Я знала, что вступаю в большую семью. Когда Вадим предложил мне руку, за его спиной стояла не просто любовь, а целый род: бабушка, тётя, свёкр и, конечно, Наталья Петровна — женщина, у которой было мнение на всё.
Свадьба прошла без происшествий, если не считать момента, когда свекровь произнесла тост: — А теперь давайте поднимем бокалы за мою вторую дочку. Да-да, зови меня мамой, дорогая, ты же теперь член нашей семьи.
Все захлопали, а я замерла с натянутой улыбкой. Я не чувствовала, что могу так её назвать.
Не потому, что она плохая. Просто… мама у меня уже есть. Одна. Та, что растила, а когда я болела, держала за руку.
Я думала, со временем его желание пройдёт и она отстанет от меня.
Но недели шли, а я не могла переступить через себя и называла свекровь по имени и отчеству.
Наталья Петровна, однако, не отступала.
— Когда ты уже начнёшь звать меня как надо?
Однажды она прямо сказала: — Знаешь, я обижена. Я тебе как мать, а ты обращаешься ко мне на Вы. Даже у Кати, жены племянника язык повернулся звать меня мамой.
Я пыталась объяснить: — Наталья Петровна, я уважаю вас. Очень. Но у меня есть мама. Мне сложно звать кого-то ещё так.
Она сжала губы: — Это про воспитание. В хороших семьях не спорят со старшими.
И я поняла: для неё это принцип. А для меня — странность.
Сначала я пробовала сглаживать конфликты. Улыбалась, звала её по имени-отчеству, делала комплименты,
пекла пироги. Думала, покажу заботу и называть её «мама» станет естественным. Но это только подливало масла в огонь.
— Ну ты же называешь мою маму бабушкой, — однажды сказала она. — Значит, можешь и меня — мамой?
Я смеялась, но внутри закипала. Это не одно и то же.
Вадим стоял в стороне. Его любимая фраза была: «Ну ты же понимаешь, это формальность. Сделай ей приятно».
Но как объяснить, что «мама» — не звук? Это — связь. История. Интимное слово, которое нельзя выдать просто так.
Раз в месяц случалась сцена: то у обеденного стола, то по телефону.
— Я к тебе, значит, как к дочери отношусь, а ты ко мне обращаешься как к тётке с улицы.
— Я же для вас всё делаю, — говорила я. — Навещаю, помогаю. Почему это не считается?
— Потому что это не про дела. Это про душу, — отвечала она. Ты черствая.
Мне становилось стыдно. Я шла домой и корила себя: «Может, я действительно черствая?» Но при этом слово «мама» застревало в горле.
Доходило до абсурда: свекровь перестала брать трубку, когда я говорила: «Здравствуйте, Наталья Петровна». Однажды даже ответила: «Пока ты не научишься уважению — не звони».
А я сидела на кухне, дрожала и думала: это не уважение. Это давление. И если я сдамся — я предам не её, а себя.
Решающий момент наступил на день рождения Вадима. Я испекла его любимый торт, украсила комнату, пригласила его друзей. Вечер шёл отлично — пока Наталья Петровна не встала с тостом:
— Я хочу выпить за нашу семью и за то, чтобы в ней было уважение.
Вот, скажем, некоторые до сих пор меня стесняются назвать мамой. А ведь я этого достойна.
Молчание. Я опустила глаза. Гости переглянулись. Вадим нервно почесал висок.
— Мам… — начал он.
— Нет, подожди. Я хочу, чтобы Таня прямо сейчас сказала мне: мама.
Я поднялась. В груди стучало. На секунду хотела сдаться — ради мира, ради вечера.
Но потом посмотрела на неё и спокойно ответила:
— Наталья Петровна, я вас уважаю. Но я не буду звать вас «мамой», только потому, что вы этого требуете.
Это не значит, что вы мне безразличны. Это значит, что у меня есть свои принципы. Она побледнела. Кто-то за столом хихикнул, кто-то кашлянул. Я села.
Вечер, конечно, испортился. Она ушла раньше, хлопнув дверью. Вадим был зол:
— Тебе сложно, что ли, сказать одно слово?
— Сложно. Если меня принуждают.
На следующий день он молчал. Но я чувствовала: я сделала важное. Я наконец выбрала себя.
Прошло полгода. Сначала отношения были натянутыми. Мы реже ездили к родителям. Наталья Петровна звонила мужу напрямую, а меня игнорировала. Я не давила.
Потом, в одну из поездок, она встретила нас у дверей и впервые сказала: — Знаешь, я подумала. Может, ты права. Уважение не в словах. Оно — в отношении. А ты, наверное, действительно стараешься.
Я кивнула: — Спасибо, что понимаете.
Мы так и остались на «Наталья Петровна». Но теперь в её голосе не было упрёка. А в моих словах — не было страха.
С Вадимом мы тоже многое проговорили. Он начал вставать на мою сторону, понял, что мои принципы — это не про конфликты, а про честность.
Теперь я знаю точно: семья — это не игра в названия.
Это пространство, где ты можешь быть собой. Где тебя принимают не за слова, а за суть.
Я не стала звать свекровь мамой. Но я стала её уважать — и себя тоже.