— Неужели ты считаешь, Лида, что я ошибаюсь?! — приглушенный, но настойчивый голос пробивался сквозь щель кухонной двери.
Ольга замерла у порога, отстегивая сапог — только что вернулась с работы. В прихожей было зябко, чувствовался запах мятных леденцов и тушеной капусты: сегодня, как обычно, у свекрови запланированы гости. Обычно Ольга торопилась пройти в спальню, чтобы переодеться и не мешать старшим родственникам обсуждать огородные дела. Но сейчас в голосе звучало что-то другое. Слишком остро.
— Да она воображает, что раз у нее есть часть в квартире, то может жить на всем готовом! — свекровь говорила тише, но Ольга решилась сделать еще один шаг и прислушаться.
— Я ведь не просто так тебе звоню, Вера. Нет, скажи, кто бы стал столько лет терпеть в доме постороннего человека, — теперь в голосе прозвучала сталь. — Захотела — и отдельную комнату, и свои ключи… А я, значит, как? В своем собственном доме — как будто гостья, вот как.
Она услышала, как звякнула ложка о чашку, и чуть осипшим голосом добавила:
— Ты бы смогла так? Нет? Вот и я не могу. Скажу Сергею, пусть Ольга отдает свою долю или хотя бы помогает мне. Мне тяжело! Двадцать одна тысяча пенсии, а коммунальные платежи за четырехкомнатную квартиру тридцать, представляешь?! Пусть моя дочь помогает, раз у Ольги все хорошо, раз у нее зарплата — тридцать шесть тысяч, я знаю… Молчит, думает, что я старая и ничего не понимаю.
Ольга моргнула. Губы пересохли.
Комната поплыла перед глазами, как будто земля ушла из-под ног.
— …Ну что, переоформить бы на меня — так всем будет спокойнее, — закончила Лидия Павловна. — Я ведь все для Сережи делаю. И для них! А она что? Только пользуется моей добротой.
Ольга развернулась, словно ее кто-то толкнул, и, стараясь не привлекать внимания, тихо проскользнула в спальню. Сердце бешено колотилось.
Я всегда это чувствовала. Всегда чужая. Всегда — не «дочь», а «приживалка».
Ольга лежала на кровати, как школьница, провинившаяся перед всем классом — и перед собой самой. Сейчас Лидия Павловна закончит разговор по телефону, закроет дверь и снова начнет перемывать косточки, но уже вместе с сыном и трусливой Олей, которая боится сказать лишнее слово.
В голове всплывали воспоминания, одно за другим — как будто кто-то резко высыпал папки с документами из ее личного архива.
Первая встреча.
Стол, покрытый выцветшей скатертью, Саша, молодой, неуверенный, еще учится на инженера и работает на полставки. Рядом — его мать, как грозовая туча над тарелкой борща.
— Ваша семья, Олечка, наверное, живет в достатке? Отец — военный пенсионер, да? А у нас все скромно, без излишеств, — сказала тогда Лидия Павловна спокойно.
Не прошло и года, как она стала называть Ольгу «девка ниоткуда» — за глаза, конечно. Когда родился Димка, первый и единственный внук, свекровь могла неделями не появляться. Но при всех хвасталась: «Я сама занималась всеми внуками!» Хотя стирала, убирала и гуляла с Димкой только Оля. Все лежало на ней. Муж часто задерживался на работе, «переработки», как он говорил…
Внезапно открылась дверь. Лидия Павловна вошла, как будто была у себя дома.
— Ольга, ты уже дома? — она улыбалась так, как будто ничего не говорила по телефону. — Помоги мне с тряпкой, я там борщ разлила, а у меня руки болят!
Ольга встала — куда было деваться.
На кухне свекровь уже стояла у окна, вытирая носовым платком испарину со лба.
— Ты понимаешь, — начала Лидия Павловна, словно продолжая прерванный разговор, — сейчас тяжелые времена… Коммунальные платежи растут, продукты дорогие, лекарства… Я на пенсии, двадцать одна тысяча — смех один. А ты молодая, полна сил… Было бы по-человечески, если бы ты помогала семье!
Ольга молчала. Ее взгляд невольно упал на трещину на кафеле — старую, как их жизнь.
— Я ведь свою квартиру отдала. А теперь у тебя половина отцовской квартиры, так? Может, нам стоит это обсудить? Подумай, что важнее для семьи!
Сердце бешено стучало в висках. Сказать нет? Или промолчать?
— А как твоя дочь, Инна? Ей ведь тоже нужна помощь? — тихо спросила Ольга.
— Конечно! — воскликнула свекровь. — Она одна с ребенком, ей тяжело. А ты… Ты ведь по дому все равно делаешь не так много, как я в твои годы! Я и огород держала, и мужа на ноги поднимала… А ты строишь карьеру, думаешь только о себе…
Кто-то постучал в дверь.
Это пришел Саша — уставший, сгорбленный, он снял ботинки и сразу прошел на кухню.
— Мам, что ты опять ругаешься? — спросил он, словно налетев на чужую напряженность, которая пахла борщом и обидой.
