Интервью с писателем, переводчиком и драматургом Светланой Чураевой
Светлана Рустэмовна Чураева родилась 13 июня 1970 года. Поэт, прозаик, драматург, литературный переводчик. Секретарь Союза писателей России. Председатель Объединения русских и русскоязычных писателей Союза писателей Республики Башкортостан. С 2007 года работает заместителем главного редактора литературно-художественного и общественно-публицистического журнала «Бельские просторы» (г. Уфа). Заслуженный работник печати Республики Башкортостан. Автор двадцати книг прозы, поэзии и публицистики, соавтор русского текста Государственного гимна Республики Башкортостан. Лауреат ряда международных, всероссийских и региональных литературных премий и конкурсов.
БИБЛИОТЕКА ПИСАТЕЛЯ
– Библиотека писателя – в вашем случае что это и для чего?
– У меня большая библиотека, я книгоголик…
– Это тот, кто любит читать, покупать или писать книги?
– Всё вместе. Но в первую очередь я поглотитель книг… Читаю запоем.
– Разве для этого нужна домашняя библиотека?
– Необходима. Люблю владеть книгой – в её нормальном, печатном виде. Пусть прозвучит по-детски, но книга для меня – собеседник, товарищ: с некоторыми общаешься изредка, с другими хочешь встречаться чаще. Есть полка с любимыми – их готова перечитывать постоянно: эссеистика Честертона, Вайль… С ними каждый раз – в зависимости от настроения, состояния, времени года и возраста – беседую заново… А есть полки, которые пополняю в процессе работы над собственным текстом. Ведь в написание книги отправляешься, как в путешествие: к нему надо хорошо подготовиться, собрать максимум информации. Один том в итоге может перейти лишь в абзац или в предложение нового текста, от другого вообще на первый взгляд не будет следа, но насыщение материалом – это обязательная часть существования в писательстве.
– Чем Честертон привлекательнее русской классики?
– Мне интересен и близок честертоновский образ мышления. В его книгах уютно и радостно. В эссеистику Честертона прихожу, всякий раз что-то сверяя в себе, читаю со смещённым ракурсом.
– А в чьих книгах вам очень неуютно? Есть же и колючие тексты.
– Подождите, а что значит – колючие? Причиняющие боль?
– Есть странные тексты – отталкивающие и притягивающие одновременно.
– Меня отталкивает плохо написанный текст. Такие книги стараюсь не читать. Скучная книга – плохо написанная. А хорошо сделанное читаю с удовольствием – будь то историческая литература, мемуары, научпоп или худлит.
– А было такое, чтобы вам посоветовали какого-то автора, вам он не зашёл, и вы потом высказали претензию советчику?
– Нет. Во-первых, на претензии время не трачу. Во-вторых, я всеядна, когда дело касается книг. Ну, а в-третьих, слушаю советы только близких людей. По их наводке прочту любой текст – и что-то в нём непременно во мне отзовётся. Другими словами, книга моего друга – мой друг.
– Каков ваш читательский запрос: прочесть текст сильный, глубокий или интересный?
– А разве сильный и глубокий в данном случае не синонимы? Но вообще, тут всё неразрывно связано: интересный текст – сильный, в свою очередь, сильный текст – всегда глубокий.
– И читателями, и литкритикой отмечены новые книги Прилепина, Кочергина, Варламова. В чём секрет очередного успеха этих достойных авторов?
– Во-первых, написано мастерски. А во-вторых, они говорят о самом больном: как жить в условиях отсутствия правил жизни. Книги Прилепина «Собаки и другие люди» и Кочергина «Запасный выход» вышли почти одновременно. В обеих – человек, мужчина в центре своего мироздания: в загородном доме, в окружении семьи и домашних животных. Рядом – женщина: очередное обновление вечного мирообразующего мифа. При этом книги полярные.
