Слушайте, что я вам расскажу. История страшная, но правдивая. И началась она с того, что хороший парень полез не в своё дело.
Его звали Егор Разумов. Жил в нашем городе, учился в академии на юриста. Высокий такой, светлые волосы, глаза добрые. Мать Валентина Степановна — учительница начальных классов, отца рано потеряли. Воспитывала одна, души не чаяла в сыне.
У Егора была девочка — Катенька. Хорошенькая, скромная, из приличной семьи. Собирались жениться после его выпуска. Планы строили, квартиру присматривали. Обычная история — если б не тот проклятый вечер.
Июльская жара стояла такая, что собаки языки высунули и в тень попрятались. Егор Катю до дома проводил, поцеловал на прощание у подъезда. Домой пошёл через переулок — там короче дорога.
И тут слышит — кричит кто-то. Женский голос, испуганный до смерти. Егор, конечно, побежал посмотреть. Ну а что ему было делать? Мать с детства учила — если кто-то в беде, нельзя проходить мимо.
Картина открылась мерзкая. Дорогущая машина, два здоровых парня и девчонка лет семнадцати максимум. Тащат её в салон, а она вырывается, плачет. Понятно было — ничего хорошего с ней не собираются делать.
— Эй, козлы, отпустите её немедленно!
Егор прыгнул к машине. Удар получился такой, что один из типов в кусты отлетел и вырубился наглухо. Второй сразу драпанул — видать, трус оказался. Девчонка тоже убежала, даже спасибо не сказала. Шок, наверное.
А дальше началось самое интересное. Егор, как законопослушный гражданин, вызвал скорую и ментов. Думал — всё по закону сделаю, свидетелем буду.
Приехали быстро. Скорая увезла того парня, что в отключке лежал. А на Егора надели наручники.
— Вы что делаете? — не понял он. — Я же спасал девочку!
— Ага, спасал, — усмехнулся старший наряда. — От кого спасал, герой?
Оказалось — от сынка заместителя мэра. Богатенький маменькин сыночек, привыкший, что ему всё можно. И папаша решил проучить наглеца.
Свидетелей, естественно, не нашлось. А девчонку ту вообще искать не стали — зачем лишние проблемы? Дело состряпали быстро и качественно. Егора обвинили в нападении без причины, хулиганстве и нанесении тяжких телесных повреждений.
— Мама, я же правду говорю! — плакал он Валентине Степановне на свидании. — Я её защищал!
— Знаю, сынок, знаю, — гладила она его по руке через решётку. — Но что теперь делать? Адвоката наймём, будем бороться.
Только боролись недолго. В следственном изоляторе № 3 Егора быстро сломали. Камера была та ещё — десять человек на шесть коек, параша в углу, одно маленькое окошко под потолком. И «хозяева» специально подобранные.
Через полгода он подписал всё, что от него требовали. А ещё через год умер от туберкулёза. Двадцать два года парню было. Двадцать два!
Хоронили Егора в дождь. Валентина Степановна чуть в могилу за гробом не прыгнула. Еле удержали. Смотрела на меня тогда пустыми глазами и шептала:
— За что? Ну за что он мне такое горе принёс?
Я ничего ответить не могла. Потому что сама не понимала.
А история на этом не закончилась. Был у Егора друг детства — Анатолий Моргунов. Тоже в полиции служил, только в другом отделе. Когда узнал правду о смерти товарища, поклялся отомстить.
Анатолий парень упёртый был. Месяцами изучал дело, копался в документах, выяснял связи. И вышел на интересную схему. Оказывается, начальник того изолятора — Геннадий Николаевич Стручков — имел свой «прейскурант». За деньги можно было купить себе более мягкие условия. А можно было заказать кому-то особо жёсткое обращение.
— Константин Михайлович, — пришёл Анатолий к своему начальнику, майору Сухову. — Дайте мне внедриться в изолятор.
— Ты что, совсем рехнулся? — покрутил тот пальцем у виска. — Это же не кино, Толян. Там тебя на куски порвут.
— А если не попробуем, так и будут гибнуть невинные.
Спорили долго. Сухов отказывался наотрез — слишком рискованно. Но Анатолий настаивал каждый день, как молитву повторял:
— Дайте попробовать. Другого способа нет.
В конце концов майор сдался. Знал он своего подчинённого — если что решил, железобетонная стена не остановит.
План придумали хитрый. Моргунова загримировали под старика лет шестидесяти. Бороду приклеили, морщины нарисовали, спину согнули. Легенду подготовили — бывший фермер, мошенничество с землёй, статья 159-я.
И вот идёт он по коридору тюрьмы — дед согбенный, еле ноги переставляет. Конвоиры подгоняют:
— Шевелись, дед! Не на курорт приехал!
А у него сердце колотится — сейчас самое страшное начнётся.
Камера встретила запахом. Господи, каким запахом! Немытые тела, грязная одежда, затхлость, безнадёга. Полутёмная, душная, жёлтая лампочка еле светит. По нарам люди лежат, одеялами накрылись.
— Здравствуйте, — тихо сказал новенький.
Молчание. Все изучают, примериваются. Наконец поднялся здоровенный мужик — лицо перерезано шрамом от уха до подбородка.
— Статья какая?
— Сто пятьдесят девятая, — ответил «старик».
— Мошенничество, значит. — Шрам кивнул и показал на стол. — Садись, дед. Чифирь будешь?
