– Так я ее из жалости же взял.
– Из жалости к кому?
– Ну, не к себе ж. К ней. Не верите? Да я и сам бы сейчас не поверил.
Федор Дмитриевич глотнул первый священный для него утренний глоток кофе, недовольно поморщился.
Кофе бесподобно для него всегда варила жена. Умел варить и сам, но жена делала это куда лучше. И здесь, в пансионате, он пробовал кофе в разных местах, но не находил хоть что-то более-менее похожее.
Его собеседник –мужчина возраста преклонного – приехал сюда один. Они жили в соседних номерах. И как-то незаметно заимели традицию утром вдвоем прогуливаться по морской набережной.
Жена Федора убегала на утренние процедуры, которые были ей показаны, и это время Федор проводил с соседом Сергеем Сергеевичем.
– Ну, не к себе ж. К ней. Не верите? Да я и сам бы сейчас не поверил.
– Она же моложе Вас?
– Да, моложе. На девять лет. Я ее и женщиной-то не считал, когда увидел. Так – девчонка какая-то, подросток угловатый. Уж потом рассматривал и удивлялся.
– Так а зачем женились-то тогда? Без любви что ли ...
– Да как сказать. Купил я ее поначалу-то. Хотите, так расскажу.
– Купил? Это как же? Конечно, расскажите. Я сам дважды женился и дважды разводился. Один живу. У меня свои истории. А Вашу послушаю с удовольствием. Восхищён женой Вашей. Где только находят таких?
–Где? Ой, и вспомнить противно – где. Впрочем, у моря и нашел. Только у Каспийского. Про Мангышлак слышали? Это полуостров такой. Там месторождение нефти разрабатывалось.
– Нет, не слышал вроде.
– Это потому что нефть тогда и в Тюмени нашли. Вот Тюмень всю славу себе и забрала. А у меня отец – большая шишка в деле нефтяном был, меня туда и отправил. "Хоть не замёрзнешь", – шутил. Занимались мы комплексным освоением полуострова, Новый Узень начали строить. Мне и было-то двадцать восемь лет, а я уже в начальниках ходил.
Как-то пошли мы там с товарищем старшим моим Виталием, кандидатом наук технических, между прочим, на местный рыбацкий рынок. И не думал, что там жену найду – в бедном грязном рыбацком поселке, в рыбьей чешуе. Видели б Вы ее тогда! Сирота, тетка у нее хуже чужой, и она – в работницах.
– Но ведь заметили же Вы ее и тогда.
–Заметили? Мы оба заметили. Только не так, как Вы, Сергей, подумали. Я тогда первый раз туда за рыбой пошел. Идем, нос затыкаем. Вонища! Там чаны какие-то, живая рыба, при тебе и чистят и пожарить могут. А я на эти столы, где стоят и потрошат рыбу, и глянуть не могу. Они в фартуках брезентовых, руки в перчатках, кровища. А я брезгливый, жуть.
И женщины тут, и мужчины. А среди них девчонка – совсем юная, на вид лет пятнадцать ей. Загорелая, просоленная вся какая-то, шея – пальцами обхватишь, ручонки, как нитки, тонкие. Нож, который держит – в два раза шире.
Подумал ещё – вот ведь, я смотреть не могу, а она головы сечет, кишки потрошит.
Идем дальше. Рыбы ж купить надо. И вдруг слышим – крик сзади. Оглядываемся, а баба здоровая эту девчонку в самое месиво рыбное лицом тычет. Она разгибается, на лице – кровь рыбья, кишки, рукой размазывает, а баба – ее опять туда.
Все расступились, тётку эту уговаривают, покрикивают, но хоть бы кто оттащил.
Ну и рванул я, да и Виталий за мной. Тётку за плечо – хвать, оттаскиваю. Она сильная, конечно – рукой бы меня перешибла, но отступилась, видать, от неожиданности.
– Убила б сучку! Испортила мне всю рыбу, гадина! – развернулась и исчезла в дебрях базара.
