– Вера Михайловна, примите мои соболезнования, – адвокат протянул ей конверт с печатью. – Ваша тетушка оставила завещание.
Вера кивнула, еще не до конца осознавая происходящее. Тетя Клавдия умерла неделю назад, и похороны прошли как в тумане. Теперь она сидела в душной конторе и слушала, как зачитывают последнюю волю родственницы.
– Все имущество, включая дом и земельный участок в деревне Березки, переходит единственной племяннице Вере Михайловне Сорокиной.
– Дом? – переспросила Вера. – А разве у тети Клавдии не было квартиры в городе?
– Была, но продала три года назад и переехала в деревню. Сказала, что в городе ей стало тяжело жить, – адвокат поправил очки. – Дом добротный, двухэтажный, с хозяйством. Участок большой, есть сад, огород.
«Странно, – подумала Вера. – Тетя всю жизнь прожила в городе, работала в библиотеке, никогда не жаловалась на здоровье. Что ее вдруг потянуло в деревню?»
Вечером дома она рассказала новость мужу.
– Дом в деревне? – удивился Николай. – Может, продадим? Нам городская квартира дороже.
– Не знаю, надо сначала посмотреть, что там за дом. Вдруг развалюха какая-то.
Но когда они приехали в Березки на следующих выходных, Вера ахнула. Дом оказался настоящим теремом – резные наличники, крепкие бревенчатые стены, новая крыша. Участок ухоженный, в саду зрели яблоки, а огород был аккуратно вскопан под зиму.
– Да тут целое состояние! – восхитился Николай. – Твоя тетушка, видать, неплохо устроилась.
Соседка, пожилая женщина в платке, вышла из соседнего дома и заговорила с ними через забор:
– Вы Верочка? Клавдия Семеновна много про вас рассказывала. Я Мария Ивановна.
– Здравствуйте. А скажите, тетя давно здесь жила?
– Да уж три года будет. Приехала, дом купила у Петровых, они в город перебрались. Только...
Мария Ивановна замялась, покосилась на дом.
– Что только? – насторожилась Вера.
– Да ничего особенного. Просто Клавдия Семеновна последнее время странная стала. Все к себе никого не пускала, по ночам свет не гасила, будто чего-то боялась.
– Боялась чего?
– Кто его знает. Говорила иногда, что дом проклятый, что Петровы не зря сбежали. Но я думаю, это возраст сказывался, мало ли что пожилые люди себе напридумывают.
Николай хмыкнул:
– Ясное дело, выдумки. Дом как дом, добротный.
Но Вера почему-то насторожилась. Тетя Клавдия всегда была разумной женщиной, не склонной к фантазиям.
Внутри дом поразил еще больше. Мебель добротная, но не новая, везде идеальная чистота. На стенах висели иконы, а в красном углу стояла лампадка.
– Набожной стала на старости лет, – заметил Николай.
В спальне на прикроватной тумбочке лежала толстая записная книжка. Вера полистала ее и нахмурилась.
– Что там? – спросил муж.
– Какие-то странные записи. «Третий день стучат в стены. Молитвы не помогают. Завтра пойду к батюшке». И дальше: «Отец Сергий дал святой воды, велел покропить углы. Стук утих, но теперь скрипят половицы».
– Бред какой-то, – отмахнулся Николай. – У старых людей крыша съезжает, они всякую чертовщину себе придумывают.
Но Вера читала дальше, и записи становились все тревожнее. Тетя жаловалась на холод в доме, хотя топила исправно. Писала, что посуда сама по себе падает с полок. В последних записях почерк становился нервным, торопливым.
«Они хотят, чтобы я ушла. Но я не уйду. Это мой дом, я его честно купила. Пусть Петровы разбираются со своими мертвецами».
– Николай, послушай это, – Вера прочитала последнюю запись вслух.
– Ну и что? Деревенские байки про домовых и прочую ерунду. Твоя тетка слишком много страшилок начиталась.
Вера закрыла записную книжку, но на душе стало неспокойно. Тетя Клавдия никогда не верила в суеверия, а тут вдруг заговорила о мертвецах.
Вечером они ужинали на кухне, когда вдруг раздался глухой стук. Будто кто-то кулаком ударил по стене изнутри.
– Что это? – Вера вздрогнула.
– Дом старый, древесина рассыхается, вот и трещит, – невозмутимо ответил Николай.
Но стук повторился, на этот раз с другой стороны. Потом еще раз. Словно кто-то обходил дом по периметру и стучал в стены.
– Может, мыши? – неуверенно предположила Вера.
– Мыши так не стучат.
Николай встал, взял фонарик и обошел дом снаружи. Вернулся, пожав плечами:
– Никого. Наверное, ветер ставни раскачивает.
Но ставни были заперты, а ветра не было.
Ночью Вера долго не могла заснуть. В доме стояла гнетущая тишина, которая давила на уши. Время от времени где-то поскрипывали половицы, но когда она прислушивалась, звуки прекращались.