«Собаки и другие люди», в противовес названию, написана не гуманистом. В ней нет антропоморфизма: не животные не отличаются от людей, а люди не отличаются от животных. Даже «Жена» звучит как кличка. Захар Прилепин показал вселенную, живущую вне привычных нам категорий добра и зла, в ней нет выработанной веками культуры морали. А есть – торжествующая архаика – только «свои и чужие», не «хорошие и плохие». Чужакам за своих можно и нужно рвать глотку любому, и сдохнуть самому при необходимости. Это книга написана человеком, привыкшим к потерям и не боящимся смерти. Он пишет о гибели собак с болью и горечью. Но без пафоса и слёз. Так же, как о гибели людей. А книгу Ильи Кочергина мог бы написать Франциск Ассизский – столько в ней любви ко всему. И женщина рядом – не просто «жена», как у Прилепина, а Любка, Любовь; по морщинке на переносице любящий взгляд героя определяет её настроение. Эта любящая пристальность взгляда, для которого любая деталь важна, пронизывает весь текст и проникает в читателя. Герой у Прилепина – альфа-самец, вожак стаи. У Кочергина – сомневающийся «хлюпик», пытающийся противопоставить войнам и смерти шаткую конструкцию из утреннего луча, шума ручья, запаха сена… Типичный человек – пришелец, сумевший построить дом на негостеприимной планете, ставшей любимой родиной.
А Варламов в «Олдсун» разбивает обе конструкции, уверяя: человеку нигде нет пристанища, он лишь странник на этой земле, и в любое мгновение может быть изгнан без сожаления.
держать уши востро
– Писательство – сбор и анализ материала, письмо и редактура, всевозможные переговоры… А жить когда?
– Гм, это же, собственно, жизнь и есть. Писательство – естественно для меня, как, допустим, дыхание. Может быть, тут типичный пример графомании? Не знаю. Но внутри моего организма всегда на глубинном слое вызревает какой-нибудь текст. А чужие дают эмоции, пищу для размышлений – даже скверные, идущие к нам ежедневно в редакцию. Лучшие растворяются в кровотоке, становятся частью меня. Напомню – я книгоголик.
– Сформулирую вопрос по-другому. Создание книги – это значит долой театр, кино, поездки?
– Стараюсь писать ранним утром, на свежую голову. Поэтому дальше день уже можно продолжить остальными делами. Когда дети были маленькими, чаще писала ночами. Были краткие периоды, когда могла позволить себе работать над книгой сутками напролёт – очень счастливое, очень редкое время…
Что касается обычных путешествий, не в текст… В поездках я обрастаю мелочами, наблюдениями. Бывало и такое: меня отрывают дружеским звонком от компьютера, понимая, что не могу отказаться, сажусь, надувшись, в машину – и вдруг в ней по радио говорят именно то, что мне позарез нужно, а я не знала, где искать информацию! Вступая в диалог с миром, главное – держать уши востро. Чтобы не пропустить нечто важное.
– И всё же не ясно, есть ли у писателя Чураевой потребность в театре, путешествиях?
– Ещё бы! Путешествия – обязательны, мы же странники и пришельцы на этой Земле, приходится держать форму, тренироваться время от времени. В поездках стараюсь попасть на спектакли, поскольку в Уфе сейчас театры не фонтан. Езжу на литфестивали, веду мастер-классы, путешествую с близкими... Раньше, если у меня не лежал авиа- или железнодорожный билет на ближайший хотя бы месяц, в крови начинало что-то чесаться, она замедляла движение, кисла… Сейчас отношусь спокойней к поездкам, «наелась». Вот уже несколько лет – тьфу-тьфу-тьфу! – меня часто приглашают вести семинары, какие-то литпрограммы, и это удовлетворяет страсть к перемене мест.
– К слову, о семинарах. Роль наставника изменилась – по сравнению с концом ХХ века?
– Да. Перед «мастерами» стоит почти невыполнимая задача. Некий конфликт отцов и детей был всегда, но сегодня представители разных поколений не просто говорят на разных языках – у молодёжи иная система мышления, чем у нас. Если нам пригождался родительский или дедовский опыт, то миллениалам наш опыт по большому счёту не нужен – он не делает их сильнее, мудрее, смелее и так далее. А без опыта старших – набело – не слишком уютно жить. Поэтому важно не превратиться в бубнящую голову, в писателя Банева из повести Стругацких «Гадкие лебеди» – попытаться пробиться к детям и всё-таки им помочь. И – себе. Для того чтобы тебя услышали и поняли на литсеминарах, нужно самому постоянно расти. Так называемому мэтру важно не пытаться переделывать начинающих авторов под себя, а попробовать объединить усилия для формирования нового литературного языка, нового способа передачи мыслей и чувств.