А девчонка стоит, перчатками грязь и чешую по лицу размазывает. Фартук длинный в крови, ноги худые– в калошах. И я перед ней – рубашка светлая, модная, туфли бежевые в дырочку.
Поискал по карманам – нет платка. Огляделся – под прилавком тряпка какая-то, протянул ей, а руки у нее грязные, да и тряпка, сам лицо ей обтер кое-как. Чешую приставучую снял. Думаю, что за чудо такое?
Спрашиваю:
– Мать что ли?
Мотает головой, шепчет:
–Тетка, – и голос еле слышно.
– За что она?
–Рыбу перепутала.
–Перепутала? И что?
Рядом стоящая женщина вмешалась, пояснила.
– Да головы она порубила. А тетка с головами велела. Забыла Лизка.
– И что? За это бить? – Виталий возмущался.
А она опять за рыбу принялась. Не плачет, нет. Ловко чистит чешую, сбрасывает ее в чан. Вышли мы оттуда – рыбой этой пахнем, на брюках – брызги. Недовольные, ругаемся на чем свет.
– Так это что? Она? Елизавета Андреевна была?
Федор кивнул, глотнул кофе и опять поморщился. Кофе хотелось нормального.
– Она-а. Разве я думал тогда. У меня невеста в Москве была. В МГИМО училась. Ссорились, правда, частенько. Претенциозная такая. Но мать уж и отец настроены были, что с ней мы будем. В целом-то, хорошая она, серьезная такая.
– Ну, а дальше?
– Дальше? Дальше опять нас случай столкнул. Я в Шевченко по рабочим делам поехал. Мы опорную базу треста туда перевозили. Едем колонной, несколько машин.
И тут вижу – идёт по обочине девчонка, пригляделся – опять она. Юбка длинная, мешок тащит тяжёлый.
Ну, остановились, конечно. Она побаивается, но все ж забралась в кабину. Ну, поговорили, спросили, куда идёт. По пути оказалось.
Говорю:
– Старая знакомая. Как тетка-то? Не бьёт больше? – весело так спрашиваю.
А она как посмотрела на меня, так мне стыдно стало за веселье свое. Посмотрела и отвернулась, в окно смотрит. Ну, а мне ж как-то оправдаться надо. Тоже врать начал. Мол, дед меня лупасил в детстве.
А она и не смотрит, грустная сидит. У ближайшего поселка высадили мы ее. Еду дальше, все о ней думаю. Вот жизнь у девчонки, надо же...
Водитель мой, пожилой такой мужик, из местных, видит, что задумался я, рассказал.
– Они, – говорит, – у нас в Ералиеве живут. Тетка ее Фатима – жадная, давно на рыбе. Приезжие они из Дагестана, давно уж в селе. А девчонка недавно у них. Мать ее померла, а отец – брат Фатимы, уж давно погиб, вот она у них и оказалась. Все ее жалеют, а чего сделаешь?
– Так почему она сама не уйдет от тетки? – спрашиваю.
А он отвечает, что нельзя ей – хоть и наполовину, но дагестанка она.
В общем мать русская у нее была, в Ростове они жили. Отца давно уж нет. А тетке того и надо – нашла работницу. Сказал тогда водитель, что приехала сюда она года два назад, не такая тогда была. Здесь уж похудела, осунулась.
Я говорю:
– Так чего теперь век девчонке в работницах быть?
А он:
– Ну почему век, чай, замуж отдадут когда-нибудь.
На этом и закончили мы тогда разговор.
Ну, а через пару дней, к выходным, опять нас на этот рынок ноги понесли. Рыба там свежая была, отменная. И соленая – объеденье. Я уж потом нигде такой, пожалуй, и не пробовал.
Там и она, опять –в фартуке. Подошёл. Уж так глаза не прячет, посмелее стала.
Спрашиваю: "А сколько лет-то тебе?" Сказала, что семнадцать, что восемь классов в Ростове закончила. А сама все рыбу свою чистит, старается.
