что и Николай. Интересно, о чем думала бабушка, сидя на табуретке в уголке убогой комнатки, выделенной ей мужем дочери.
А еще лет с трех бабушка играла со мной в буриме.
Многие стихи, прочитанные тогда помню до сих пор. Этот я учила с бабушкиной помощью в подарок на день рождения мамы:
«Посидим в тишине» Елена Благинина
Мама спит, она устала…
Ну, и я играть не стала
Я волчка не завожу
А уселась и сижу
Волчок - дорогое удовольствие. Мне так и не купили полосатую, гудящую, скользящую по полу игрушку. Вместо нее мы крутили шестеренки от поломанных часов. Если их удачно крутануть, то они кружились почти, как волчок, тихонько звенели и поблескивали своими стальными зубьями, а еще можно было посоревноваться - чья шестеренка крутится дольше.
Мне всегда было любопытно - а что там внутри и как это работает. И я разобрала многое в нашем доме, в том числе отцовские карманные часы. Потом я попыталась их собрать, но осталось много деталек которые я не знала куда пристроить, я посчитала их ненужными и выбросила, в надежде, что никто не догадается.
Современные дети почти не играют на улице, а нас домой загоняли чуть ли не ремнем. Мы могли часами стоять у стены школы, играя в мяч, выдумывая все новые и новые трюки.
Прыгалки – «И с разбега, и на месте, и двумя ногами вместе».
Вышибалы, здесь можно было в полной мере показать свою увертливость и умение быстро бегать. Я уж не говорю об общепринятых футболе, волейболе и баскетболе.
А так как у меня был старший брат я с азартом играла в ножички и пристенок.
Про игры можно написать целый рассказ поэтому остановлюсь.
Все знают простенькие стишки Барто, но послушайте как они звучат - «Пирог»
Падал снег на порог
Кот слепил себе пирог
А пока лепил и пек
Ручейком пирог утек
Пирожки себе пеки
Не из снега, из муки.
Запоминается с первого прочтения и на всю жизнь.
Пироги появились в нашей семье после того, как мама устроилась работать завхозом в детский сад. Там ее научили печь, и в праздничные дни меня стал будить аромат свежевыпеченных пирожков. А до этого…
Бабушка, да и мама, совсем не умели готовить. Лет, эдак, до десяти меня кормили манной кашей.
Встряской — это резанная картошка и саленый огурец политые подсолнечным маслом не перемешивались, а накрытые крышкой встряхивались.
Покрошенкой — это хлеб, залитый молоком, а уж если вместо хлеба печенье, тут меня уже за уши не оттащить.
Яйцом, сваренным в мешочек. Бабушка опускала яйцо в кипящую воду и считала до ста, так она научила меня считать. Это была не еда, а торжественная трапеза. Яйцо, за неимением пашотницы, ставилось в маленький стаканчик тупым концом вверх. Точным ударом чайной ложки бабушка разбивала скорлупу и, не торопясь, расчищала верхушку, потом срезала ее ножом, немного подсаливала, и положив кусочек масла начинала ложка за ложкой доставать из скорлупки белково-желтковую вкуснятину, все время подсаливая и добавляя масло.
Но больше всего я любила гоголь-моголь, и вечно клянчила его у бабушки. После недолгого сопротивления она уступала моим просьбам. Отделив желток от белка, добавляла в него три ложки сахарного песка и растирала до тех пор, пока желток полностью не соединялся с сахаром, приобретая почти белый цвет и божественный вкус.
Когда в доме не было конфет, а я жалобно просила сладенького, бабушка черпала ложкой сахарный песок, зажигала керосинку и подносила ложку к огню. Сахар пузырился, желтел и превращался в леденец. Это было очень вкусно, гораздо вкуснее дешевых конфет под названием «Подушечки», с которыми бабушка пила чай.
А вот вожделенных петушков на палочке она мне не покупала, говоря, что они не гигиеничные, и чтобы мне было понятно добавляла: «Продавцы их облизывают чтобы они блестели».
И еще бабушка варила необыкновенное какао. Кроме молока, порошка какао и сахара она добавляла в уже готовый напиток гоголь-моголь, получая воздушную пенку, как сейчас на капучино.
