История — вещь коварная. Всё, что в ней кажется простым, оказывается странным. Вот, скажем, тога. Кусок ткани. Белая. Без пуговиц, без карманов. Но именно в неё завернута вся суть Рима — от патриция до последнего чиновника, мечтающего умереть на заседании сената, желательно не сразу после речи.
Тогатус — это не просто человек в тоге. Это состояние. Это диагноз. Это гражданин, у которого спина болит от ткани, а совесть — от выбора между Цезарем и Помпеем. Он говорит медленно, обдуманно, будто каждое слово завёрнуто в складку. Он идёт по форуму, как по сцене, стараясь не наступить на край своей же репутации.
И всё бы ничего, но вы когда-нибудь пробовали намотать на себя пятнадцать метров шерсти без зеркала и посторонней помощи? Вот и они пробовали. Каждый день. И считали это благородством.
О скульптуре тогатуса
В римской скульптуре есть такой устойчивый персонаж — тогатус. Мужчина в полный рост, стоящий как школьник у доски, только вместо указки — тога. Он неподвижен, сосредоточен и как будто всё ещё что-то доказывает. Может, Цицерон. А может, просто бухгалтер при преторе.
Эти статуи лепили для всех подряд: и императоров, и сенаторов, и даже скромных граждан, если те при жизни отличились речами, победами или хотя бы хорошими связями. Расхожее мнение, что все тогатусы — это ораторы, не выдерживает критики. Не каждый, кто был закутан в шерсть, знал, как правильно склонять слово "res publica".
Сам тип появился ещё в Республике, когда Рим только начал превращаться из города у Тибра в город на пьедестале. Всё пошло по нарастающей: сначала бюсты, потом фигуры в рост, потом фигуры на пьедестале — чтобы было видно, кто тут главный. Так появился жанр, в котором римлянин стоял в торжественной тоге и делал вид, что его не смущает отсутствие штанов.
Иногда их сравнивают с греческими статуями. Это, конечно, комплимент, но не вполне честный. Да, поза напоминает — но это как сравнивать древнегреческий гимн и латинский бухгалтерский отчёт. У греков — пластика, у римлян — пунктуальность. Возьмите, например, статую с виллы Челимонтана: лицо суровое, тога тяжёлая, настроение — слегка похоронное. Это был надгробный памятник, так что всё логично.
Тогатусы драпировались строго по схеме. Надевал человек тунику, сверху — тогу. Закидывал её через плечо, получал три складки: одна — у груди, другая — у колен, третья — где-то ниже, на уровне житейской тоски.
Позже тоги стали длиннее, складки — глубже, а лица — строже. В третьем веке нашей эры стиль окостенел окончательно. Тогатусы стояли, как шкафы, украшенные мраморной складкой под названием синус. Левое плечо — вниз, правая рука — под ткань, взгляд — в вечность.
Ближе к упадку Рима начали экономить. Драпировки делали заранее, головы вставляли по заказу. Хочешь быть похож на Августа? Не проблема. Главное — не забудь оплатить надпись на пьедестале.
Традиция выжила. Её отголоски можно увидеть в статуях XIX века. Только там под тогой уже не туника, а генеральский мундир. Но поза — та же. Римская. Вечная. Как ощущение, что ты что-то забыл… Возможно, речь. Или сенатское заседание.
Послесловие
История любит обобщения. Мы говорим «тогатус» — и будто всё ясно: гражданин, оратор, мрамор. Но на самом деле за каждой такой статуей стоял живой человек. С больной ногой, неловкой речью, с женой, которая просила не забыть купить оливки по дороге из курии. Его застылая поза — это не только эстетика, но и компромисс между гордостью и заказом. Между тем, каким его хотели видеть, и тем, кем он был на самом деле.
Тогатус — это Рим в миниатюре. Немного высокомерия, немного тоски, немного театра. Он стоит — и будет стоять, когда всё остальное рухнет: амфитеатры, даже идеалы. Потому что в конце концов человек остаётся человеком. Даже если его закатали в тогу и поставили на пьедестал.