– Тебя Лиза зовут?
– Да. А Вас? – вдруг спросила смело.
– Федор.
–Федор, – тихо так повторила.
А когда рыбы мы понабрали, уходили уж с базара этого, кто-то одернул меня сзади из толпы. Оглядываюсь – она.
– Федор, а Вы придёте сегодня к маяку на набережную вечером? Может придёте? – и глаза такие просящие.
А мы рыбы-то набрали, потому что праздновать окончание строительства буровой собрались. Другие уж планы на вечер. Да и зачем мне с ней встречаться? Никакой симпатии – жалко просто.
Честно сказал, что не смогу. И не пошел никуда. Не до того в тот вечер было. Но вспоминал, думал – а вдруг ждёт девчонка. Но кто – я, и кто – она.
Я ведь уж тогда купался в поклонницах. У нас в тресте дамы на меня поглядывали: перспективный, молодой, симпатичный москвич. Да и начальник. На стройке девчонок хоть отбавляй, улыбаются и побаиваются, как появляюсь там. Но мне тогда и не до того, в общем-то, было. Мы все на работу были нацелены. Отдых был, конечно, но немного совсем.
А в понедельник вечером я водителю велел мимо маятника проехать. Не надеялся, но ... Прогуляюсь, думаю. Весь день в духоте просидел.
И вдруг вижу – сидит "юбка серая" под мостком. Она. Окликнул. Увидела, подошла спокойно так, без особой радости, поздоровалась.
– Прости, ты вчера ждала, наверное? – спрашиваю.
Кивает.
– Я по делу, – говорит, а сама на камни вниз смотрит, – Вы осудите, наверное. Но я просить Вас хочу об одолжении.
И тут она ошарашила меня так, что я чуть не рассмеялся.
– Не могли бы Вы, – говорит, – За меня калым отдать? Как будто хотите жениться.
В общем, девчонка денег просила и женихом ее притвориться. Все до копейки обещала отдать, но не сразу, а постепенно, когда заработает. Очень хотела от тетки уехать.
– Сколько же калым этот? – спрашиваю.
И она называет сумму в две моих месячных зарплаты. А получал я тогда поболе других-то.
И так наивно и откровенно говорила она об этом: шея лебединая, подбородочек острый, а в глазах – вера, что найдется такой, кто деньги такие даст, а она потом вернет эти деньги, заработает.
Потом Виталий сказал мне, что обман это. Развод, как сейчас бы сказали. Ну, или бизнес. Мол, через месяц вернётся девчонка к тетке, и следующего жениха разводить начнут.
Да только стоял перед глазами взгляд ее наивный. Никак не отпускал. И меня, дурака, в выходной ноги опять на рынок этот потянули. Наблюдаю за ней издали. Нет, не любит ее тетка. Какой там совместный обман – тетка ненавистью к ней пышет.
В общем, пытался я забыть разговор этот, но не смог. Все глаза ее просящие перед собой вижу и вижу. Днем-то не до того, а вечером – напасть какая-то. Думаю, чего для меня эти деньги? Даже если обманут. А для нее может – жизнь новая.
Пришел к ней на рынок, шепчу потихоньку, что готов. Она, вроде, и улыбается и хмурится. В общем, сговорились.
Был у нас там мастер Валиев. Он уж тут, на Мангышлаке, лет десять жил, знает многих и многое. Вот с ним и сговорились, направились к тётке этой прямо на рынке. Он ей на их языке что-то говорит, а я вижу – недовольны оба.
Оказывается – она денег чуть ли не в два раза больше просит. Валиев уж и так, и этак... Я, вроде, думаю, да пусть, потому как были у меня деньги тогда. А он заартачился, сказал, выждать надо – созреет может тетка.
– Больше ей не дадут за такую пигалицу. Не красавица ведь писаная.