Так его в камере и звали — Шрам. Авторитет местный, за вооружённое ограбление банка сидел. Характер имел жёсткий, никого не боялся.
Анатолий сел за стол, покрытый старой клеёнкой в трещинах. Принял кружку с крепким, горьким напитком.
— Расскажи, дед, за что сидишь, — потребовал Шрам.
— Да что рассказывать... — вздохнул «старик». — Землю скупал дёшево, документы правильные делал, потом дороже продавал. Ну кто-то и настучал. Говорят, налоги неправильные платил.
— Земля дорогая нынче, — кивнул Шрам. — За такие бабки полгорода купить можно.
Остальные заключённые переглядывались и ухмылялись. Такие «простачки» попадались им регулярно. Сейчас начнётся самое интересное.
Анатолий всё это знал. Больше того — каждого обитателя камеры изучил заранее. Вон Сенька Кривой — убийца по 105-й статье, руки в крови по локти. Рядом Толстый и Рыжий — разбойники отпетые. Все они здесь собраны неслучайно. Их работа — «обрабатывать» неугодных заключённых.
Ночь прошла тихо. Анатолий лежал, в потолок смотрел и ждал. Знал — придут обязательно. Такая у них работа.
Под утро началось. Сенька первым подкрался — бесшумно, как кот за мышкой. Одеяло на голову накинул, душить начал. Остальные тут же подскочили.
— Ну что, дедок, — шипел Шрам, навалившись сверху, — думаешь, мы тебя бесплатно кормить будем? Есть тут одна бумажка — подпишешь и будешь жить спокойно.
— Подпишу! — захрипел «старик». — Всё подпишу, только не убивайте!
— То-то же. А то ведь сердце у тебя небось больное? Можешь и не дожить до суда.
— Больное, — согласился Анатолий. — Совсем плохое.
Утром его повели к начальнику. Стручков сидел за широким столом, довольный жизнью. Толстый, лысый, в дорогом костюме. Потирал руки — ещё одно дело «раскрыто», можно ждать премию.
— Ну что, отец, — ухмыльнулся он, — ночка была тяжёлая?
— Тяжёлая, гражданин начальник, — жалобно ответил дед. — Всё подпишу, что надо. Только... один звоночек разрешите. Жена дома с ума сходит, внучата плачут.
Стручков был в ударе, поэтому великодушно кивнул. Пусть старичок попрощается с семьёй.
Дед взял трубку дрожащими пальцами, набрал номер.
— Майор Сухов слушаю.
— Выздоровел я, Константин Михайлович, — сказал Анатолий, сдирая с лица накладную бороду. — Операция «Возмездие» началась.
Стручков сначала не понял, что происходит. Потом побледнел, покраснел, за сердце схватился.
— Это что, арест? — прохрипел он.
— Именно, гражданин начальник. И не вздумайте с инфарктом прикидываться. Вы нам живым нужны.
Дело получилось громкое. Стручкова взяли с поличным — в сейфе нашли записи всех «заказов», списки тех, кого надо было «обработать». Вместе с ним посадили половину тюремного персонала. Остальные работу потеряли и радовались, что легко отделались.
Сам начальник долго не протянул. Не выдержал позора, повесился в камере на простыне. Записку оставил — просил прощения у семьи.
Анатолий домой вернулся поздним вечером. Усталый, измученный, но довольный. Дело сделано, долг отдан.
Навстречу выбежал сын Павлик:
— Папа! А мама котёнка не даёт гладить!
— Какого котёнка? — не понял отец.
Из кухни вышла жена Нина, вытирая руки полотенцем:
— Ты же сам его притащил позавчера. Весь в блохах был, еле отмыла. Теперь спит в коробке, а этот всё лапает.
— Пусть отдыхает, — сказал Анатолий сыну. — Завтра поиграешь.
— Кушать будешь? — спросила Нина. — Борщ сварила, котлеты пожарила.
— Буду. Страшно есть хочется.
И сели они втроём за стол. Обычная семья, обычный вечер. Только Анатолий знал, что справедливость восторжествовала.
Валентина Степановна до сих пор живёт одна в своей двушке. Фотографию Егора на комоде держит, каждый день с ним разговаривает. Поседела совсем, сгорбилась. Но что-то в глазах изменилось. Будто камень с души свалился.
А может, и правда свалился. Материнское сердце ведь всё чувствует.
Котёнок у Моргуновых прижился. Павлик назвал его Мурзиком, теперь не расстаётся. Нина ворчит иногда — шерсть везде, миску мыть надо. Но в глубине души радуется. Дом без живности — не дом.
Анатолий получил медаль за операцию. Тихо, без шумихи — дело-то деликатное. Но главную награду он уже имел. Спал спокойно, совесть была чиста.
В том изоляторе теперь новые порядки. Молодого начальника назначили, из другого города. Честного, принципиального. Камеры отремонтировал, медпункт наладил, питание улучшил. Говорят, стало полегче заключённым.
Может, что-то и меняется в нашем мире. Медленно, трудно, но меняется.
Я всё думаю об этой истории и понимаю — любой из нас может оказаться на месте Егора. Увидеть беду и не пройти мимо. Или сделать вид, что ничего не заметил.
Егор выбрал первое. И поплатился. Но гибель его не была напрасной — она привела к тому, что рухнула целая система зла.