– Много ли интересных авторов среди пишущей молодёжи?
– Очень много. Очень интересных. Просто офигеваю от них. Для молодых нет запретных тем, они не стараются понравиться, не боятся ошибиться, у них шире и доступнее информационное поле… И при этом они уязвимы, как все молодые.
– То есть порой с высокой активностью изобретают свои велосипеды?
– Поскольку, мы помним, у них в головах работают принципиально новые нейронные связи, они создают не велосипеды, а сразу летающие самокаты… Но это же здорово! Новое время – новые скорости.
Свобода переводчика
– Посмотрим, что из этих молодых и самодостаточных выйдет… Следующий вопрос – о переводах. Как вы определяете степень свободы переводчика?
– Переводами занимаюсь с одиннадцати лет. Начинала в кружке в английской спецшколе в новосибирском Академгородке – с детских стихов. Для меня это была увлекательная игра. Переехав с семьей в Уфу, я стала учиться в 91-й английской спецшколе, где получила новый опыт в плане перевода. В университете писала диплом по переводам русскими символистами символистов французских и Эдгара По. В старших классах и на первом курсе довелось перевести с башкирского несколько рассказов и повестей местного классика. Когда редактор республиканского издательства отбирал к юбилею этого классика тексты в книгу, он обнаружил, что всё им отобранное переведено одним человеком – мной. И надо было видеть лицо редактора, когда по его звонку заявилась девчонка с косой длиннее, чем мини-юбка. Так у меня вышла первая книга, я получила первый гонорар. Потом глава Союза писателей БАССР Динис Буляков направил меня на трёхнедельный Всесоюзный семинар переводчиков в Дубултах. Трёхнедельный! Сказка… В соседних номерах работали Приставкин, Григорий Поженян… Занятия вели мэтры – Яков Козловский, например. В общем, в литературу я пришла как переводчик. Потом стала публиковать и стихи, и прозу. Отдельная история – мои переводы с фарси...
Что касается свободы переводчика… Важно, чтобы стихотворения на языке первоисточника и на русском были близки и по смыслу, и по звучанию. Чтобы мой перевод стал фактом русской литературы – но не моим текстом, а тем, который написал бы сам автор, пиши он по-русски. Это очень непросто – но чем сложнее задача, тем интересней её решать. Свобода переводчика – всегда в определённых рамках. Должны совпадать рифмовка, интонация, система образов… Переводимый текст какое-то время бродит в моём организме, я по многу раз произношу его на языке оригинала… В журнале «Бельские просторы» печатается много переводов с башкирского и с других языков. Но зачастую приходится иметь дело либо с рабским обслуживанием подстрочника, либо с текстами, написанными «по мотивам»…
Рада, что интерес к переводам возвращается. После советских семинаров наблюдалось некое запустение. Надеюсь на государственную поддержку переводчиков-профессионалов. А пока приходит на ум любимое слово «диалог», поскольку перевод – это всегда диалог, да и писательство, по большому счёту, – лишь перевод с языков ангельских на людские.
можно крылья расправить
– При этом вы известный организатор литпроцесса в Башкирии. Эта работа – необходимость ответа на внешние вызовы времени или внутренняя потребность?
– Снова – и то и другое.
– С какими трудностями сталкиваетесь?
