Пришли вдвоём на приём. Муж и жена. Впервые обратились ко мне за психологической помощью. Я была уставшей — это была уже пятая консультация за день, к тому же я была голодной, и от этого, неожиданно для себя, чувствовала спокойную невозмутимость, которая иногда приходит на смену усталости.
За дверью моего кабинета они явно о чём-то спорили — слышались приглушённые голоса, один из которых звучал особенно раздражённо. Когда они вошли, стало ясно, кому принадлежал этот недовольный тон.
— Я первый раз у психолога! — раздражённо заявил мужчина, едва переступив порог. Желваки на его лице ходили ходуном. Всем своим видом он демонстрировал: «Какого чёрта я здесь делаю?»
Представился Максимом, сорок два года, работает в строительной компании прорабом. Жену звали Ольгой, тридцать восемь лет, бухгалтер в небольшой фирме.
— Меня жена сюда затащила! — продолжал возмущаться Максим, тяжело опускаясь в кресло и демонстративно скрещивая руки на груди.
— И? — спокойно спросила я, внимательно наблюдая за парой.
— Что значит «и»?! — вспылил он ещё больше. — Сын у нас есть. У меня, точнее. Полный недоумок! — распалился он, используя оскорбительное слово вместо медицинского термина.
Я заметила, как Ольга болезненно поморщилась от этих слов. Она сидела напряжённо, словно готовая в любой момент сбежать из кабинета.
— «Дебил» — это устаревший психиатрический диагноз, — устало пояснила я, решив сразу внести ясность. — Ваш сын Никита в медицинском смысле имеет подобный диагноз? Есть ли у него заключение специалистов о нарушениях интеллектуального развития?
Максим посмотрел на меня так, будто я сказала что-то совершенно глупое. Потом медленно перевёл взгляд на жену с немым, но красноречивым вопросом: «К кому ты меня притащила, блин?! Что это за психолог такая?»
Ольга ещё больше съёжилась в кресле, устроившись на самом краешке, словно готовая в любую секунду вскочить и убежать. Глаза опустила в пол, руки крепко зажала между коленями. По её позе было видно — она привыкла делаться незаметной, когда муж начинает раздражаться.
Максим досадливо поморщился, снова повернулся ко мне и замолчал, явно ожидая, что я первой нарушу тишину. Но я тоже молчала, спокойно дожидаясь его ответа. Это профессиональный приём — дать клиенту возможность самому заполнить паузу, часто именно в такие моменты всплывает самая важная информация.
Максим не выдержал. Молчание его явно раздражало ещё больше, чем мои вопросы.
— Слушайте, вы же вроде как психолог, так? — с нарочитым сарказмом произнёс он. — Ну так объясните мне тогда, что мне с ним делать? У меня нет времени на ваши игры в молчанку!
— С кем именно? — уточнила я, хотя ответ был очевиден.
— С сыном! — выкрикнул он, повысив голос. — С кем же ещё?!
— А что именно с ним происходит? — спокойно продолжила я уточнять, не реагируя на его эмоциональный накал.
Максим снова округлил глаза, явно удивляясь моей «тупости» и неспособности читать его мысли. Он опять повернулся к жене со взглядом, который говорил: «Где ты эту бестолочь откопала? За что я плачу деньги?»
Но Ольга оказалась опытным бойцом в семейных конфликтах. Она продолжала сидеть, не поднимая глаз, и лишь по тому, как постепенно бледнело её лицо, я поняла — все свои силы и решимость она потратила на то, чтобы уговорить мужа прийти сюда. Теперь она просто пыталась стать невидимой и переждать бурю.
— Он совсем берегов не видит, понимаете? — наконец заговорил Максим. — Наглый сопляк. Четырнадцать лет, а ведёт себя как... как...
— Как именно? — мягко подтолкнула я его к конкретике.
