Душный запах перегара и немытого тела висел в комнате, как тяжёлая штора. Марья Степановна осторожно протерла тряпкой уже блестящий подоконник, стараясь не смотреть на сына. Валера раскинулся на диване, в пятнистой майке и мятых трениках, уставившись мутными глазами в потолок. Пустая бутылка из-под дешёвого портвейна валялась под его ногами.
– Супчик сварила, Валечка, – тихо сказала она, поднося к столу тарелку. – Горяченький, с мясцом. Поешь, а?
Он медленно повернул голову, взгляд его скользнул по тарелке, потом упёрся в мать. Глаза были пустые, холодные.
– Опять эту бурду? – хрипло процедил он. – Денег дай. Надо опохмелиться.
Марья Степановна вздрогнула. Руки её, натруженные, в коричневых пятнах от старости и работы по дому, сжались в кулаки.
– Какие деньги, сынок? Пенсия через три дня. Всё на еду ушло. Вот поешь супу, полегчает...
– Не легчает! – резко вскинулся он, чуть не свалившись с дивана. Лицо его покраснело, жилки на шее набухли. – Ты всё врешь! Деньги прячешь! Наверное, себе что-то покупаешь, старая! А я тут с голоду помираю!
– Валера, родной, ну что ты... – голос её дрогнул. – Я же всё для тебя... Квартплату заплатила, свет, лекарства тебе купила...
– Лекарства! – он фыркнул, плюнув мимо тарелки на пол. – От тебя лекарство нужно! Ты меня тут заживо хоронишь! Вечно ворчишь, шумишь, дышать не даешь! Мешаешь!
Он поднялся, шатаясь, и подошел вплотную. Запах от него ударил в нос. Марья Степановна отпрянула.
– Знаешь, что я слышал? – он наклонился к её лицу, и в его глазах мелькнуло что-то злобное, нечеловеческое. – Говорят, есть такие места... психушки. Там таких, как ты, запирают. Тишина, покой. И мне покой.
Она остолбенела. Сердце забилось так, что в ушах зазвенело. "Психушка"? Свой сын... её Валера...
– Валечка... – прошептала она, не веря своим ушам. – Да ты что? Как можно такое говорить?
– А что? – он отступил, размашисто жестикулируя. – Идея же! Ты мешаешь! Постоянно мешаешь! Запри мать в психушку – и все дела! Свобода! Хоть вздохнуть можно будет! – Он захохотал, кашлянул и плюнул снова. – Давай, собирай свои тряпки! Я тебе адресок узнаю!
Это было последней каплей. Не страх, не обида – вдруг нахлынула такая усталость, такая ледяная пустота, что даже ноги перестали дрожать. Марья Степановна выпрямилась во весь свой небольшой рост. Она посмотрела на него – на это опухшее, небритое лицо, на мутные глаза, на грязные руки. На сына, которого она растила одна, после смерти мужа, выбиваясь из сил. Которого вытаскивала из милиции, отдавала последнее на его "поправку здоровья". Который теперь советовал ей психушку.
– Ты... кончил, Валерий, – сказала она тихо, но так отчетливо, что его хохот оборвался. – Кончил. Совсем.
Он нахмурился, не поняв сразу.
– Чего? Опять нытьё? Денег давай!
– Денег у меня для тебя больше нет, – сказала она спокойно. – И суп остывает. Ешь, если хочешь. Я пойду.
Она повернулась и медленно пошла в свою маленькую комнату. За спиной раздалось громкое ругательство, потом глухой удар кулака по столу. Тарелка со звоном упала на пол. Она не обернулась. Закрыла дверь. Оперлась о неё лбом. Тишина. Только сердце колотилось где-то в горле. Не плакала. Слезы высохли давно. Годы назад.
За дверью бушевал шторм. Слышались крики, ругань, звук падающей мебели. Потом – грохот входной двери. Он ушел. Очевидно, искать денег или выпивку у таких же, как он. Марья Степановна стояла, не двигаясь. Слова "запри мать в психушку" висели в воздухе комнаты, как ядовитый газ. "Мешать"... Да, она мешала. Мешала ему пить без перерыва. Мешала жить в грязи. Мешала тратить её пенсию только на водку. Она мешала его бесконечному падению.