Но были и гадости – рыбий жир, который бабушка считала необходимым для здоровья детей. Рыбий жир – наказанье для детей послевоенного поколения. Его заливали в нас насильно, и только обещание сразу же выдать в награду конфету помогало разжать стиснутые зубы. Наташка прекрасно помнит, как бабушка двумя пальцами левой руки зажимает ей нос, а правой держит наготове десертную ложку, с присоленным рыбьим жиром, а рядом на столе всегда лежит конфета или кусочек сахара.
Тогда из нас воспитывали патриотов чуть ли не с пеленок.
Вот стихотворение «Знамя», с которого начинается сборник Маршака
В день труда и праздника над нами
Развеваясь, рдеет, как заря,
Ленинское, Сталинское знамя –
Боевое знамя Октября
То оно огромное без меры,
То углом простого кумача
Обнимает шею пионера,
Маленького внука Ильича
Кстати, галстуки были двух видов: сатиновый, стоимостью двадцать пять копеек, и шёлковый, где –то копеек по семьдесят. Именно по галстуку можно было определить благосостояние семьи. Мне покупали шелковый, но это не спасало его от моих зубов. Грызть кончики галстука и ногти было моей бедой, от первого меня избавил комсомольский значок, от второго - желание иметь красивый маникюр.
Это я в пионерском лагере (стою крайняя справа). Мне 10 лет, и я безответно влюблена в племянника вожатого (крайний во втором ряду слева).
В нашей семье на стенах никогда не висели портреты политических лидеров, да и вообще никакие портреты на общее обозрение не выставлялись. Фотографии лежали в старой обувной коробке. Иногда бабушка доставала ее, сажала меня рядышком и рассказывала, кто изображен на снимках. Я смотрела на фотографии бабушкиных детей, одетых в кружевные платьица и бархатные штанишки, и не верила, что это моя мама, ее сестра и брат. Они были для меня персонажами из волшебной сказки. Я - то бегала в ситцевых платьях и разбитых сандалиях.
А еще нам объясняли, что все люди равны, может, поэтому и не было у нас в школе межнациональных гонений. Я до сих пор не знаю, кто в нашем классе был еврей, кто татарин, а кто русский.
Вот «Сад шестнадцати республик» Маршака, цитировать не буду, уже по названию ясно, о чем стихотворение.
Стихи объясняли «Что такое хорошо и что такое плохо» и я часто читала подрастающему сыну все того же Маршака.
«Лодыри»
Собирались лодыри на урок
А попали лодыри на каток
Толстый ранец с книжками на спине,
А коньки подмышками на ремне.
Коньки… Первые и самые желанные коньки — это снегурки - лезвие с загнутыми носами, при помощи веревки и палочки прикручивались к валенку. Кататься я научилась быстро, а вот прикреплять коньки так и не научилась, и каждый раз, когда намокшие веревки растягивались, и коньки слетали, приходилось ковылять домой, и просить отца снова и снова прикручивать снегурки. Зато в пятом классе мне купили Гаги,
Я училась весьма средненько. Больше всего я любила начинать новую тетрадку. Первая страница радовала меня аккуратностью, но уже на следующей я делала ошибки, а пытаясь незаметно их исправить, стирала, размазывая чернила, и страница приобретала неопрятный вид. После этого все мое старание испарялось.
«Про одного ученика»
Пришел из школы ученик
И спрятал в ящик свой дневник
- Где твой дневник? - спросила мать
Пришлось дневник свой показать.
Не удержалась мать от вздоха
Увидев надпись: «Очень плохо»
Вот сколько можно вспомнить, листая старую детскую книжку.
Наташка растет, и понадобились книги, более подходящие для ее возраста, – на смену Барто и Маршаку пришли «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда», «Приключения Тома Сойера» и множество книжечек о девочках неизвестных авторов, которые бабушка отыскивала в книжных магазинах. И каждый раз, просматривая очередную приобретенную книгу, она качала головой и с грустью говорила:
«Как жаль, что больше не печатают книг Чарской».
Она произносила это так часто, что Наташка навсегда запоминает эту фамилию, и когда в 2000 году Чарскую стали снова издавать, купила ее книжку внучке, но, увы, время безжалостно, и то, что было интересно детям до революции, современным скучно и непонятно. Недавно Наташка узнала, что старшая бабушкина сестра Ольга училась вместе с Лидочкой Вороновой (Чарской) в Санкт-Петербургском Павловском институте благородных девиц.