Оля от души делилась с подругой всякими хорошими вещицами, не только полезными, но и красивыми. Ей нравилось делать Маше приятное и взамен она ничего не ждала, всё равно у них дома есть в излишке, а раз Маше такое пригодится, то почему бы не подарить.
Они подружились почти сразу, как только Маша перевелась в их отдел. Обе — женщины «в самом расцвете сил», как шутила Оля (уже не молодухи, но и далеко не старухи, по сорок шесть лет), обе — с мужьями, которые уже давно не делали глупостей (кроме тех, что делали регулярно), с детьми, которые больше не звонили по пустякам (только по денежным), и с работой, которая… ну, работа как работа. Госструктура. Бюджет. Бумажки.
Их дружба была чем-то вроде спасательного круга в океане рутины. Они делились сплетнями, рецептами низкокалорийных десертов (которые всё равно не готовили), обсуждали сериалы (которые смотрели вполглаза, пока гладили бельё) и мечтали…
— Тебе кабачков замороженных принести? Понравились прошлые? - предложила в очередной раз Оля, рассыпая в обеденный перерыв скукоженные листья чая в по кружкам.
— Ой, давай! Мы прошлые уже съели! - с готовностью отозвалась Маша, - а болгарского перца у тебя не осталось? И малина замороженная у тебя изумительная...
— Принесу, конечно, только малины мало совсем, могу баночку варенья дать.
— Ещё лучше! Хорошо, когда есть дача, - со вздохом заметила Маша, распаковывая пачку печенья, - можно столько всего насадить, заготовить на зиму...
— Это как сказать... Не само по себе же растёт, ухаживать надо, ездить туда, сажать, поливать. Да и заготовки эти - тоже труд: собери, помой, порежь, упакуй в морозилку. Это со стороны кажется, что легко, но времени отнимает немало.
— Зато здоровее будешь! Движение - жизнь! Мы половину лета, весь отпуск, пролежали на пляже в Анапе, я наела пять килограммов! Всю осень на диете сидела.
— Повезло. Мы только на неделю смогли...
— И нечего там больше делать! Скукота и обжираловка! Другое дело - дача... всегда занятие есть. Я бы с удовольствием...
— Ну да... Тогда почему не купишь? Есть недорогие.
— Они же без удобств! Ты представляешь, чтобы я - в уличном сортире... Вода в лучшем случае из колонки... Да и целину поднимать... И дом - халупа. А на большее у нас денег нет. Уж увольте!
Оля аккуратно размешала ложечкой сахар в кружке, наблюдая, как последние кристаллы растворяются в горячем чае. Аромат бергамота разливался по комнате, смешиваясь с запахом офисной пыли и бумаги.
— Опять твой фирменный, — улыбнулась Маша, присаживаясь напротив. — Я вот никак не научусь его заваривать так, чтобы пахло, как у тебя.
— Секрет в том, чтобы настаивать подольше, — Оля прикрыла кружку блюдцем, — и чай не из супермаркета, а на развес который, из спецмагазина.
Маша кивнула, доставая из сумки два пирожных в прозрачной коробочке.
— Ну, раз уж чай у нас сегодня королевский, то и десерт должен соответствовать.
Так началась их традиция: чаепития в маленьком кабинете у окна, где можно было на полчаса забыть о бесконечных отчетах и бумагах на подпись. Они говорили о детях — о том, как сын Маши наконец-то сделал ремонт в квартире, а дочь Оли увлеклась йогой. О мужьях — сдержанно, без лишних подробностей, но с теплотой. О мечтах — Маша мечтала о Тоскане, а Оля — о доме у озера.
Их дружба была как этот чай с бергамотом: легкая, ненавязчивая, но с тонким послевкусием. Без надрывов, без исповедей, без обязательств. Просто две женщины, которым было приятно проводить время вместе.
— А моя Лизочка опять вязанием увлеклась, — Маша щурилась от солнца, струившегося через жалюзи, и показывала на телефоне фотографию. — Весь диван в её новых творениях! Прямо как у тебя раньше бывало, помнишь, ты говорила?
Оля отложила ручку, и в её глазах мелькнуло что-то тёплое и чуть ностальгическое.