– Не люблю, когда человек говорит: всё вокруг г… – и сам не шевелится. В Москве, мол, в Питере, в Нью-Йорке – там жизнь. А тут… Сделай, чтобы рядом с тобой стало классно! Мы с друзьями за последние десять лет «надышали», пытаясь убирать болотные испарения вокруг. Создаёшь такой пригодный для вольного дыхания пузырь, к нему устремляются те, у кого система дыхания схожая. Соответственно, дальше пузырь с чистым воздухом разрастается, превращается в купол… Под которым яркое, неординарное пускается в бурный рост. В итоге живёшь с ощущением счастья – не нужно пригибаться, подбирать специально слова… Можно быть собой, можно крылья расправить…
Ну, и организация литпроцесса – большая часть моей работы в журнале «Бельские просторы». Ведь журнал – не просто сумма страниц, собираемых ежемесячно, не просто печатное издание, отражающее насыщенную культурную жизнь региона, – он одновременно является центром, формирующим эту жизнь. Именно на базе «БП» в 2015 году мы организовали и провели первый в Уфе настоящий литфестиваль.
Сейчас литпроцесс в Башкирии существует и развивается в чёткой системе координат. На одной оси – все пишущие: от школьников до корифеев. Ребятня вырастает, становится студентами, потом – молодыми литераторами, немолодыми… И всё это единый процесс, единая среда свободного межпоколенческого диалога, полезного всем участникам. На другой оси – те, кто изучает, хранит, преподаёт литературу: филологи, библиотекари, учителя… Словом, читатели. Я – за постоянный диалог без границ, без оглядки на регалии, статус, возраст и прочее. Диалог не возможен без слов, а слово в своей идеальной форме – это литература и есть. Уверена, правильно организованный литпроцесс выстраивает культурную жизнь региона, да и не только культурную.
– В этом году десятилетие фестиваля «КоРифеи». Кого зовёте на праздник?
– Конкретный список пока оглашать не буду – ищем возможность привезти самых ярких и сильных писателей. В любом случае, это, как всегда, будут наши друзья, люди одной с нами «группы крови».
– Вас как читателя удовлетворяет, что на трёх книжных ярмарках подряд в Уфу не приехало ни одного писателя – лауреата Большой книги?
– Знаете что, выскажу крамольную мысль: мне как читателю вообще не интересно общаться с автором любимых книг в жару в палатке на площади. И не с каждым лауреатом «Большой книги» захочется посидеть за разговором, допустим, на балконе за бокалом вина. Площадка общения читателя и писателя – книга. А «Китап-байрам» – вы же на эту книжную ярмарку намекаете? – это, дословный перевод, «праздник книги»: всего, что с ней связано. Литконкурсы, библиотечные форумы, аудиоспектакли, продажа новинок по приемлемым ценам и так далее. Не профессиональный фестиваль литераторов, как, допустим, те же «КоРифеи», а массовый праздник, основной посыл которого: «Книга – это круто». Причём посыл на высоком государственном уровне. Отсюда привлечение медийных лиц на первый взгляд не «литературных» – они собирают людей. А те уже идут к стендам издательств, берут в руки книги, начинают листать… И в итоге республика, действительно, становится «самым читающим регионом».
– Литпроцесс – это взлёты и падения. Как на вас действует энергия потерь? Не так давно в Уфе одновременно не стало двух самобытных авторов: Богданова и Кривошеева. Это невосполнимые потери?
