— Вчера он бурчал на кота. А сегодня — молчит, будто меня не существует.
Просто... тишина. Не торжественная, не спокойная. А такая, что вонзается в уши, как игла в мягкое кресло. Молчание на весь день. Молчание на ночь. И даже утром — ни слова. Будто я — бытовой шум. Как стиральная машина: тарахтит, но её можно не слушать.
Я говорила с чайником. Тот хотя бы вскипел.
Ощущение было странным: я шла по дому, и каждый шаг будто утопал в вате. Ни эха, ни отклика. Даже собственное дыхание — словно не моё. Тишина стояла плотная, как марля на сквозняке — казалось, повернись резко, и увидишь, как она колышется.
— Доброе утро, — сказала я однажды. Он повернул голову к холодильнику.
— Что купить в магазине? — продолжила я. Он пошёл чистить зубы.
— Ты меня слышишь? — Это уже было в спину, в коридор, в пустоту.
И знаете, в чём самая подлость молчания? В нём не за что зацепиться. Нет скандала. Нет громкой фразы. Нет момента, когда можно сказать: "Ага! Вот теперь понятно, на что ты злишься!"
Он не был груб. Он просто перестал существовать рядом. Или, наоборот — я перестала существовать для него.
Кто кого игнорирует, скажите, пожалуйста? Кто из нас призрак?
— Ты обиделся? — спросила я.
Он пожал плечами.
— Ты заболел?
Он чихнул.
— Ты умер?
Он не ответил.
Новый язык брака: жесты, сопение и хлопающие двери.
Внутри всё сжималось. Будто грудную клетку кто-то затянул ремнями. Я начала дышать чаще, чем нужно. Пульс — бешеный, хотя на улице январь. Я мерзла, но вспотела под свитером.
Я позвала психолога. Прямо домой. Он был вежлив, седой, говорил как ведущий телепередачи. Руки — тонкие, как у пианиста. Тетрадь — с жёлтыми страницами.
Он выслушал молча. Затем сказал:
— Расскажите подробнее. Как давно он перестал разговаривать?
— Три месяца. Сначала — тишина, как пауза. Потом — как стена. Ни слова. Только шаги и вздохи.
Он записал что-то в тетрадь.
— Это может быть форма пассивной агрессии. Обычная схема. Он чувствует бессилие, не может выразить, чего хочет — и молчит. Это форма наказания. Тихого.
— А я-то при чём? — вырвалось у меня. — Я что, ученица в классе, которую поставили в угол?
— Вы — партнёр. Но сейчас вас оставили в вакууме. А мозг, оставленный без объяснений, всегда придумает худшее.
Я сжала подушку на диване:
— Что делать?
— Поговорите. Спросите прямо: «Что ты чувствуешь? Чего ты хочешь?»
— А если он не ответит?
— Тогда молчите в ответ. Иногда отсутствие слов — тоже зеркало.
Я попробовала. Молчать. Ровно три минуты. Потом начала чесать ладонь, грызть губу, смотреть в потолок. Тишина звучала громче, чем крик.
Я встала, пошла на кухню. Взяла морковку. Хрустит. Сок стекает по пальцам. Острый нож царапает доску. Морковка — хотя бы отвечает. Хоть кто-то.
Я поняла: мне не нужен ещё один молчаливый. Мне нужен кто-то, кто откликается.
...
Подруга предложила альтернативу:
— Хочешь, проверим его? — предложила Лена, делая глоток кофе. — Проверим? Как? Выложим ловушку? — Нет, просто сыграй в молчание. Исчезни. Не по-настоящему, конечно. Просто стань невидимкой. Как он. — Чтобы что? — Чтобы он почувствовал, каково это — жить рядом с тенью. Чтобы ты увидела, насколько ему вообще… не всё ли равно.
Я усмехнулась:
— А если и правда всё равно? — Ну, тогда хотя бы узнаешь. Хуже неопределённости только надежда, помнишь?
Я попробовала.
— Я на маникюр, — сказала я ему утром. Он не ответил.
— Купила себе пару платьев, — вечером. Молчит.
— Сегодня в кино. Третий ряд, ближе к сцене. Комедия. Смех у меня был — громкий. Он — не обернулся.
На третий день «исчезновения» я проснулась с дрожью в пальцах. Сердце било в солнечное сплетение. Губы пересохли. Голод не чувствовался. В животе — пустая яма.