— Помню, — она улыбнулась, глядя в окно, за которым трещал январский мороз под ослепительно чистым небом, — У меня тогда весь балкон был завален мотками пряжи. Казалось, что из этой цветной путаницы когда-нибудь получится что-то прекрасное... Но руки дошли только до десятка кривоватых шарфов. Хорошо что вся моя пряжа пригодилась твоей Лизе.
Она потянулась за кружкой, и солнечный зайчик заплясал по стене, отражаясь в стеклянной рамке с фотографией её дочери.
— Знаешь, Маш, а ведь я вчера разбирала шкаф и нашла ещё пару мотков той ангорской пряжи... Такая нежная, персикового оттенка...
Машины глаза сразу загорелись.
— Ой, Лизке как раз на кофточку бы...
— У меня и свекровь уже на неё засматривалась, сболтнула ей. Так что извини...
— Ну ладно, - огорчилась Маша.
— Может ещё что найду, порыться надо.
— Если что, я чур застолбила твои находки! - напряженно засмеялась Маша.
Не только пряжей и замороженными овощами баловала Оля Машу, но и своими картинами. На данный момент она увлекалась рисованием маслом на холсте, ходила на занятия.
— А у тебя, Оль, талант, — Маша вздыхала. — Вот та картина с берёзами — все гости спрашивают, где купить такую! Даже свекровь моя, которая вообще-то только хрустальные вазы коллекционирует, в восторге. И цветы ты нарисовала великолепные! Так оживляют прихожую!
Оля рассмеялась, отвлекаясь от монитора.
— Ну что ж, хоть кому-то пригодилось.
— Если что будет лишнее, ты мне отдавай, ладно? Я у тебя на очереди первая, помнишь? Свекровь теперь тоже мечтает о твоей картине, - кокетливо ёрзала Маша, ну подруга подругой, мягкая, масляная, хоть на хлеб мажь.
— Я тебе в перерыве покажу фотографии - выбирай любую. Уже пять штук скопилось.
— Ой, правда? Вот спасибочки!
Конечно, Оля не брала с Маши за это никаких денег, всё же по дружбе... Хотя пряжа по какой цене сейчас? Цены видели? А холст чистый купить, а краски? А уж если готовую картину на каком-нибудь озоне найти подобную, так челюсть от цены отвиснет. Но Оля считала Машу подругой и ни о каких деньгах даже не думала, а Маша не предлагала.
Так и протекали их дни — в ленивых разговорах у кулера, в пересылке смешных картинок, чаепитиях, и в этом странном, почти ритуальном обмене: Оля отдавала, Маша принимала.
Три года.
Три года Оля не считала, сколько мотков шерсти, банок домашнего варенья, замороженных овощей и холстов с берёзами перекочевало в Машину четырёхкомнатную квартиру. Ей и в голову не приходило вести счёт — ведь дарить было так естественно, словно она протягивала другу зонт под дождём, не ожидая ничего взамен.
Но в тот день дождь пошёл внутри.
— Представляешь, Оль, — Маша, развалившись на крутящемся стуле, лениво крутила в пальцах карандаш, — разбирала гардеробную и нашла целый склад тканей! Шёлк, лён, даже какой-то старинный бархат с цветочками. Всё это лежит ещё с начала двухтысячных — тогда мама шила и я увлекалась, не ношу такое. Короче, тряпки старые.
Оля, разбирая бумаги, даже не подняла головы:
— Ну и?
— Выброшу, конечно, — Маша зевнула. — Места много занимают, а мода прошла. Да и шить мне сейчас — только глаза портить.
Оля задержала в руках бумаги.
— Ты что, с ума сошла? — Она наконец посмотрела на подругу. — Такие ткани — и на помойку?
— А что с ними делать? — Маша удивлённо приподняла брови.
— Да я бы с радостью забрала! — Оля даже привстала. — Невестка моя шьёт — для неё это знаешь сколько радости?
— Ой, правда? — Маша оживилась. — Тогда забирай!
И с этого момента Маша частенько стала с упоением описывать ткани:
— Вот сегодня нашла шифон в горошек! Такой ретро… — или: — А этот шёлк — просто огонь! Такой перламутровый, жалко, что сейчас не носят…
Оля кивала, представляя, как невестка обрадуется. Но дни шли, а ткани почему-то не появлялись.