– «Энергия потери» – любопытный термин… Наверное, такая энергия появляется, если теряется что-то лишнее, что-то мешающее, паразитирующее, угнетающее, отжившее. В таком случае должна возникать энергия? А когда два поэта сразу уходят в расцвете сил, это чистой воды потеря, безо всякой энергии. Безусловная утрата. Когда мы десять лет назад с Игорем Фроловым составляли сборник «Уфимский полуостров» – кстати, слямзив название у Михаила Кривошеева, – то решили: сколько найдём хороших уфимских поэтов возрастом до тридцати, столько и напечатаем. Получилось тридцать! Мы сами обалдели. Сейчас этот номер у нас бы уже не прошёл. Кто-то умер, кто-то уехал, кто-то замолчал… Ряд ушедших за первую четверть века поэтов гораздо представительнее, чем ряд появившихся за это же время. Если сейчас посмотреть на Уфу в этом плане, нельзя сказать, что совсем «безвидно и пусто», но по гамбургскому счёту для перечисления наших русскоязычных поэтов хватит пальцев одной руки…
Кстати, тогда же, когда не стало Вадима и Михаила, умер ещё один, как вы называете, «самобытный автор» – Сурен Амбарцумов. Недавно погиб на СВО «самобытный» Андрей Юдин. Богданов и Кривошеев – никакие не «самобытные» – профессиональные поэты, с напечатанными в официальных издательствах сборниками, с премиями; Вадим – член Союза писателей. У обоих ни капли самиздата. Но главная трагедия – когда человек, у которого есть первоклассные тексты, который осознаёт свою одарённость и своё, простите за пафос, предназначение, не получает широкой известности, не выходит на простор большой литературы. И умирает – со своей вселенной, переполненной творчеством, планами, мечтами, образами. И – всё. Таких – десятки, если не сотни. Тот же первый главный редактор журнала «Бельские просторы» Юрий Андрианов – величина – окончил литинститут, публиковался, работал в госиздательстве… Где он, где его стихи? В мемориальных подборках «к датам»? Народный поэт Башкортостана Александр Филиппов – кто перечитывает его? Творчество, тем более, казалось бы, реализованное, даёт иллюзию преодоления смерти – «весь я не умру, душа в заветной лире…» И?.. Всё сметается без следа. Что с этим делать? У меня нет стопроцентного ответа.
старая песня про инициацию
– Ваши пьесы для театра кукол – это затянувшееся прощание с детством или постоянное возвращение в то время, «когда деревья были большими»?
– В детстве у меня был свой кукольный театр, я сама писала пьесы для него, делала декорации, кукол. И эта любовь, как всякая настоящая любовь, никуда не ушла. Детский театр – всегда интересно и сложно. Дети чаще всего приходят в театр с родителями. И важно написать многослойный текст, понятный и интересный зрителям разного возраста.
– Вы написали для БГТК пьесу «Аленький цветочек» по знаменитой сказке Аксакова. Как взаимодействуют в вашей версии истории тот и этот свет?
– Надеюсь, так же, как в жизни – с любовью. Все помнят: сёстры в сказке растут без мамы. Но их отец покойную жену не забыл, не женился снова. И меньшую любит больше, поскольку ей маминой ласки досталось меньше, чем старшим девочкам. Скорее всего, вообще не досталось, если купчиха скончалась родами. Как девочке, становящейся девушкой, получить «аленький цветочек» силы женского рода?.. Возможно, мама стала её ангелом-хранителем, её бережёт? Купец после морского сражения вдруг идёт по тёмному лесу на свет, ему нельзя свернуть – то есть автор показывает физическую гибель героя. И вернуться в мир живых можно, лишь оставив замену – это древний сюжет… В общем, старая песня про инициацию – чтобы переродиться из одного состояния в другое, чтобы повзрослеть, надо умереть. А вообще было дикое искушение показать купца-попаданца – очнувшегося в нашем времени: с открывающимися на фотоэлементах стеклянными дверями, умными колонками и прочим…
– Сейчас современные драматурги переписывают классические сюжеты своими словами. Как ещё можно стать актуальным автором?
– Всегда есть один критерий: талантливо или нет. Если сделано здорово – то актуально. Вышел зритель из зала в слезах – актуально. И, конечно, главный вопрос: зачем? Специалист по древнерусской литературе Водолазкин написал свой «Лавр», стилизуя под древнерусский текст, для того, чтобы поговорить с современным читателем о Боге – ему понадобилось вернуться в эпоху торжества веры. Если ставим Шекспира – зачем? На какой вопрос хотим выудить ответ у человека, чей принцип мышления нами даже не представим?..
– Не так давно вы написали пьесу про Незнайку, она поставлена в Уфе. А почему быть незнайкой в наши дни не стыдно?
– Да стыдно, Юра, о чём вы? Можно «погуглить» любую информацию, но знания, так называемые компетенции, очень ценятся. Незнайки – в вашей терминологии – никому не нужны.
– Ваша дочь недавно стала дипломированным театральным режиссёром. Возможна ли коллаборация драматурга Чураевой и постановщика Богдановой?
– Никто никому ничего не должен. Если у режиссёра Богдановой что-то ёкнет на пьесу драматурга Чураевой, значит, получится спектакль.