Я соглашался. Какая уж красавица. Она, хоть и высокая ростом была, но угловатая какая-то. Калоши эти. Женского – ничего. Торчат острые плечики из огромного фартука, платок – по глаза, руки черные от загара. Когда ехали в машине, я, конечно, заметил, что шея у нее –хоть рисуй. Я ведь художником стать мечтал, вот и подумал тогда.
А так-то прав был Велиев. Чего уж ... Я в тот день не пошел к ней, к прилавку ее. Стыдно было – надеется ведь девчонка.
Говорю ему:
– А если я в Новоузенский горком пожалуюсь? Чё за дела? Время советское...
Но Велиеву идея не понравилась. Сказал, что советское – советским, но традиции никто официально не отменял. И прав оказался мастер. Через пару дней прислала к нему Фатима мальчонку – снизила калым, немного, но снизила. Видать, деньги нужны были.
В тот же день мы Лизу забрали. Первые пару ночей она в моей комнате ночевала. А я к Виталию ушел. Общежитий у нас тогда много понастроили, а у нас, у начальства, отдельный дом был.
Хотел ее в бригаду устроить, в общежитие. А она говорит, что уехать ей надо подальше. Потому что тут все равно тетка узнает, что не женились мы.
А мне отправлять уж ее жалко стало. А с кадрами у нас всегда была беда. Уезжали люди: жара, обещанные квартиры не давали, работа нелёгкая. Вот и моя помощница Татьяна Ивановна, женщина в годах, делопроизводитель, которая тянула на себе много, надумала уезжать – дочке помощь была нужна с внуками. Утирала слезу. С Мангышлаком расставаться было всем трудно.
Попросил я ее девчонку подучить. А сам сомневаюсь. Ох, нелегкое было дело наше бумажное.
Велел Лизавете к ней прийти. Татьяна Ивановна потом рассказывала, что ей чуть плохо от вида преемницы не стало: пришла девчонка в мешковатой длинной юбке, кофте цветастой с чужого плеча, а на ногах – калоши. Сама чуть жива, качается.
Вот, думаю, я – болван! Ох и ругал я себя тогда.
– А Вы то тут при чем? И так ведь помогли.
–Как – не при чем? Я ж, понимаете, в московской обеспеченной семье вырос. И деньги были у меня всегда. Квартира Московская была. Машины, правда, не было тогда, но зачем она мне, если меня возили.
А я ж ее, типа, в жены взял. В комнату свою привел, а о том, чего она вообще есть будет, и не подумал, дурак. И что нет у нее элементарного – тоже.
Ходил такой важный, благородный в эти дни – осчастливил, дескать. Забегал в комнату, чтоб взять кое-что свое. Смотрю – порядок, полы блестят. Она скромно сидит, ждёт, ничегошеньки не просит. Думаю, значит хорошо всё. А у нее ведь ни копья денег не было. Голодом сидела.
Ведь и верно мы ее с малюсенькой котомкой забрали, а денег у нее с роду не было. Болван, чего уж.
Я тогда и ей, и Татьяне Ивановне денег дал, чтоб под опеку она ее свою взяла.
Лизавета сказала, что деньги эти приплюсует к долгу. Я только рукой махал – фантазия, ей этот долг годы не отдать.
Татьяна Ивановна ее к себе в общежитие забрала. На следующий день пришла Лиза в рубашке белой и юбке, в которую две ее влезут. Ну, хоть не в калошах.
А Татьяна довольная – говорит, что толковая девчонка. Схватывает на лету. А за одежонкой ехать надо. Так неделю она, как полохоло и проходила.
А мне-то чего? Я на нее и внимания не обращал. Раз она рядом, так пусть тетка докажет, что мы не муж и жена. Штамп им не нужен был, главное, чтоб жили вместе. А мы и были вместе. На работе, правда.
Никто так чай не умел заваривать, как делала это Лизавета! Вот уж чай ее я полюбил, а о ней и не думал.
Федор посмотрел на часы.