Она подошла к комоду. Старому, ещё бабушкиному. Достала из нижнего ящика большую картонную папку, потрёпанную по краям. Открыла. Аккуратные стопки бумаг. Свидетельства, справки, квитанции. И завещание. Составленное три года назад, после очередного его "запоя на неделю", когда она всерьез испугалась, что не переживет этого кошмара. Тогда, в нотариальной конторе, молодая женщина-нотариус внимательно слушала её тихий, ровный рассказ о сыне. Без истерик, без обвинений. Просто факты. И спросила: "Вы уверены, Марья Степановна? Все оставить пансионату? Совсем ничего сыну?"
– Совсем ничего, – ответила она тогда твёрдо. – Ему ничего не поможет. А там... там старикам, как я, может, полегче будет. Хоть капля доброты.
Она перечитала знакомые строчки. "Все свое имущество, а именно: квартиру, расположенную по адресу... завещаю Государственному бюджетному учреждению социального обслуживания "Добрый Вечер"...". Там был хороший дом престарелых, на окраине города, в сосновом бору. Она ездила, смотрела. Чисто, спокойно, врачи, уход. Мечта для многих стариков, брошенных детьми. Для неё это был запасной аэродром. Последний рубеж. Она думала, может, доживет как-нибудь тихо, не трогая эти бумаги. Но теперь...
Слова сына жгли мозг. "Запри мать в психушку". Не просто злоба пьяного. Это было искренне. Это было его решение для неё. Как для помехи.
Она аккуратно сложила завещание обратно в папку. Потом взяла старый, но крепкий чемодан. Стала так же аккуратно складывать свои нехитрые пожитки. Платья, кофты, белье. Фотографии – мужа молодого, Валерика в школьной форме, улыбающегося, чистого... Себя молодой. Сложила папку с документами на самое дно. Закрыла чемодан.
В квартире стояла гробовая тишина. И бардак. Осколки тарелки на кухне, опрокинутый стул. Пустые бутылки под диваном. Занавеска сорвана. Она не стала убирать. Прошла в свою комнату, огляделась. Всю жизнь здесь... И ничего светлого не вспомнилось. Только борьба, страх, унижение. И слова сына.
Она вышла на лестничную площадку, заперла дверь на ключ. Спустилась вниз. Солнце слепило. Она постояла, привыкая к свету. Потом твердо пошла к остановке. Ехала до нотариуса молча, глядя в окно на мелькающие улицы. Люди спешили по своим делам. Жизнь шла своим чередом.
В нотариальной конторе её встретила та же женщина, Анна Петровна. Увидев её бледное, но спокойное лицо и чемодан, она всё поняла без слов.
– Марья Степановна? Что случилось? Сын?..
– Сын, – кивнула старушка. – Он сегодня посоветовал... чтобы я его не мешала... заперли меня в психушку.
Анна Петровна ахнула, прикрыв рот рукой.
– Господи... Какой кошмар! Вы... вы уверены в своём решении? Может, поговорить ещё? Или в полицию?..
– Нет, – Марья Степановна покачала головой. – Говорила. Много лет. Не помогает. Он кончил. А я... я хочу дожить спокойно. Хоть немного. Как в вашем пансионате. Помните, я к вам приезжала? Смотрю.
– Помню, – тихо сказала нотариус. – Там хорошо. Тихо. Ухаживают. – Она взяла папку с документами. – Вам нужно написать заявление о принятии мер к охране наследственного имущества. И мы немедленно уведомим пансионат. Они пришлют машину, помогут перевезти вещи. Вы можете ехать туда прямо сегодня. А квартиру... мы опечатаем. До вступления завещания в силу.
– Хорошо, – просто сказала Марья Степановна. – Я готова.
Пока Анна Петровна оформляла бумаги, она сидела в удобном кресле, пила предложенный чай. Руки не дрожали. На душе было пусто, но уже не так страшно. Как будто огромный камень свалился с плеч. Камень по имени Валерий.