Я позвонила Лене.
— Ну? — Он ничего. Даже не поинтересовался, где я была. — А ты? — Я разговариваю чаще с продавцами на кассе, чем с собственным мужем, Лена.
Она долго молчала, а потом тихо сказала:
— Тогда, может, пора поговорить с тем, кто слушает?
И тогда пришла мысль: если он выбрал молчание — почему бы мне не выбрать... нотариуса?
...
— Здравствуйте, — сказала я в юридической консультации. — Муж молчит третий месяц. Хочу развестись. Тихо. Как он любит.
Юрист отложил ручку и чуть наклонил голову:
— Прямо совсем молчит?
— Ни слова. Три месяца. Мы в одном доме, но в разных вселенных.
Он усмехнулся:
— Классика. Пассивно-агрессивный стиль. У нас даже шаблоны под такие случаи есть: «Развод без слов», «Уведомление с минимальной фразой», «Брак признан молчаливым соглашением».
Я не сдержалась и рассмеялась. Первый раз за долгое время кто-то не сочувствовал мне, а разговаривал на равных — и с юмором.
— А можно, чтобы в документе было что-то вроде: «Прощай тихо, как и жил»?
— Отличный слоган. Хотите — добавим как примечание. Некоторые даже присылают гифки.
— Серьёзно?
— Абсолютно. В прошлом месяце была женщина, которая отправила бывшему заявление с песней «Sound of Silence».
Мы снова засмеялись.
— Всё можно оформить дистанционно. Через мессенджер. Подпись — через госуслуги. Это как доставка — только вместо пиццы получите свободу.
— Горячую, хрустящую и наконец-то — мою.
Свобода с бесплатной доставкой. Без разговоров. И без обвинений.
....
Он заговорил в день, когда я попросила передать выписку по квартире.
— Ты куда собралась?
— К нотариусу. Уточнить, на кого оформлена квартира.
Он нахмурился:
— Ты что, серьёзно? Мы же ничего не обсуждали.
— Мы ничего не обсуждали три месяца. Ты молчал — вот и считай, что согласен.
— Подожди. Мы... можем поговорить.
— Молчать, пожалуйста. Это был твой выбор, помнишь?
Он замер. Потом сел. Громко. Как будто хотел прогнуть стул под собой.
— Я не думал, что ты так быстро решишься…
— А я не думала, что молчание можно растянуть на сезон. Весна, между прочим, наступила.
Он посмотрел на меня. Впервые — в глаза. Медленно. Словно заново узнавая лицо.
— Я… просто не знал, что сказать.
— Так ты выбрал ничего. И, знаешь, в этом тоже есть смысл. Потому что я выбрала — себя.
Он перевёл взгляд на окно. И замолчал снова. Но теперь — с тревогой. Это уже не была уверенная тишина. Это было... растерянное молчание.
Я впервые поняла: его молчание — не сила. Это трусость. Неуверенность, замотанная в тишину. Страх сказать — и страх услышать.
...
Через две недели я жила в новой квартире.
— И как тебе? — спросила подруга, оглядывая стены.
— Полки я выбирала сама, представляешь? Никто не стоял рядом с фразой «А может, в бежевом?»
— А обои?
— Тоже мои. Без согласований. Без споров. Я просто зашла в магазин и сказала: "Вот эти — домой".
Она улыбнулась, налила мне чаю.
Чайник закипал бодро, шумел, не прятался в тишине.
— А он? — спросила подруга.
— Он? — я усмехнулась. — Он снова молчит. Только теперь — в своей однушке с ковром от мамы.
— Серьёзно?
— Угу. Его сестра случайно сторис выложила: диван, гобелен, халат. Картинка в стиле «пленник собственного молчания».
Я вздохнула. И вдруг сказала вслух:
— А я говорю. Много. С юристом. С подругами. С собой. И — знаешь? Меня слышно. Наконец-то.
Молчание — тоже форма общения. Только оно разрушает в тишине то, что другие люди строят словами.
— Ты не жалеешь? — спросила она.
Я посмотрела в окно. На свет, на весеннюю пыль в воздухе.
— Иногда, чтобы выйти из этой тишины, не нужно кричать. Достаточно... подписать бумаги.
И уйти.
Спокойно. Без слов. Как он мечтал.
Но — с достоинством.
И с голосом, который, наконец, звучит.