— Вот вчера прихожу домой. После работы, уставший. Весь день на стройке, рабочих контролировал, с заказчиками разбирался. А его ботинки посреди прихожей стоят! Прямо на коврике! Я ему говорю: «Ты хоть что-нибудь в этой жизни умеешь делать правильно? Ботинки хотя бы на место поставить можешь?» Сто раз, нет, тысячу раз говорил ему: ставь обувь аккуратно, сбоку от коврика, чтобы не мешала. А он — как тормоз, ничего не понимает!
Максим распалялся всё больше, вспоминая вчерашний конфликт:
— И это ещё не всё! Всё в жизни ему легко достаётся. Вот недавно телефон сломал — новый, только купили. Не ценит ничего! Денег на дороге не валяется, а ему всё до лампочки. Со мной вообще ничем не делится, не рассказывает, что у него в школе, с друзьями. Спрашиваю — отвечает односложно или вообще молчит. Матери хамить начал — я этого терпеть не буду! Дома по хозяйству ничего не делает, всё на Ольге висит. Все мои слова — как об стену горох. Ни стыда у него, ни совести!
Он замолчал, тяжело дыша, потом снова посмотрел на меня:
— И вот скажите мне, как, как себя с ним вести?! Как найти с ним общий язык, если он меня вообще не слышит? Вы же психолог, ну так дайте конкретный совет! Есть у вас какой-нибудь рецепт или методика?
И тут со мной произошло что-то странное. Обычно я никогда не даю готовых решений, особенно на первой встрече. Есть определённый алгоритм психологической консультации, которому меня учили в институте и на курсах повышения квалификации. Первая встреча — это сбор информации, прояснение запроса, установление контакта с клиентами. Ни о какой активной терапии речи идти не может, тем более о готовых рецептах. Но усталость, накопившаяся за день, и искренняя боль этого мужчины, которую я чувствовала за его гневом, заставили меня нарушить все правила.
— Есть, — неожиданно для себя ответила я, чуть ли не первый раз за свою практику давая такой прямой ответ.
— Серьёзно? И решение тоже есть? — недоверчиво переспросил Максим, явно не ожидавший такого поворота.
— Есть, — повторила я, сама удивляясь наглости своего поступка и отходу от профессиональных стандартов.
Понимаете, в психологии не принято давать готовые рецепты. Наша задача — помочь человеку самому найти ответы, разобраться в своих чувствах и мотивах. То, что я делала, противоречило всем канонам психологического консультирования. Но иногда интуиция подсказывает нам правильный путь, даже если он не укладывается в рамки теории.
— Давайте уточним, — сказала я, наклоняясь вперёд. — Я правильно поняла, что основная ваша проблема в том, что вы не знаете, как разговаривать с сыном, и не можете найти с ним общий язык? Что всё ваше общение сводится к конфликтам и взаимному непониманию?
— Ну да, именно так! — кивнул Максим. — Наконец-то вы поняли суть проблемы!
— Решение действительно есть, и оно очень простое, — произнесла я с абсолютно искренним сомнением в голосе. — Но я не уверена, что вы справитесь с ним. Оно требует определённой смелости и готовности взглянуть на ситуацию под другим углом.
— Ну же! Говорите быстрее! — нетерпеливо потребовал Максим, подавшись вперёд в кресле.
— Это не рассказать, это необходимо сделать. Выполнить определённое упражнение, — пояснила я.
— Какое упражнение? Что конкретно делать-то нужно?
— Сначала скажите, как полное имя вашего сына?
— Никита. Никита Максимович, — ответил он, слегка озадаченный сменой темы.
И тут я окончательно вышла за рамки стандартного консультирования. Коллеги-психологи меня поймут — это был серьёзный риск. Я достала чистый лист бумаги, взяла толстый маркер и крупными буквами написала на листе: «Сын Никита, 14 лет». Затем положила лист в дальний угол кабинета и повернулась к Максиму.