— Сынок, я просто переживаю за семью! Мы платим за все втроем, а твоя жена копит деньги! У Инки проблемы, маленький ребенок, почему бы не помочь?
— Мам… — устало перебил он.
Ольга смотрела на мужа. Даже не на мужа. На человека, с которым прожила двадцать четыре года и построила жизнь, словно дом из кубиков, а сейчас этот дом дрожал, как карточный.
Он снова молчал. Он никогда не защищал ее перед матерью — ни тогда, ни сейчас.
В ту ночь Ольга не спала. Она лежала под старым пледом и смотрела в потолок. Вспоминала, как четыре года назад они купили свою долю — тридцать восемь квадратных метров, половину двухкомнатной квартиры. Как Лидия Павловна сначала радовалась, а потом начала говорить «это не твоя территория», «не командуй здесь».
Все время чужая — и на кухне, и в спальне, и даже в ванной.
Год назад Оля мечтала о том, чтобы переехать в другую квартиру, поменьше, но свою. Но Саша тянул время: «Маме тяжело, давай пока поживем так».
А теперь, жаль ли ей свою долю? Может ли быть родным дом, в котором тебя не любят?
Но отдавать?
За что?
За унижения?
— Оль, послушай… — муж все-таки зашел ночью в спальню. — Мама права: коммунальные платежи высокие, нам тяжело, может, ты выручишь всех? Отдашь половину денег Инке — ей сейчас хуже всего. Ты у нас работаешь, получаешь зарплату, можешь подождать… А я потом тебе компенсирую.
Она смотрела в его глаза, и чужого в нем было больше, чем родного.
Компенсирую…
Выручишь…
— Сереж, а если бы я уехала — ты бы скучал? — спросила она неожиданно для себя.
Он пожал плечами, отводя взгляд.
Он даже не попытался взять ее за руку. Не сказал, что никому ее не отдаст, что мама не права и что она важна для него.
Где-то за стеной снова звенела посуда. Лидия Павловна, наверное, уже строила планы на чужие квадратные метры.
Утром вместо привычного запаха кофе в квартире пахло отчаянием.
Ольга собиралась на работу, словно шла в бой. Каждое движение было словно по чужой команде. Чашка стучала о стол, пальцы дрожали. Лидия Павловна что-то бормотала, глядя на пластиковую скатерть: про лекарства, про счет за газ в четыре тысячи, про долги Инны — двадцать семь тысяч в микрофинансовой организации, и еще нужно помочь внучке исправить зубы, сейчас это очень дорого, пятнадцать тысяч только первый взнос.
Сергей сидел за столом, ел овсянку и смотрел в одну точку. Ни одного слова в ее защиту. Даже не взглянул на нее.
— Оль, и правда, — в голосе свекрови появилась победная нотка, — лучше бы переоформить эту долю на меня или разделить, чтобы не было никакой неопределенности. Все будет по-честному — я отдала всю свою жизнь за Сергея, а ты могла бы хоть что-то сделать для своей семьи…
— Какую жизнь?! — не выдержала Ольга. Ее голос сорвался, и она хлопнула мокрой рукой по столу. — Что вы знаете о моей жизни? О том, как вы меня затолкали в эту комнату, как отнимали выходные, как я присматривала за вашей дочерью Инной, чтобы вы, Лидия Павловна, могли «отдохнуть». Ни одного доброго слова, только деньги и обвинения!
Лидия Павловна взъерошила седые волосы, ее кулаки побелели.
— Ты за двадцать лет так и не стала частью нашей семьи, Ольга. Всегда была чужой. Могла бы и сама понять, что молодежь сейчас эгоистична и не делится своим. А я вас всех кормила, пеленала и смотрела за внуками. Ну, раз ты такая, давай по-честному: уезжай со своей долей или перепиши ее на меня. Так хоть какая-то будет поддержка! Ты ведь не родная, кровь не та!
И в этот момент Ольга поняла, что не выиграет.
Не доказать свою ценность. Не заслужить признания.
— Сергей, ну что ты? – в отчаянии она в последний раз взглянула на мужа, ища поддержки.
Он поднял глаза. Глубокие складки прорезали лицо, а под глазами залегла синева усталости.
— Мне кажется, так будет лучше для всех… Инне сейчас тяжело, а ты у нас сильная, Оля…
Его слова звучали отстранённо. С каждым словом — рушились остатки близости между ними.
— То есть, я для вашей дочери – источник дохода, а для вас – просто жилец? Моё место в вашей жизни – где-то с краю?
Слёзы жгли глаза, но Ольга удержалась. Она стояла прямо и непоколебимо. В этот момент она чувствовала себя единственным взрослым человеком здесь. Даже если это ничего не меняло.
— Ладно, раз решили делить – делите, – с трудом выдавила она. – Только потом не требуйте от сына, чтобы он вернул то, что вы сегодня отобрали.
Лидия Павловна удовлетворённо закивала. Муж молчал, потупив взгляд.
— Подпишешь? – переспросила свекровь, не скрывая злорадства в голосе.
