После настоя одной из Трав Перехода меня клонит в сон не просто как обычно — а будто сам лес гладит по лбу и нашёптывает: «Пора, ведьмочка… Пора увидеть то, что скрыто».
Я устроилась в гамаке между двух сосен. Корень свернулся клубком у ног, будто охранял мой переход. Закрыла глаза. Провалилась. Но в этот раз — не в себя. Сон был странным с самого начала.
Я поняла, что это не мой сон, как только увидела:
— деревянную избу, плывущую по болоту;
— мальчика в старинной рубахе, стоящего по щиколотку в воде;
— и себя — сторонним наблюдателем, висящим где-то над сном, как птица на ветру.
«Я в чужом сне. Но как?..» Я ощутила щелчок — будто дверь закрылась у меня за спиной. Осталась только вперёд.
Мальчик плакал. Тихо, сдержанно. Он смотрел на лодку-избу, которая медленно отплывала.
— Мама… не уезжай… — шептал он. — Я больше не буду видеть то, что нельзя…
Сон был насыщен тоской, как мед — липкостью. Воздух вязкий, болото живое. Лодка уходила всё дальше, и поняла: я должна вмешаться. Или хотя бы увидеть до конца.
Сделала шаг — и оказалась рядом с мальчиком.
— Ты кто? — спросил он, не удивившись. Во сне, как известно, даже ведьма — не самое странное.
— Я... прохожая. Сновидящая.
— А… ведьма, значит. Ну, тогда ладно. Тут и не таких видали. Только если ты здесь — значит, меня всё-таки утащат?
Он повернулся, и я вдруг почувствовала — он не обычный ребёнок.
В его глазах плескались отражения. Чужих снов. Он тоже видел.
— Ты видишь чужие сны?
— Иногда. Когда кто-то сильно грустит или боится. Но взрослым не нравится. Они говорят, я «больной».
— А ты не боишься?
— Стал меньше. Когда ты пришла.
В этот момент из болот поднялась тень. Высокая, рваная, как силуэт страха. Оно тянулось к мальчику.
— Вот она. Та, что приходит каждый раз, когда я сплю один.
Я сжала кулак — и позвала траву. Не физическую. А ту, что была во мне теперь. Тень-лист. Её образ вспыхнул в руке — как татуировка из света.
— Отойди от него, — сказала я. — Этот сон — не для тебя.
Существо взвизгнуло. Оно почувствовало меня. И... отступило. Только оставило каплю тьмы — словно предупреждение: ещё увидимся.
Мальчик выдохнул. Болото начало рассеиваться, лодка исчезла, и вокруг нас возникла поляна, залитая лунным светом. Это была уже моя территория сна.
— Спасибо, ведьма, — сказал он. — Я не знаю, кто ты, но теперь я не один.
И он исчез. Я проснулась. Леший навис надо мной:
— Ну что, ведьминка. Проснулась? Видела чужую боль?
— Да. И защитила.
— Тогда поздравляю. Способность проявилась. Теперь тебя будут искать не только в реальности, но и во снах.
— Это хорошо или плохо?..
— Это ведьминство. А у нас всё — одновременно и то, и другое.
Это случилось и во второй раз. Когда я немного поела, и опять легла спать.
Почувствовала зов: слабый, как лепесток на воде, но отчётливый. Кто-то звал меня во сне. И я узнала: это Серафима.
Она не говорила — но сердце отзывалось, как гудящая струна. напрягся, когда начала погружаться.
Рядом услышала голос лешего:
— Только аккуратно! У неё характер! Если что — беги. Или хотя бы прикинься мебелью.
Я улыбнулась, поблагодарила — и нырнула. Не в сон, а в глубину.
Сон Серафимы пах полынью и мандариновыми корками. Лёгкий, едкий аромат прошлого. Я оказалась в тёмной, уютной комнате, заставленной сундуками, книжными полками и… клетками.
— Серафима? — позвала я. Ответа не было. Только тень проскользнула за шкафом. И крик. Детский, но не её. Пошла на звук. За дверью был сад.
Нет, не обычный — ночной, подсвеченный изнутри, как будто звёзды поселились прямо в лепестках.
Посреди — девочка лет восьми, с косой, как у меня в детстве. Стояла босиком и щипала крапиву, не морщась. А над ней — Серафима, взрослая, но какая-то не такая: худая, в старинном платье, с глазами цвета отстоявшегося чая.
— Не трогай её, — сказала я.
Она посмотрела на меня, и на мгновение я испугалась: взгляд был стеклянный, как у человека, что давно не плакал.
— Ты пришла… Значит, пора.
— Пора что?
— Вспомнить.
Сад дрогнул. Цветы потускнели. В небе лопнула звезда.
А потом увидела прошлое Серафимы — как вспышку:
— девочку, закрытую в кладовке «за странности»;
— бабушку, шепчущую: «не смей говорить, что видишь»;
— первую траву, сорванную украдкой,
— и первую искру магии, испугавшую всех вокруг.
Сон вернулся в сад.
— Это то, что я прячу, — сказала Серафима. — Даже от себя. Прошло слишком ранит.
— Даже сейчас? Спустя столько времени?
— Даже сейчас. Но я та, кто я есть. Другой судьбы не хочу. А ты?
Я вздохнула.
— Нет. Только сейчас стала себя чувствовать на своем месте.
Она улыбнулась. Сон начал рассеиваться — не от страха, а от принятия.
— Спасибо, Нина. Теперь мне легче дышать.
И перед тем как я вышла из сна, она добавила:
— А клетка…не во сне. Она — у меня внутри. Но я знаю, где дверь.
Проснулась в своей постели, Корень держал за палец веточкой.
- Ну как? - спросил леший.
— Много боли. Но и свет. Она сильная. Просто иногда забывает.
— Напомнила?
— Да. И сама себе — тоже.