– Процедуры Лизины скоро кончатся. А мы потом завтракать идём. С нами пойдёте?
– Да нет, я перекусил уж. Это вы только от кофе морщитесь, а я вот, – Сергей показал на пустую тарелку. Но до корпуса готов с вами прогуляться. Интересно ведь. Что же дальше там?
Федор был грузным, встал из-за стола тяжело. Не потому ль и показалось Сергею, что старше он гораздо своей жены. Она была стройна, воздушна и хороша невероятно. Она совсем не выглядела женщиной под семьдесят. Скорее – к пятидесяти. Но пятый десяток шел их старшему сыну. И это было невероятно.
– Дальше-то? Так время прошло, Татьяна Ивановна уехала, а Лиза осталась. Привык, как к мебели – не замечал. Чай ее полюбил очень, делам обучал. Ну, и гордился, что тут она теперь – в теплом тресте, а не на рынке в рыбных кишках.
А она с зарплаты первой вдруг деньги мне протягивает.
– Часть долга запишите, – говорит.
А я не пойму, что за деньги? Передал может кто. Беру.
– Что это?
– Часть долга моего Вам. Частями буду отдавать.
– Какого, – говорю, – Долга?
И тут соображаю – калым свой отдает. Начал обратно ей пихать, из кабинета вытолкал. А она всё твердит, что нельзя так, не может. Деньги эти потом на моем столе все равно я нашел. Оставил, думаю, ладно. Раз ей так хочется.
А тут к нам гости из Москвы пожаловали. Ну, мы женщин подключили, чтоб там чай шуровали, а то и покрепче чего. Тогда нормально проверки встречали – никто не жаловался. Баньку им организовали на побережье.
Сидели как-то, выпивали, знамо дело, а один из инженеров и спрашивает о какой-то девушке, уж больно хороша. И все поддакивают, поняли о ком он. Один я ничего не пойму – кем они восхищаются так? Пока сообразил, что о Лизе, уж похвал наслушался по уши.
– Не замужем она? – спрашивает там один.
– Не-ет, – отвечаю, – И сирота.
О том, что по калыму ее выкупил – молчу. Дело такое человека партийного, известно – не красит.
– Так я приударю, коль нет у нее никого. Хороша девка-то!
Приударить решил за ней лысый инженер из главка, женатый и нагловатый тип – известный донжуан.
И так мне тогда обидно стало. Нет, не ревность это. Просто я ж ее, как свою подопечную воспринимал, деньги немалые отдал за нее, между прочим, а тут ...
– Есть у нее парень, калым уж отдал тётке за нее. А здесь законы строгие, осторожнее надо, – сочиняю на ходу, лишь бы ее от смазливой рожи этой оградить.
– И что за парень? Работяга? Так не откажется, поди, от денег. Заплачу, – пьяно машет тот рукой.
Я тогда не стал спорить с пьяным. А сам уж думаю: куда б Лизавету припрятать, пока они тут.
А она, как назло, на следующий день мне под горячую руку попадает. День ужасный, комиссия, недочёты, дурацкие нововведения. Я и так психую, а тут она – опять деньги сует.
Ну, и начал я на нее орать прямо в кабинете. Чего на меня нашло тогда? Ору:
– Если совать деньги будешь, продам тебя к чертям собачьим! Мне уж за тебя деньги предлагали, – кричу, что есть мочи, угрожаю.
– А она?
– Так вот и дело в том. Другая б напугалась, разревелась там, ну, не знаю ... А она стоит прямо, ни с места, в глаза мне смотрит, не уходит, не пятится. И тихо так, когда я замолк, говорит: "Я отдам. Не продавайте. Поэтому и отдаю", – кладет деньги на стол, разворачивается и уходит.
А я визжу, как поросенок, ей вслед: "Вернись! Забери!" Но она вышла. Я следом не побежал, на стул повалился, деньги эти швырнул со злобой, за голову схватился.
Успокоился чуток, думаю –далась она мне. Чего нервничаю?