— Нет, вам я ничего не подпишу. Но свою долю выставлю на продажу, – громко заявила Ольга и быстро вышла из кухни.
Весь день на работе она была сама не своя. Конечно, она не собиралась ничего продавать – так быстро квартиру не разделить, да и идти ей сейчас было некуда. Но сказать – она сказала.
Вечером позвонил Саша. Не чтобы поддержать. А чтобы упрекнуть.
— Ты могла бы пойти навстречу… Мама же переживает, Инне тяжело.
В его голосе звучали истеричные нотки.
— Я ведь не посторонний человек, Серёж. Но если вы так решили – я больше бороться не буду, – спокойно прервала Ольга.
В трубке повисла зловещая тишина.
Вот так заканчиваются семьи, о которых мечтаешь в юности. Не громким скандалом, не хлопаньем дверью, а постепенной утратой доверия. Когда твое мнение становится лишь незначительным пунктом в чужих планах.
В этот вечер Ольга осознала – самое страшное не потерять материальное, а потерять доверие к самым близким. И что даже родные стены не защитят от враждебности и чужой злобы.
Неделя тянулась бесконечно долго. Ольга чувствовала себя, как на тонком льду. На работе – всё как обычно: отчёты, цифры, сочувствующие взгляды коллег. Дома – тишина, как в музее разбитых надежд.
Лидия Павловна перестала разговаривать с ней напрямую – вела громкие телефонные разговоры:
— Ну что, Вера, как думаешь, упрётся? Я так просто не сдамся… Сергей у меня молодец, своё не упустит, – шептала она в коридоре. – А как у Инны дела, отправила ты ей деньги? Мне бы сейчас хоть по пять тысяч в месяц с Ольги выбить – на лекарства, на школу внучке…
Инна, когда приезжала, делала вид, что ничего не происходит, но поглядывала на Ольгу с холодным любопытством:
— Добрый вечер. Как дела?.. Мама говорит, ты всё делаешь назло – а ведь мы семья. Ты бы помогла немного, ты же лучше нас живёшь…
Сергей замкнулся в себе – вечера проводил на кухне, уставившись в телевизор, реагируя только на еду и упрёки.
— Я не могу выбирать между вами, Оль, ты же знаешь…
— Я просто пытаюсь всем помочь, чего ты так?
Вечера проходили в тишине, нарушаемой редкими ссорами на кухне, от которых сжималось сердце.
Родной дом. Но родной ли?
Казённая обстановка. Шторы неподвижны – окна почти не открывают, всё пропитано застоем. Ольга возвращается поздно – лишь бы не слышать упрёков. Утром быстро уходит, чтобы избежать встреч. Спит беспокойно, во сне видит унылые лица близких, холодные руки Лидии Павловны, которые не согревают.
Через две недели приходит сообщение с незнакомого номера:
“Сдаёте ли вы свою долю? Или продаёте? Инна дала ваш номер, меня зовут Денис, интересует жильё для пары, ваша цена – готов доплатить.”
Сердце болезненно сжимается.
Они уже всё решили за меня.
Ольга берёт документы, с трудом сдерживая слёзы. В нотариальной конторе трое: она, Инна и тот самый Денис. Лидия Павловна не появилась, Сергей где-то в стороне, умыл руки.
Ольга сидит напротив незнакомца, слушает, как Инна уговаривает:
— Оля, не переживай так сильно. Жизнь одна. Ты себе ещё купишь – ты сама себе хозяйка, ты привыкла жить одна, а у нас семья, дети, старики…
Руки ледяные, как зимой без варежек, дрожат. Она вспоминает первое свидание с Сергеем, свадьбу, годы надежд и попыток найти общий язык.
Всё оказалось напрасно.
Подписи поставлены.
Часть денег она получает на руки: не несметные сокровища, а несколько чеков и расписка – безразлично, без возможности оглянуться. Остальное – Инне, под видом “долга за содержание жилья”.
Вечером она закрывает двери на все замки, как в крепости. Но это не дом – а крепость без стен, где не осталось ни одного союзника.
В шкафу, где её вещи хранились много лет, теперь пусто. Ольга уходит, оставляя старую фотографию со свадебного путешествия на полке – там они молодые, влюблённые, верящие в то, что “вместе навсегда”.
Весь дом провожает её тишиной.
Сергей так и не вышел попрощаться – с измученным лицом смотрел в телевизор. Мать – не выглянула, только шептала соседке по телефону, что “вот и избавились от балласта”.
На улице было темно и сыро. Ольга поднимает воротник пальто. Она идёт медленно. Ей казалось, что жизнь заканчивается здесь – прямо между первым и вторым подъездом. Тридцать лет терпения, компромиссов и надежд… и пустая квартира, которая навсегда стала ловушкой.
Всё ушло в чужие руки: и дом, и тепло, и вера в семью.
Больше не будет вечерних разговоров по душам.
Больше не будет совместных завтраков.
Больше не будет иллюзий.
Впереди – неопределённость, одиночество, оборванная связь со всем прошлым.
И боль. Бесконечная.