Рассказ
Настя сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Сердце билось как безумное, а в горле стоял ком. Она не могла поверить, что это происходит с ней — с той самой Настей, которая ещё вчера была звездой театра.
— Ты же артистка, справишься. Ты должна справиться. Нам всем помочь, — произнесла Нинель и резко замолчала.
Дверь камеры открылась со скрипом.
— Ну что так долго-то? А если родит тут? — проворчал охранник.
Конвой зыркнул на Нинель, но говорить ничего не стал. С этой заключённой связываться себе дороже. Она тут как дома. Так что легко можно на воле дома не дойти самому.
У Нинель была третья ходка, и все они за то, что она просто хотела восстановить справедливость. То есть сидела она третий раз за лишение жизни мужа, в одном случае — сожителя, но суть дела это не меняло.
Начальница тюрьмы, увидев её в последний заезд, рассмеялась:
— Нинель! Да быть не может! Что, опять?
Та довольно улыбнулась:
— А одним негодяем меньше на свете стало. Ох, чую я — жизни мне всей не хватит, чтобы мир от предателей очистить.
Нинель казалось была рождена для зоны. Вот есть такие люди, которым зона — дом родной. Тут её уважали. У неё была и куча связей на воле. Не все заключённые после освобождения остаются вне жизни. Многие становятся довольно сильными личностями. Поэтому с Нинель боялись ссориться не только те, кто сидел, но и те, кто работал в колонии.
Настя протяжно застонала. Нинель прикрикнула:
— Давай, пошевеливайся! Мало вам грехов! Ещё один на себя-то не берите!
Конвоиры подхватили Настю под руки и почти понесли к выходу. Когда дверь закрылась, Нинель перекрестила её:
— Давай, девочка, справишься. Не место тебе тут.
Настя всё то время, пока шёл суд, пока она находилась в следственном изоляторе, была как будто не в себе. Она часто щипала себя в надежде, что всё это какой-то кошмарный сон. Но нет — ничего не происходило. Вокруг были всё те же серые, мрачные стены.
А ведь ещё совсем недавно она была совсем другим человеком. Она даже и подумать не могла, что жизнь приведёт её в подобное место.
Они с мамой всегда знали — Настя должна стать актрисой и никем больше. Мама воспитывала её одна. Работала на двух работах, чтобы оплачивать курсы, чтобы Настя одевалась, и вообще чтобы всё у дочки было.
И Настя старалась. Школу окончила с медалью, поступила учиться дальше. И уже на втором курсе её пригласили в театр. Первый же спектакль вознёс её на головокружительную высоту славы.
И тут не стало мамы. Сердечный приступ. Её даже не успели довезти до больницы.
Настя взяла себя в руки и, сжав губы, выступала и выступала. Всё ради мамочки, чтобы она гордилась ею.
А где-то сразу после похорон рядом появился Роман. Он очень поддержал её, очень помог морально. Настя была настолько благодарна ему, что согласилась выйти за него замуж. Но сейчас прекрасно понимала, что именно это стало её роковой ошибкой, которая привела её сюда, за решётку.
Она уже познакомилась с родителями Романа. Правда, отец ему был неродной, а мать вышла замуж, когда Ромке уже двенадцать было. Оказалось, что Настя слышала о нём. Валерий Игнатович был известным человеком в их городе, кстати, спонсором их театра.
Он Настю сразу узнал, принял хорошо. Правда, однажды, когда они остались вдвоём, как-то задумчиво сказал:
— Настя, не могу я понять, что ты в Ромке нашла. Он же совершенно никчёмный человек.
Она удивлённо посмотрела на Валерия Игнатовича. Ей казалось, что у него отличные отношения с пасынком.
Мужчина, поняв ход её мыслей, усмехнулся:
— Не понимаешь, почему я так говорю? Да потому что слишком хорошо его знаю. Ромке не нужны никакие чувства. В нём есть только алчность. И чтобы ему было хорошо, он пойдёт на всё. Нужно будет перешагнуть через тебя — он перешагнёт. И я в этом уверен. Никакая любовь его не исправит.
Настя тогда не придала значения этим словам. Подумала: «Ну, может, поссорились». Но сейчас понимала — Валерий Игнатович просто хотел предостеречь её.
Всё случилось сразу после того, как они назначили дату свадьбы. Рома попросил её заехать к ним и забрать в комнате сумочку.
— Утром убегал и забыл. Возьми, пожалуйста, там дома отец, он в курсе. Вечером встретимся, отдашь, а то мне вообще некогда.
— Хорошо, Ром, я тут как раз недалеко. Через сколько будешь?
— Минут через десять.
А она вошла в дом. Дверь открыта.