Когда все формальности были улажены, Анна Петровна вызвала такси до пансионата "Добрый Вечер".
– Они ждут вас, Марья Степановна. Всё будет хорошо. Держитесь.
Старушка кивнула. "Держаться" она умела. Всю жизнь.
Дорога заняла около часа. Машина миновала шумный центр, потом спальные районы, выехала за город. Пахло сосной. Воздух стал чище, прохладнее. Марья Степановна смотрела в окно на мелькающие стволы деревьев. Вспоминала сына маленьким. Как читала ему сказки. Как он смеялся. Куда всё это делось?
Пансионат встретил её тишиной и чистотой. Небольшое, ухоженное здание, окруженное соснами. Клумбы с цветами. Скамейки. На крыльце её ждала приветливая женщина в белом халате – заведующая, Ольга Ивановна.
– Марья Степановна? Добро пожаловать! Мы вам очень рады. Проходите, пожалуйста. Ваша комната готова.
Комната была небольшая, но светлая, с балкончиком в сосны. Чистая постель, тумбочка, шкаф, кресло. На столе – ваза с полевыми цветами. Окна открыты, пахнет хвоей и травой.
– Удобно? – спросила Ольга Ивановна.
– Очень, – прошептала Марья Степановна. В глазах вдруг выступили слезы. Не от горя. От неожиданного покоя. – Спасибо.
– Отдыхайте, Марья Степановна. Обед через час. Если что-то нужно – нажмите кнопку вызова. Врач зайдёт к вам вечером, просто познакомиться. Всё будет хорошо.
Она вышла, оставив её одну. Марья Степановна подошла к окну. Глубоко вдохнула свежий, сосновый воздух. Тишина. Ни криков, ни ругани. Ни запаха перегара. Только пение птиц где-то высоко в ветвях. Она села в кресло, закрыла глаза. Впервые за много лет её никто не называл помехой.
* * *
В опустевшей квартире царил кромешный ад. Валера вернулся под вечер, ещё более пьяный и злой. Денег не нашел, только вломился в какую-то свару. Дверь была заперта. Он долго колотил кулаком, ругался.
– Мать! Открывай! Я тебе покажу психушку!
Тишина. Он полез в карман за ключами. Их не было. Обычно ключ лежал под ковриком. Он поднял коврик – пусто. Злость охватила его с новой силой. Он стал ломиться плечом в дверь. Старая древесина затрещала, но выдержала. Сосед сверху выглянул на шум.
– Ты чего, Валера? Скандал устроил! Мать твою опять терроризируешь?
– А ты чё, защитник?! – рявкнул Валера. – Мать дверь не открывает! Ключ спрятала!
– Да вроде видела, как она утром уходила, – сказал сосед. – С чемоданчиком. Куда-то поехала.
Валера замер. Ушла? С чемоданом? Куда?! Паника смешалась с яростью. Он снова бросился на дверь. На этот раз замок не выдержал. Дверь с треском распахнулась.
Квартира была пуста. Не просто пуста. Чиста. На его диване не было его тряпья. На столе – ни крошки, ни бутылки. Пол подметен. В его комнате... его комнате! На кровати не было грязного белья. На столе – пусто. Шкаф... Он распахнул шкаф. Пусто! Его вещи исчезли! Только пустые вешалки.
– ЧТО?! – рёв огласил квартиру. – ГДЕ МОИ ВЕЩИ?! СТАРАЯ ВЕДЬМА!!!
Он носился по комнатам, как бешеный. Кухня – чисто, пусто. Материна комната... Он ворвался туда. Пусто! Кровать заправлена. Шкаф пуст. На комоде... ничего не было. Только пыль.
– Спрятала! Украла! – он бил кулаками по стенам. – Всё моё спрятала! Деньги! Вещи! Всё!
