«Он лежал с трубкой в горле. А я — рядом, со шрамом»
Я тогда думал, что это и есть любовь. Братская. Безусловная. Когда не надо взвешивать, сомневаться, спрашивать себя: «А вдруг…» Просто идёшь — и отдаёшь. Как в воду — с обрыва.
Пока он лежал на каталке, я сидел рядом. Шов на боку пульсировал. В палате стоял запах хлорки, пыли, чего-то сладковато-медицинского. Мне нельзя было подниматься, но я встал. Посмотреть, жив ли он. Он — мой брат.
А потом…
«Я узнал о нём из чужих уст. Из очень чужих»
Это случилось через три недели. Всё это время он не звонил. Ни разу. Ни: «Спасибо», ни: «Как ты?» — тишина. Сначала я думал, может, тяжело идёт восстановление. Потом — что он просто избегает. А потом позвонил адвокат.
— Простите, вы — кто ему?
— Я брат.
— Вы уверены?
Меня будто переехал автобус. Он сказал это ровно, без интонации. Как будто спрашивал про время, а не рушил мой мир.
«Она сидела напротив — и не выдержала моего взгляда»
— Скажи мне честно, Оль. Ты же знала?
Моя мать. Та, которую я всегда называл именно так — Оль. Не мама. Слишком рано я научился не считать её близкой. Она жила в том же доме, но всегда отдельно. Даже когда я был мал, она не смотрела на меня как мать.
Сейчас она сидела напротив, с тонкой сигаретой в дрожащих пальцах.
— Это было… давно, Вадим.
— Что было?
— Я… я не могла забеременеть. Тогда они предложили мне мальчика. У женщины, у которой уже был сын — твой “брат”. Её лишали прав, она соглашалась на всё. Я взяла тебя. А потом…
— А потом — что?
— Потом я поняла, что могу оставить себе вас обоих. Вас и вырастила.
«Они всё знали. И они молчали»
Когда я пришёл к нему в квартиру, дверь открыл мужчина. Не он — другой. В костюме. С документами.
— Он уехал.
— Куда?
— В Швейцарию.
— Что? Почему?
— По контракту. Всё оплатил страховой фонд, в том числе перелёт. Он внесён в программу “Золотых доноров”.
— Что? Почему “донор”? Это я ему отдал почку.
— Да. А он — вам нет.
И только потом я понял. Всё это было подстроено. Он заранее знал, что мы не братья. Он искал донора. Свою мать он “нашёл” лишь за год до того — в лице той самой Ольги. И договорился с ней. За деньги. Или за что-то ещё. А она… она согласилась.
«Я подписывал бумаги. А он — вычёркивал меня»
Документы были оформлены хитро. Я — донор. Добровольно. По согласию. Никто не мог мне даже намекнуть на компенсацию. Всё — «по любви». Даже справка о «родстве» — не настоящая. Фальсификация. Через частную лабораторию.
А я… Я просто верил. Верил в брата. В то, что если ты рос с ним в одной комнате, ел из одной тарелки, носил один велосипед на двоих — значит, ты ему нужен.
Оказалось, это был всего лишь фон. Декорация. Он это выстроил как спектакль. В главной роли — я. Доверчивый, глупый.
«Он не просто исчез. Он выставил меня идиотом»
Когда я всё понял, было поздно. Он сменил все контакты, заблокировал меня везде. Его соцсети исчезли. Ольга сказала: «Оставь, живи дальше». А я не мог. У меня не было сил даже встать. Шрам на теле пульсировал. Шрам на душе — гноился.
Я ходил по врачам. Жаловался на боли. А они разводили руками:
— У вас всё хорошо.
— Нет, — говорил я, — у меня ничего хорошего. Я отдал всё. А мне не оставили даже “спасибо”.
«Журналистка сказала: “Это уголовка”»
Я написал в редакцию. Не из мести. Из отчаяния. Пришла девушка. Молодая. Лицо — строгое. Голос — тихий.
— Вы понимаете, что это уголовное дело?
— А смысл? Он — за границей. Бумаги — фальшивые. Я сам подписал.
Она посмотрела на меня пристально.
— А если вы не один такой?
Мы начали искать. Через сайты доноров, форумы, закрытые группы. Оказалось, таких — десятки. Люди, которым под видом родства внушали: «Ты обязан помочь». А потом — исчезали.
«Я вышел к камерам. Я больше не стыдился»
Когда меня пригласили на ток-шоу, я боялся. Позора. Жалости. Но оказалось — наоборот. Люди писали, поддерживали. Кто-то узнавал «брата» — под другими именами. Кто-то — ту же «Ольгу». Она, оказывается, не только меня усыновила. Но и других. И всех — через серые схемы.
Сейчас идёт следствие. Его ищут. Не для мести. Для правды.
А я… Я живу. С одним органом. С пустотой в груди. Но — с опытом. С пониманием, что кровь — не всегда родство. А родство — не всегда любовь.