— Валерий Игнатович! — в ответ тишина.
Она заглянула в комнату и закричала. Валерий Игнатович лежал на полу, а в груди его был нож. Он ещё хрипел.
Настя бросилась к нему, не знала, что делать, а он открыл глаза:
— Это... — и больше ничего не успел сказать.
Настя тормошила его, но тщетно. Тогда она силой выдернула нож. В этот момент в дом ворвалась полиция, а дальше всё — как в плохом кино.
Настю никто не слушал, а потом и вообще ей дали почитать показания Романа. Он писал, что в принципе такое было ожидаемо, потому что его отчим приставал к Насте. Не так, конечно, чтобы лишить его жизни, но, учитывая Настин взрывной характер, это произойти вполне могло.
На суде она увидела Романа. Он поддерживал одетую в чёрное мать. Она пыталась поймать его взгляд, пыталась понять, что происходит, но он ни разу не посмотрел на неё. Даже тогда, когда скорбным голосом рассказал, как сильно любил отчима и что Настя лишила их родного человека.
Ей дали максимальный срок. Не помогло ничего — ни характеристики, ни ходатайства. Вообще создавалось ощущение, что суд проплачен.
Попав в колонию, Настя сразу поняла, что ей тут не выжить. В первый же вечер её собирались избить, но из карцера вернулась Нинель.
— А ну, цыц! — подошла к Насте, посмотрела на неё, испуганную, трясущуюся, и задала вопрос: — Давай рассказывай, как сюда попала. Не похожа ты на такую.
Настя рассказала всё. Где-то внутри она понимала — здесь и сейчас не стоит ничего скрывать.
Нинель дослушала, протянула:
— Ну, ничего нового. Мальчишке захотелось лёгких денег.
Потом переговорила с остальными и посмотрела на Настю:
— Никто тебя не тронет, но нужно время. Одежду будешь носить такую, чтобы всем казалось, что у тебя живот. Поведут на медосмотр — не бойся, у меня там всё схвачено.
Через шесть месяцев наступила развязка. Настю привезли в больницу. Сейчас ей нужно было только одно.
Доктор был молодым мужчиной. Он удивлённо посмотрел на Настю и пробормотал себе под нос:
— Надо же. Никогда не думал, что такие в тюрьме бывают. Ну, давайте осмотрю вас.
Настя улеглась на кушетку. Доктор поднял ей футболку и замер с открытым ртом. Но Настя быстро заговорила:
— Доктор, миленький, на вас одна надежда. Я сижу за преступление, которого не совершала. Я понимаю, вы так сразу мне не поверите, но вы же понимаете — я сама одна не смогла бы такое всё организовать. Все, кто сидел со мной, они уверены в моей невиновности. Пожалуйста, умоляю вас, оставьте меня в больнице на несколько дней, а потом мы можем сказать, что ребёнок не выжил или его не было вовсе — да всё что угодно. Но мне очень нужно встретиться с адвокатом, чтобы этого никто не знал. А сделать я это могу только здесь.
Иван почесал затылок. К нему уже привозили несколько раз из той колонии, но такого случая ещё не было. А ведь девчонка хорошая, симпатичная и даже как будто знакомая немного.
— Послушайте, а я вас нигде раньше видеть не мог?
Настя улыбнулась:
— Ну, если в театр ходили.
Иван замер:
— Точно! Это же про вас писали все газеты! Ничего себе! А вы знаете, что ваши поклонники встали на вашу сторону, и многие считают, что всё подстроено?
Настя покачала головой:
— Нет, мне же не дают читать газеты.
Иван с минуту подумал, потом сказал:
— Ладно, оставляю вас. Я и сам тогда не поверил. Только вы же понимаете — если что-то не так, то меня не только выгонят, я вообще больше не смогу работать врачом.
— Я всё понимаю. Пожалуйста, только вы сможете меня спасти.
Настя протянула ему бумажку:
— Я очень прошу, позвоните по этому номеру. Скажите, что вы от Нинель. И скажите, что Нинель просила мне помочь. Это очень крутой адвокат и берётся за дела только тогда, когда нужно помочь тем, кто за решёткой.
Иван кивнул:
— Я так понимаю, выбора у меня всё равно нет, раз уж я вас оставил.
На следующий день адвокат был уже в больнице. Иван предоставил им для беседы свой кабинет. Разговаривали они больше часа.
Когда Иван Савельевич вернулся, Настя встала:
— Спасибо вам огромное. Можно отправлять меня обратно.
Ваня кивнул, посмотрел на юриста, а тот сказал:
— Да, можете отправлять. Я запрошу пересмотр дела, и мне можно будет навещать её в колонии, если потребуется.