— Маш, — осторожно спросила Оля через неделю, — может, завтра привезёшь?
— Ой, — Маша хлопнула себя по лбу, — совсем забыла! Ладно, в пятницу точно привезу.
Но в пятницу у неё разболелась голова. В понедельник — внезапные дела. Потом — гости. Потом опять забыла.
А Оля уже не спрашивала. Только слушала.
Но прошёл месяц. И Оля не выдержала.
— Маш, насчёт тех тканей… — Оля аккуратно положила папку на стол и посмотрела подруге прямо в глаза. — Невестка всё спрашивает. Я ведь ей уже пообещала…
Маша откинулась на спинку кресла, её брови поползли вверх.
— Ой, да забудь ты про них! — она махнула рукой, будто отгоняла назойливую муху. — Я их уже отдала соседке.
— Как… отдала? — не врубилась Оля.
— Ну да! - фыркнула Маша. — Ты же понимаешь, я эту соседку знаю лет двадцать, а твою невестку в глаза не видела. Вот и решила угодить своей.
Оля медленно выдохнула.
— Ты могла хотя бы предупредить.
— Да что ты как маленькая! — Маша закатила глаза. — Это же мои вещи, я вправе их хоть на помойку выкинуть, хоть кому-то подарить!
— Конечно, — Оля улыбнулась. Но улыбка получилась холодной, как февральский ветер за окном. — Ты абсолютно права.
С этого дня что-то сломалось.
Маша, как ни в чём не бывало, продолжала болтать о пустяках, но Оля больше не смеялась её шуткам. Она отвечала односложно, избегала совместных обедов и больше не приносила в офис замороженных овощей «просто так».
— Оль, ты чего такая кислая? — как-то утром спросила Маша, пытаясь поймать её взгляд. — Мы же друзья, можем поговорить?
— О чём? — Оля перелистнула страницу журнала, даже не подняв головы. — Давай лучше работать, дел много.
Маша застыла с открытым ртом, будто впервые увидела перед собой не ту Олю, что три года безропотно таскала ей подарки, а совсем другую женщину — с холодными глазами и замком на сердце.
Но понять так и не поняла. А Оля стала мечтать о переводе в другой отдел. Или чтобы Машу уволили, хорошенькая получилась бы карма - но это совсем уж в сердцах.
История эта до того зацепила её за живое, что она поделилась наболевшим с мужем.
— Ну и что ты развернула из-за какого-то тряпья? — пожал плечами супруг, не отрываясь от телевизора. — Тебе просто халявы захотелось, как и ей. А обижаться тут не на что — её вещи, её право.
— Да не в халяве дело! — Оля резко швырнула в него грязным носком, подобранным с пола, заставив мужа наконец оторвать взгляд от экрана. — Разве ты не понимаешь? Она готова была выбросить эти ткани на помойку, но когда я попросила — вдруг «жалко» стало!
Муж недоумённо хмыкнул, но Оля уже не могла остановиться:
— Выходит, как для соседки — так пожалуйста, а для меня — жаба душит? Значит, три года дружбы — это просто так, пустое место? Сколько я ей всего дарила, если перевести в деньги, то глаза на лоб вылезут! Но ведь я от души! А она...
Она резко вышла из комнаты, оставив мужа размышлять над внезапной бурей в, казалось бы, тихом семейном вечере. На кухне, наливая себе чай, Оля ловила в окно отражение — женщину со сжатыми губами и углубившейся между бровей морщинкой от невесёлых дум.
«Право... — мысленно вздохнула она, — старые тряпки не стоят таких длинных речей. Старые тряпки — не стоят, а вот отношение, которое кроется ЗА ОТДАЧЕЙ этих тряпок — стоит. Стоит того, чтобы принять право Маши не считать меня подругой, а лишь так, незначительной приятельницей, со всеми вытекающими из этого для неё последствиями.»
Она вдруг чётко осознала: всё это время она искренне верила, что их дружба — это улица с двусторонним движением, на которой есть взаимное уважение и внимательность. А оказалось — лишь односторонний переулок, где она одна несёт в руках подарки, а другая лишь милостиво принимает. Но к чёрту такую дружбу!