– Дети артистов часто сами стремятся на сцену или в кадр. А вот дети литераторов редко идут по стопам родителей. Как относитесь к этому?
– Странный вопрос. Ребёнок – не калька своих родителей, это самостоятельная личность. Да, дети, выросшие за кулисами, напитываются театром. Их последующий выход на сцену – наверное, это нормально. Есть династии медиков, металлургов… В литературе в этом смысле не всё так просто. Писательство – профессия, требующая прежде всего дара.
– Артистам иметь талант, стало быть, необязательно?
– Актёрский дар – более культивируемый, если можно так сказать. На артиста можно выучиться – если есть хотя бы небольшие способности. А талант литератора по наследству не передаётся. Культурная среда, где растёт писательский ребёнок, помогает ему реализовываться в любом направлении. Если есть музыкальная или научная жилка – будьте уверены, она проявится. В той же литературной школе «КоРифеи» мы не выращиваем писателей – создаём насыщенную питательную среду, в которой любые творческие способности сами пускаются в рост.
– И всё же – что вы испытываете, глядя на своих троих не пишущих детей?
– Радость. Кстати, у дочери есть интересные литературные опыты, театральные инсценировки. У обоих сыновей – отличное языковое чутьё. Но давайте вспомним классиков: можешь не писать – не пиши.
– Не заразительное, значит, занятие – писательство…
– Нет. Это личное дело – в одиночку выходишь на холм, и тебя штырит молниями. А у детей дороги свои. Нужно будет подставить плечо – пожалуйста, для того и семья…
– Но ваши публикации вы в кругу семьи обсуждаете?
– Поклонник моего таланта в семье – брат Камиль. Он читает всё. Отдельные мои тексты нравятся старшему сыну. Младший принципиально не читает ничего моего. Дочери раньше была интересна написанная в соавторстве с её папой детская книжка. Сейчас пока я не вхожу в число любимых ею писателей. У моих родителей довольно долго был скепсис по отношению к моим литературным занятиям…
– А в какой момент они сменили гнев на милость?
– Ну, гнев тут ни при чём. Видите ли, написание текстов – просто то, чем их дочь занимается. Ещё иногда она вяжет, шьёт, стряпает… Аберрация близости – обычное дело.
жадин в Городке не водилось
– Следующий вопрос из простых. Вы родились и выросли в Академгородке. Чем запомнилось детство?
– Мы переехали в Уфу, когда мне было четырнадцать. Рада, что мы с братом росли именно в Городке – где живут и работают люди высокой человеческой пробы. Мои родители – учёные. Папа, генетик, работал в ИЦиГ, мама-химик – в Институте катализа. В нашем доме всегда было многолюдно: художники, писатели, люди науки – все неординарные, мощные. Я и не представляла, что бывают другие. Такое окружение считалось нормой.
– Как быстро удалось перенять лучшие качества окружающих?
– Не знаю, удалось ли… Мои родители были и остаются образцово порядочными людьми. Помню, в 90-е всем, в том числе учёным, задерживали зарплату. Директорам научных институтов предложили выплачивать её в первую очередь, из каких-то отдельных фондов. Папа – директор института биологии – и ещё два директора отказались. Папа получал зарплату одновременно со всеми, расписываясь в кассе в общей ведомости.
В Академгородке я училась в легендарной 130-й, где со второго класса была редактором стенгазеты. Плюс ежедневно выпускала собственную подпольную – «подпартную» – газету «Орешек»: на четырёх тетрадных страницах рисовала карикатуры, ребусы, подавала школьные новости в ироничном ключе… Несколько лет занималась в фехтовальном клубе «Виктория», недолго – в студии бального танца, не вылезала из коттеджа Станции юных натуралистов в нашем дворе. Вспоминаю Городок с большой нежностью. Конечно, это счастье, когда выходишь из дома, а возле подъезда – беличье гнездо на сосне. За домом и оврагом – Ботсад. Летом ходила везде, даже в магазин, босиком. С мальчишками гоняли на великах, строили штаб в лесу, собирали из досок плоты, самокаты, вечно что-то изобретали… С родителями на резиновой лодке плавали на остров, что напротив Центрального пляжа. Вечерами выступала во дворе – несла весёлую околесицу, сегодня такое называют «стендап». Народ слушал, смеялся. Дом учёных в Академгородке – целый мир: библиотека, лекторий, зимний сад и аквариум, ресторан, где нас, детей, родители учили застольному этикету… В оперном театре пересмотрела с мамой всё по нескольку раз… А лыжные прогулки в лесу – красота…
– Не так давно вы вновь оказались в родном Академе – спустя десятки лет. Что испытали?