А подумав нормально, вдруг понял, в чем дело. Потом уж через годы говорили с ней об этом – купленной она себя считала. В жены я не взял ее, а значит – долг за ней. А если не вернёт, значит – продать могу ее в любой момент. И глупой не была, а по молодости лет, по положению своему незавидному так считала. Она уж потом мне рассказала, что решила, если продам – утопится.
А я дурак свою гордыню тогда демонстрировал: пусть побоится. Мимо хожу, на нее внимания не обращаю, рычу, бумаги швыряю. А она бумаги спокойно собирает, чай мне носит и молчит.
Придирчиво тогда ее осмотрел, аж присвистнул от удивления. Как не замечал-то? Она и правда – не такая, как все: кость узкая, шея длинная, коса ... Ну, видели Вы, чего я рассказываю? Она и с годами такой остаётся.
Тогда уж в юбке узкой она была, кофта простая, но по фигуре. Талия –тростинка, а сама, как лань молодая. Злость моя постепенно растаяла. Понимаю – отправить надо ее отсюда.
В общем, через пару дней уж отправил я ее в Шевченко по делам. И велел там до конца недели задержаться. Она уехала, а у меня из рук все валится, чай – помои, документы не могу найти. А тут ещё итоги проверки, указиловки из Москвы глупые – будем озеленять Узень. Представляете – пустыню озеленять!
Они уж подошли к медицинскому корпусу, остановились. Федор перевел дыхание.
– Теперь понятно, – сказал Сергей, – Жалость Ваша в любовь переросла.
– Пойдёмте сядем вон там, увидит она нас. Да, можно и так сказать. Только Лиза моя иногда шутит, что это она из жалости за меня замуж вышла.
– Как это?
–Да. После отъезда комиссии случился казус. Видать я тогда очень нервным был. Люди ведь у нас разные на стройке работали. Среди них был такой Еремин, здоровенный детина, имевший не одну уж судимость.
Во всех своих бедах виноватыми известно кого считал – начальство. Ненавидел меня лютой ненавистью. Да и я его. Мангышлак он ругал, плевался, людей, живущих здесь, оскорблял. Долго у нас злоба друг на друга копилась.
И вот, когда шел я на буровую, сцепились. Сначала – языками, а потом – и в драку.
В больнице я оказался – нога сломана, челюсть, зубы. Ну и ещё там... Чп, считай. На весь полуостров прославился. Сначала-то все встрепенулись, разбирались, ко мне бегали.
А потом ... В общем, если б не Лиза. Понял я, что и не нужен никому. Невесте, когда на ноги встал, позвонил. Поахала она, но как-то поверхностно, без интереса. О своих делах тараторила, а обо мне толком и не спросила: "Выздоравливай, а мы – на байдарках..."
Такие дела, – он вздохнул.
– А Лиза?
– А Лиза сидела возле койки, но не навязывалась, нет. Не болтала. А мне ведь скучно было, я тогда ей всю жизнь свою рассказал. Как художником хотел стать, а отец настоял – в нефтеперерабатывающий я пошел.
Она мне бумагу, карандаши принесла, краски. А чего мне рисовать? Я ее рисовать начал. Ужасно вышло, но пока рисовал, каждую чёрточку оценил.
Я долго лечился. А она деньги свои носит мне регулярно, а сама все в одном и том же. Ползарплаты мне отдает. А чего там – ее зарплаты-то. Докладывали мне, что в столовую не ходит, сидит на одних макаронах.
– А я ведь тоже музыкальную школу окончила, пианисткой хотела стать, – вдруг выдала она.
И такая боль у нее в глазах была в этот момент.
– Ты? – удивляюсь.
– Да, – говорит, – Мы же в Ростове с мамой жили, а как умерла, к тётке меня отправили.