— Хорошо. Ну, сегодня уж тогда отдохните, а завтра отправлю.
— Спасибо большое. А можно в душ сходить и живот снять?
Настя показала на привязанной к животу тряпке в пакете.
— Да, можете.
Ночь Настя не спала — душа билась. Появилась надежда в серой безнадёжности. Неужели? Неужели она выйдет из того ада?
Ваня неделю не находил себе места, наконец достал тот самый листок, который давала ему Настя, и набрал номер:
— Здравствуйте, это Иван, доктор из роддома. Вы, наверное, меня не помните.
Мужской голос на том конце усмехнулся:
— Долго же вы собирались позвонить. Я ждал звонка намного раньше.
— Не понял.
— А что тут понимать? Я же видел, как вы смотрите на мою подопечную.
Иван смущённо рассмеялся:
— Да уж, вы слишком наблюдательны.
— Работа у меня такая — мелочи замечать. Вы хотите что-то конкретно или просто узнать, как у Насти дела?
— И про дела, и, может быть, можно какую-то передачку ей передать?
— Могу договориться. Сами передадите или боитесь?
— Нет, не боюсь. Скажите, а если я не смогу, что тогда — перестанете к ней ходить?
Иван не стал уверять и ответил:
— Просто я не знаю. Пока даже не понимаю, что вообще чувствую, но уверен, что должен как-то поддержать её.
— Спасибо за честность. Я вам скину сообщением список разрешённого, а вы уж там сами смотрите. Завтра в шестнадцать ноль-ноль жду вас у колонии. Без меня всё равно не пустят.
Разбирательство длилось три месяца. Когда дело вернулось на доследование, сразу активизировался Роман. Они с матерью даже были вынуждены вернуться с Кипра, где в последнее время часто отдыхали. В наследство его мать вступила, как и положено, по истечении шести месяцев.
А когда Романа в первый раз вызвали на допрос, он не явился. Полиция приехала к ним домой, где испуганная мать сказала, что Рома куда-то срочно уехал полчаса назад.
Тут же были перекрыты все дороги из города. На все вокзалы, в аэропорт отправлены наряды. Рому сняли с самолёта.
Когда полицейские тащили его к выходу, он визжал так громко, что остальные пассажиры затыкали уши:
— Что вы делаете? Отпустите! Настя — злоумышленница! От меня-то что нужно?
На первом же серьёзном допросе Роман всё рассказал.
Настя узнала, что этот план он вынашивал давно. У отчима было столько денег, что потратить на подготовку не жалко было и два года. Но в случае с Настей потребовалось намного меньше времени.
Он был уверен, что продумал всё до мелочей. Но кто же мог подумать, что Настя встретит на зоне Нинель, что доктор Иван окажется порядочным и добрым человеком? И кто мог знать, что тюрьма платит своему адвокату куда больше, чем Роман заплатил всем своим помощникам?
Дело было пересмотрено. Сразу же после допроса Романа упрятали за решётку, а Настю освободили. Пока под подписку о невыезде, но она ехала домой.
Настя плакала, целовала руки Нинель. Та смущённо одёрнула руки:
— Ну что, артистка, не надо этого всего. Ты просто иногда вспоминай, что тут люди тоже есть. А будут возможности — заходи, что-нибудь передай. Не у всех же родственники на воле.
— Да, конечно, я обязательно. Спасибо вам!
Настя вышла и зажмурилась. Боже, тут и солнце ярче, чем в тюремном дворике, и воздух совсем другой!
— Настя! — она услышала знакомый голос, обернулась.
У машины стоял Ваня.
— Настя! — она кинулась к нему.
Пока он приходил к ней просто на свидания, Настя многое поняла. Любить можно молча, не говоря громких слов, а просто совершая настоящие поступки. Именно так, как это делал Ваня. Она точно понимала — он не предаст никогда.
Прошло три года.
— Балуете, Анастасия Николаевна!
Она улыбнулась. Раз в месяц Настя привозила в колонию большую передачу. Её тут знали все. Конвоиры боготворили, потому что она частенько одаривала их билетами на свои спектакли.
— И вот ещё лекарство для Нинель. Тут все рецепты, назначения — всё как нужно.
Конвоир пробежал глазами сопроводительные бумаги и кивнул:
— Без вашей поддержки она бы уже давно...
— Всё будет хорошо. Мы добьёмся её досрочного освобождения. Иван Савельевич поднял всех докторов.
— Да, муж у вас замечательный. Никогда в колонии не было такого медицинского обслуживания. Наши заключённые половину жизни вам обязаны. И вам, и вашему мужу.
А посмотрев на её живот, добавил:
— Думаю, и ребёночка воспитаете не хуже. Так что растите здоровенькими!