— Сейчас я попрошу вас встать и представить, что ваш сын Никита стоит вон там, на этом листе бумаги, — сказала я, указывая на угол. — Представьте его во весь рост, в той одежде, в которой он обычно ходит дома. Получается?
Максим с явным недоумением посмотрел на меня, потом на лист, но всё же встал.
— Да, вроде получается, — неуверенно кивнул он. — Вижу его в джинсах и той футболке с надписью, которую постоянно носит.
— Отлично. А теперь медленными шагами подойдите к листу бумаги, встаньте на него и постарайтесь мысленно войти в образ своего сына. Представьте, что теперь вы — это он, четырнадцатилетний Никита.
С явным сомнением на лице и лёгким смущением от необычности ситуации, Максим медленно подошёл к листу. Постоял рядом с ним несколько секунд, затем осторожно встал на бумагу. Закрыл глаза, видимо, стараясь сосредоточиться.
— Получается? Чувствуете себя своим сыном? — мягко спросила я.
— Да, странно, но как-то получается, — удивлённо ответил он, не открывая глаз.
— Прекрасно. А теперь, находясь в образе Никиты, скажите — что вы чувствуете? Какие эмоции, ощущения?
Максим помолчал несколько секунд, его лицо постепенно менялось, становилось более мягким, уязвимым.
— Одиночество, — тихо произнёс он. — Какое-то страшное одиночество. И ещё... слёзы где-то в горле стоят. Хочется плакать.
— От чего хочется плакать? — осторожно продолжила я.
— От обиды, — ответил он, и в его голосе действительно появились слезы. — Такая тяжёлая, глубокая обида. Все меня постоянно дёргают, шпыняют. То не так делаю, это не так. Никому я не нужен. Жить не хочется иногда. Я как урод какой-то для всех, как неудачник.
— Для кого «для всех»? — мягко уточнила я.
— Ну... для всех, — неуверенно повторил он.
— Для кого конкретно? Назовите хотя бы одного человека.
Долгая пауза. Максим стоял с закрытыми глазами, и по его лицу было видно, как внутри него что-то меняется.
— Для отца, — наконец тихо произнёс он. — Больше всего — для отца.
— А чего бы вам, Никите, хотелось от отца? О чём вы мечтаете?
— Чтобы хоть раз похвалил за что-то. Спросил нормально, как дела, что у меня происходит. Чтобы не орал постоянно, не унижал. Чтобы... — голос становится совсем тихим, — я же тоже мужчина, чтобы гордился мной хоть немного. Чтобы видел во мне сына, а не обузу.
— Хорошо. Теперь сделайте глубокий вдох и на выдохе медленно выходите с листа. Возвращайтесь сюда, в эту комнату.
Максим открыл глаза, моргнул несколько раз, словно приходя в себя. Молча подошёл к своему стулу, тяжело опустился на него. В кабинете повисла тишина. Ольга доставала из сумочки платок и украдкой вытирала слёзы, стараясь не привлекать к себе внимания.
— Я всё понял, — вдруг произнёс Максим тихо, почти шёпотом, глядя в пол. — Всё понял наконец. Я себя точно так же маленьким и никчёмным чувствовал рядом с ним. А от отца — одни попрёки да претензии. День за днём, год за годом. Теперь я точно так же с сыном поступаю. Боже мой, я же его копия... Я понял всё. Спасибо вам.
Он поднял голову и посмотрел на жену. Глаза у него были зелёные, но теперь ясные, словно пелена спала. И у жены глаза светились каким-то новым пониманием. И даже уши у него показались мне какими-то добрыми, трогательными, по-детски оттопыренными...
Всё это длилось всего двадцать минут. Первый раз в моей многолетней практике такой быстрый и глубокий прорыв. Иногда люди годами ходят к психологу, а тут — восемнадцать минут, и человек докопался до самой сути своей проблемы.
— Теперь самое главное, — сказал я, — удержать это понимание и начать действовать по-другому. Осознание — это только первый шаг.
Автор: Елена Стриж ©