– Сильные ощущения. Не ожидала, что так меня прошибёт, до слёз… Похоже, Городок не особенно изменился. Понятно, вместо ТБК теперь – ресторан, выросли кое-где высотки. Но в целом ощущения от места прежние. И жизнь как будто идёт своим чередом. Вот только меня там нет. Странное, щемящее чувство. Так, наверное, мёртвый приходит на Землю, бродит: всё до мельчайших деталей родное, но уже не твоё…
Прошлась по дороге от дома к школе. Погуляла по Ботсаду. Там на озере дети по колено в холодной воде ловят больших чёрных жаб – и мы ловили. Попросила дать подержать одну жабу – дали, жадин в Городке никогда не водилось. Необычно отметила 9 Мая. В День Победы наблюдала шахматные победы – в ходе матча Новосибирск – Академгородок на улице Ильича, возле ТЦ. Там поставили штук тридцать шахматных столов. После партий дети уселись щебетать под деревьями – и это были такие же мальчишки и девчонки, что и лет сорок назад. И одеты так же, как мы. Видимо, в Академгородке по-прежнему не делают фетиша из тряпок.
что-то вроде родства
– Вы финалист нацлитпремии «Слово». Планируете ли победить в новом сезоне?
– Не планирую стать участником. И в первый раз не собиралась. Работала на ней как эксперт в номинации «Проза». Но тут попробую ответить подробно, поскольку большие сложности связаны с этим всем.
Порядка двадцати лет я, помимо всего прочего, перевожу стихи башкирской поэтессы Ларисы Абдуллиной. Нас связывают давние узы даже не дружбы – мы не друзья в обыденном понимании, а что-то вроде родства. Лариса – человек неистовый, не знающий меры – ни в любви, ни в работе. Живущий с ощущением миссии, в полном самоотречении, не понимающий, как можно иначе. Очень искренний. Редкий. Наверное, для многих тяжёлый. Год назад она съездила в командировку на Донбасс. Приехала обратно, но, мне кажется, до сих пор полностью не вернулась. Впитала неимоверное количество боли, и эта боль по-прежнему пульсирует в ней. Первое время у неё губы начинали дрожать при каждом слове, и физически ощущалось: воздух рядом дрожит. Потом пошли журналистские тексты, стихи.
Мы в редакции журнала «Бельские просторы» последние пару лет получаем километры произведений «на повестку» – в основном от встревоженных телевизором сумасшедших, от конъюнктурщиков... А стихами Ларисы меня неожиданно «шибануло», я внезапно срезонировала с ней, перевела несколько её «свидетельских» стихотворений. Они последним куском пазла вдруг завершили двадцатилетний цикл моих переводов «из Ларисы Абдуллиной»; сложилась рукопись книги, книга отправилась на премию в номинации «Перевод», дошла до финала…
В этих переводах пришлось идти по минному полю – максимально точно выбирая слова, чтобы сохранить верную интонацию. Тема такая, что, на мой взгляд, кощунственно трогать её немытыми руками и тащить на все углы. И любая неправда, любая фальшь – зло.
Так что у меня была цель поддержать Ларису Абдуллину, дать ей, условно, возможность высказаться перед русскоязычной аудиторией, более широкой, чем башкирская. Лариса – ровно тот человек, кому на премии «Слово», на её финальных мероприятиях – самое место. Она всегда говорит от сердца – согласны вы с ней или нет, её порядочность и честность нельзя отрицать. Для неё сам термин «Слово» по-настоящему свят, как бы пафосно это ни прозвучало.