Мы потом, уж через годы, с ней как-то в гости пришли, в семью. А там – фортепиано. Стоит моя Лиза, инструмент гладит. Не уговорили – не села. Забыла, говорит. Тогда я ей на первый же День рождения фоно купил. Вспомнила, поиграла. Но не много. Зато старший сын выучился, лауреат, победитель конкурсов он у нас. Музыкантом не стал, но ... Теперь у внучек тот инструмент, тоже учились.
– Так когда Вы ей предложение-то сделали?
– А вот в больнице и сделал. Первый раз. А поехали-ка, говорю, со мной в Тюмень в качестве жены.
– Первый раз?
– Да, не согласилась она. Уж из палаты выходила, оглянулась, головой помотала, нет, мол, и ушла. А я всю ночь не спал – все думал: почему не соглашается? Не понимал.
На следующий день уж понял – считала, что из благодарности я, что ухаживает она. Но я ж упрямый, уговаривать начал. Сказал бы мне кто раньше, что буду уговаривать эту пигалицу. А вот...
Глупил: говорил "Хватит тебе на макаронах сидеть!", а она смотрит на меня и опять головой мотает. Характер у нее проявился вдруг. Уж потом призналась, что любви не видела, оттого и не соглашалась.
В Тюмени уж я ее уговорил. Меня туда перевели вскоре. Тогда жить без нее не мог. Вся жизнь – для нее. Как-то так повернуло меня. Там и поженились. Я уже не представлял, как без нее дальше буду. Она в делах моих лучше меня разбиралась. Ну, не в строительстве, конечно, но в документах –точно лучше.
Родители сначала не приняли, поворчали. А когда приехали мы в Москву, ахнули – разве может она не понравится? С матерью потом очень близки они стали. Троих сыновей мне родила моя Лизавета.
– Да уж какая это жалость? Любовь, скорее.
Они и не заметили, как сзади к ним подошла женщина. Немолодая, высокая, воздушная, с тяжёлыми волосами, убранными в пучок, в небольшой шляпке. Она белозубо улыбалась.
– Так ведь калым-то отдал я из жалости.
– Вот вот, – услышали они сзади, оглянулись, –Я этот калым всю жизнь отрабатываю. Уж скоро пятьдесят лет он мне его вспоминает, – Лизавета со смехом упрекала.
– Ли-иза! А мы ждём оттуда, – он махнул на центральный вход, посмотрел на жену с любовью, убрал с лица прядку волос. А Сергей вспомнил о том, как убирал когда-то с лица муж ее чешую рыбы, –Лиза, какой кофе отвратительный в том кафе. Ты не представляешь!
– Здравствуйте, Сергей. С нами пойдёте на завтрак, – спросила Лизавета, была она легка, приветлива и очень привлекательна, – Может вместе легче будет заставить этого упрямца питаться правильно.
– Нет, Лиза, спасибо за приглашение. Пойду в корпус отдохну, уж поел. А вам приятного аппетита.
Они махнули рукой и пошли по аллее. А Сергей смотрел им вслед и все пытался представить лёгкую интеллигентную Лизавету в брезентовом фартуке на рыбном рынке за чисткой рыбы.
Пытался, но так и не смог. Ещё в прошлом году он увидел эту пару в пансионате. Но тогда не познакомился. Смотрел и восхищался женщиной. Подумал тогда, что мужчина, наверняка, молодую жену нашел недавно, вот и сдувает пылинки. А в этом году довелось быть соседями, довелось узнать, что живут они вместе всю жизнь.
Он лежал на койке и все думал и думал о превратностях судеб. Ему не повезло с жизнью семейной. А теперь уж, наверняка, и не повезет.
И почему не встретилась ему любовь настоящая? Вот такая, о какой услышал он сегодня. Принимал он всю жизнь за любовь нечто мнимое и фальшивое.
Не повезло?
Он улыбнулся своим мыслям: наверное, просто для этого нужно было заплатить калым...
***
🌾🌾🌾
Пишу для вас ...
Друзья, мои рассказы и в Телеграмм: https://t.me/rasseiannuerasskazu