«Это нервы, – убеждала себя Вера. – Новое место, непривычная обстановка. А записи тети просто игра воображения».
Утром за завтраком она спросила мужа:
– Ты ничего не слышал ночью?
– Нет, спал как убитый. А что?
– Скрипы какие-то были.
– Старый дом, что ты хочешь. Давай лучше решим, что с этим добром делать будем. Продавать или оставлять?
Вера задумалась. С одной стороны, дом был прекрасный, воздух чистый, природа красивая. Можно было бы летом сюда приезжать, огород завести. С другой стороны, что-то в этом доме было не так. Она чувствовала это всем нутром.
– Давай еще подумаем. Может, соседей расспросим, что они знают про этот дом.
Мария Ивановна оказалась разговорчивой. Пригласила их на чай и охотно поделилась деревенскими новостями.
– А что Петровы за люди были? – осторожно спросила Вера.
– Обычные, тихие. Иван Петрович работал в районе, в администрации. Анна Васильевна – учительница. Дочка у них была, Катенька, хорошая девочка.
– Почему они продали дом и уехали?
Мария Ивановна замялась, покрутила в руках чашку.
– Ну как вам сказать... Беда у них случилась. Катенька утонула в пруду. Семь лет было девочке. После этого Петровы как с цепи сорвались, продали все и уехали неизвестно куда.
– Утонула? Когда это было?
– Да лет пять назад. Страшное дело. Девочка плавать умела, пруд неглубокий, а тут вдруг... Говорили, что сердце прихватило, но кто же знает правду.
Вера почувствовала, как мороз пробежал по коже.
– А... после этого что-нибудь странное в доме происходило?
– Петровы жаловались, что им покоя не дают. Анна Васильевна говорила, будто дочка к ним приходит, плачет по ночам. Иван Петрович сперва не верил, а потом и сам признался, что девочку видел. Вот и сбежали.
– И тетя Клавдия знала эту историю?
– Конечно знала. Я ей рассказывала, предупреждала. Но она не поверила, сказала, что это предрассудки.
Вечером Вера пересказала разговор мужу.
– Значит, в доме умер ребенок? – нахмурился Николай.
– Не в доме, утонула в пруду. Но Петровы говорили, что она к ним является.
– Бред. Мертвые не возвращаются.
– А если это правда? Если девочка действительно не может успокоиться?
– Вера, ты что, серьезно? Взрослый человек, а в сказки веришь.
Но той же ночью Николай проснулся от странного звука. Кто-то плакал. Тихо, жалобно, словно ребенок, которого обидели.
Он толкнул жену:
– Вера, ты слышишь?
Она открыла глаза и замерла. Плач доносился откуда-то снизу, из гостиной. Тонкий детский голосок всхлипывал в темноте.
– Это ветер, – прошептал Николай, но голос его дрожал.
– Какой ветер? На улице тихо.
Плач становился громче, отчаяннее. Потом послышались шаги – легкие, детские, словно кто-то босиком бегал по деревянному полу.
– Надо идти посмотреть, – сказала Вера.
– Не вздумай. Если там действительно кто-то есть...
– Кто? Воры? В деревне все друг друга знают.
Вера встала, накинула халат и взяла фонарик. Николай нехотя последовал за ней.
Внизу было тихо и пусто. Луна светила в окна, и мебель отбрасывала уродливые тени. Но плача больше не было.
– Видишь? Никого, – облегченно вздохнул Николай.
Но Вера подошла к окну и вскрикнула. На стекле, запотевшем от ночной прохлады, детская рука изнутри нарисовала сердечко. А рядом неровными буквами было написано: «Мама».
– Николай, посмотри!
Он увидел надпись и побледнел.
– Это... это мог кто-то из местных написать. Для розыгрыша.
– Изнутри дома? Когда мы здесь спали?
Николай не ответил. Он вытер надпись рукавом, но на душе стало тревожно.
Утром они собрались уезжать. Вера больше не хотела оставаться в этом доме.
– Продаем, – решительно сказала она. – И поскорее.
Но как только они загрузили вещи в машину, из дома донесся детский плач. Жалобный, отчаянный. Словно ребенок умолял не покидать его.
Вера обернулась и увидела в окне второго этажа силуэт девочки. Худенькая, в белом платьице, с длинными волосами. Девочка прижала ладони к стеклу и смотрела на них огромными грустными глазами.
– Катенька, – прошептала Вера.
Николай проследил ее взгляд и тоже увидел призрак. На мгновение время остановилось. Потом девочка медленно отошла от окна и растворилась в темноте комнаты.
– Поехали отсюда, – хрипло сказал Николай. – Немедленно.
Они сели в машину и уехали, не оглядываясь. Но Вера знала, что девочка смотрит им вслед из окна. И плачет.