ТАРАКАНЫ ОБЩЕЙ ПОРОДЫ
– Вопрос о новых территориях. Интересно ли вам попробовать себя в ультракороткой прозе?
– Нет. Я и как читатель не люблю небольшие тексты.
– Чем вас может привлечь мужчина? Должен ли он быть из творческой среды?
– Неожиданный вопрос… У меня всю жизнь друзья – мальчишки. И до сих пор: самые близкие относятся к так называемому сильному полу. С ними проще найти общий язык. Мне интересны мужчины «штучные», лучшие в своём деле, чем бы они ни занимались. Не интересны душевно ленивые. Терпеть не могу халтуры и кое-какерства.
– И как же мужчине привлечь вас, если он поглощён своим делом?
– Да как-то специально, наверное, это не происходит. Ну, встречаются люди и понимают, что у них «тараканы в голове» общей породы. Такое не пропустишь. И чувство юмора – это маркер почти стопроцентный.
– Вернёмся к журналу «Бельские просторы». Это площадка для публикации местных авторов или нечто большее?
– Помимо поэзии, прозы и публицистики мы стараемся освещать всё интересное, что происходит в республике – спектакли, концерты, выставки: в журнале выходят рецензии на книги, на театральные премьеры, на фильмы… Популяризация наших русскоязычных писателей и авторов, пишущих на башкирском – одна из важнейших задач. Но не единственная. В каждом номере обычно есть «варяг», чтобы не допустить застоя. Можно сказать, журнал «Бельские просторы» – своеобразный клапан, который «перекачивает» наших авторов в общую кровеносную систему российской литературы и в то же время поднимает уровень местной культуры, демонстрируя общероссийские тенденции и достижения.
– Но какова роль журнала в культурном пространстве? Тиражи сегодня не радуют…
– Не забывайте экспертную функцию литературного журнала. Если текст в нём опубликован – значит, он более или менее состоятелен в творческом отношении. Журнальная публикация – своеобразный знак качества, с некоторыми оговорками и допущениями, конечно. А говорить о тиражах сейчас сложно – почти все журналы давно имеют электронные версии.
– Изменился ли формат художественных произведений в XXI веке?
– Конечно. С одной стороны, сами книги стали тоньше, романы – короче, предложения – лаконичней. Миллениалы и кино, снятое в прошлом веке, не все могут смотреть – для них в старых фильмах всё слишком медленно. А с другой стороны, молодёжь, по сравнению, скажем, с нами, хуже воспринимает подтекст, у них иное построение образа, им важнее все вербализировать, конкретизировать. Они, как правило, пишут без флёра, без полутеней. Разумеется, есть исключения, но если говорить о тенденциях, то худлит стал короче и проще.
– С появлением гаджетов больше или меньше стали читать?
– Насколько могу судить, само появление гаджетов на привычку к чтению не очень влияет. Многие с удовольствием читают тексты в смартфонах, кто-то предпочитает электронную книгу, кто-то слушает аудиокниги. А насчёт количества: тут вопрос – с каким историческим периодом сравнивать? Если с 70–80-ми годами прошлого века, то – да, в среднем читающих стало меньше, это очевидно. Наверное, «отвалились» те, для кого книга была лишь источником развлечения: переключились на сериалы, соцсети, какие-то сайты в Интернете и прочее. В то же время «книгоголики» моего поколения не все ещё вымерли. И молодёжь лет двадцати-тридцати – что бы про неё не говорили – читает. Поэтому по сравнению с 1990-ми, когда многим стало не до книг, читать стали больше. На пресловутом Западе в квартиры возвращаются книжные полки, проводятся масштабные литфестивали, массовые книжные ярмарки. Запоем читает Китай – я была там дважды, и меня поразило, каким почётом в этой стране окружены литераторы. И мы видим, с какой скоростью Китай развивается – уверена, рост их экономики напрямую связан с ростом тиражей и количества книжных лавок. Так что, надеюсь, и мы подтянемся в русло глобальных тенденций. Художественное слово ведь влияет на сложность устройства мозга, так что либо будем читать, либо уступим экологическую нишу более умным.
Автор: Юрий Татаренко
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.