Дом они выставили на продажу через агентство. Цену сбили наполовину, лишь бы избавиться поскорее. Но покупателей не находилось. То ли цена все еще казалась высокой, то ли слухи о странностях уже разошлись по округе.
Однажды риелтор позвонил Вере:
– У нас есть покупатель. Молодая семья с ребенком. Готовы купить за названную цену.
– С ребенком? – насторожилась Вера.
– Да, девочка лет семи. Они как раз ищут дом в деревне, хотят дочку на природе растить.
Вера долго молчала. Семь лет – как раз возраст Катеньки, когда та утонула.
– Знаете что, – сказала она наконец. – Я передумала. Дом не продается.
– Но почему? Вы же так торопились!
– Просто не продается. И не будет продаваться.
Риелтор возмутился, но Вера была непреклонна. Она не могла продать дом, зная, что там может случиться с другим ребенком.
«Если Катенька действительно не может успокоиться, если она ищет свою маму... Нельзя подвергать опасности других детей».
Дом так и остался пустовать. Соседи говорили, что по ночам там горит свет, а иногда слышен детский плач. Мария Ивановна рассказывала, что видела в окнах девочку в белом платье.
Прошел год. Вера иногда приезжала в Березки, чтобы проверить, как дела с домом. Платила соседскому мальчишке, чтобы косил траву во дворе и убирал снег зимой.
Однажды весной она встретила на кладбище пожилую женщину, которая ухаживала за детской могилкой.
– Простите, вы не Анна Васильевна? – спросила Вера.
Женщина подняла заплаканные глаза:
– Да, это я. А вы кто?
– Я Вера, племянница Клавдии Семеновны. Та, что купила ваш дом.
Анна Васильевна вздрогнула:
– Ах, это вы! Как дела? Живете там?
– Нет, не живем. Мы... мы знаем про Катеньку.
Женщина заплакала:
– Она не может успокоиться, правда? Все еще там, в доме. Я знаю, я чувствую. Она ищет меня, зовет маму. А я бросила ее, сбежала.
– Вы не бросали. Вы просто не смогли там жить после такого горя.
– Но она-то не понимает. Для нее я просто исчезла. Иван говорит, что нужно забыть, начать новую жизнь. А как забудешь единственного ребенка?
Вера долго думала над этими словами. Потом приняла решение, которое удивило даже ее саму.
– Анна Васильевна, а что если... что если вы вернетесь в дом? Ненадолго. Может быть, Катенька успокоится, если увидит, что вы не бросили ее?
– Вернуться? – женщина побледнела. – Я не смогу. Не вынесу.
– Я буду рядом. Мы попробуем вместе.
– А муж не поймет. Он запретит.
– Не говорите ему. Приезжайте одна, на денек. Если не поможет, больше никого мучить не будем.
Анна Васильевна долго колебалась, но материнское сердце победило. Она согласилась.
Они приехали в дом поздним вечером. Анна Васильевна дрожала, когда переступала порог.
– Катенька, – позвала она тихо. – Мамочка пришла.
Ответа не было. Дом стоял тихий, словно притаившийся.
Они поднялись в детскую комнату. Там все осталось как прежде – кровать, игрушки, книжки. Анна Васильевна села на кроватку и заплакала:
– Прости меня, доченька. Прости, что оставила тебя одну.
И тут случилось чудо. В комнате вдруг потеплело, воздух стал мягким, ласковым. На подушке рядом с Анной Васильевной появилась небольшая вмятина, словно кто-то невидимый прилег рядом.
– Катя? – прошептала женщина.
В ответ раздался тихий детский смех. Радостный, счастливый. Такой, каким смеялась Катенька при жизни.
Анна Васильевна протянула руку и почувствовала, как невидимые детские пальчики сжали ее ладонь.
– Мамочка здесь, – прошептала она. – Мамочка никуда не денется.
Они просидели так всю ночь. Анна Васильевна рассказывала дочке сказки, пела колыбельные, которые пела когда-то. А Катенька слушала, иногда смеялась, иногда тихо плакала.
Под утро стало тихо. Совсем тихо. Воздух в комнате стал обычным, прохладным. Вера поняла, что Катенька ушла. Навсегда.
– Она успокоилась, – сказала Анна Васильевна. – Я чувствую. Она больше не мучается.
С тех пор в доме стало тихо. Соседи говорили, что больше не слышно плача, не горит по ночам свет. Дом словно вздохнул с облегчением.
Вера продала его молодой семье, которая хотела переехать из города. У них была дочка – веселая, шумная девчушка, которая с первого дня освоилась в доме и бегала по комнатам с криками восторга.
– Как хорошо, что в доме снова звучит детский смех, – сказала Мария Ивановна. – Живой смех.
Вера согласилась. Дом ожил, наполнился радостью. А где-то там, в тишине вечности, маленькая Катенька наконец обрела покой рядом с мамой, которая никогда ее не бросала.