Он рвал ящики комода, швырял содержимое на пол. Старые тряпки, какие-то коробочки, фотографии... Денег не было. Ни копейки. Он опрокинул комод с диким рёвом. Потом рухнул на пол среди хлама, задыхаясь. Где она? Куда подевалась? И где его вещи? Его последние джинсы, куртка?!
Прошло два дня. Два дня пьяного кошмара в пустой квартире. Он спал на голом матрасе, шарился по помойкам в поисках еды, выпрашивал мелочь у бывших собутыльников. Мысль о том, что мать могла просто взять и уйти, казалась дикой, невозможной. Она же была его прислугой, его вечной потерпевшей! Она не могла так поступить! Значит, украли её? Или... или она действительно... в психушку? От его слов? Мысль была пугающей и отвратительной.
На третий день в дверь постучали. Твёрдо, официально. Валера, оборванный, вонючий, открыл. На пороге стояли двое: мужчина в форме участкового и женщина в строгом костюме, с папкой.
– Валерий Николаевич Сорокин? – спросил участковый.
– Я... – Валера попятился.
– Мы по поводу квартиры, – сказала женщина. – Я представитель нотариуса Анны Петровны Лебедевой. Имею полномочия. – Она показала какие-то бумаги. – Нам стало известно о незаконном проникновении в квартиру и причинении ущерба после отъезда собственницы, Марьи Степановны Сорокиной.
– Какая собственница?! – заорал Валера. – Это моя квартира! Моя мать тут жила, а я с ней! Она сбежала! Или вы её упекли в психушку?!
Женщина холодно посмотрела на него.
– Марья Степановна Сорокина находится не в психушке. Она проживает в пансионате "Добрый Вечер" на полном государственном обеспечении. По её собственному желанию. А что касается квартиры... – она открыла папку. – На основании открывшегося наследственного дела и имеющегося завещания Марьи Степановны Сорокиной, заверенного нотариусом Лебедевой А.П. три года назад, данная квартира, как и всё имущество наследодателя, завещано Государственному бюджетному учреждению социального обслуживания "Добрый Вечер". Для нужд пансионата.
Валера остолбенел. Слова "завещано", "наследодателя", "пансионату" бились в его пьяном мозгу, не складываясь в смысл.
– Чего? – выдавил он.
– Квартира завещана пансионату, – четко повторила женщина. – Вы не являетесь наследником. Марья Степановна лишила вас наследства. Оснований для оспаривания завещания, на первый взгляд, нет. Вы здесь проживали с согласия собственницы. Теперь её согласия нет. Более того, вы незаконно проникли в помещение после её отъезда, взломав дверь, и, судя по виду, нанесли ущерб имуществу. – Она окинула взглядом опрокинутый комод, разбросанный хлам, грязь. – Вам необходимо немедленно освободить помещение. Свои личные вещи вы можете забрать. Те, что остались. Остальное – собственность наследодателя, а в будущем – пансионата. На сборы у вас ровно час. Потом мы опечатаем квартиру.
– Это... это моя квартира! – завопил Валера, чувствуя, как почва уходит из-под ног. – Мать не могла! Она же... она же... Я сын! Единственный сын!
– Согласно завещанию – нет, – холодно парировала женщина. – Час. Начинайте собираться. Участковый проследит за порядком.
Участковый молча шагнул вперед. Его вид не вызывал сомнений в серьёзности намерений.
Валера огляделся. Какие "личные вещи"? Его старые треники и вонючая майка? Он понял, что мать, уходя, выбросила или отдала всё, что он считал своим. Всё его барахло. В порыве бессильной ярости он пнул опрокинутый комод.
– Сука старая! В психушку её! В психушку! – заорал он, но в голосе уже слышалась не злоба, а животный страх. Страх перед полной, беспросветной бесприютностью.
Через час его вывели из квартиры. В руках он сжимал пластиковый пакет с какими-то обносками. Дверь за ним закрылась. Раздался щелчок нового замка, потом звук наклеиваемой сургучной печати.
Он стоял на лестничной площадке, глядя на запертую дверь. Его дом. Его крепость. Его "мешавшая" мать... уехала в чистый, тихий пансионат. А он... Он был на улице. С пакетом тряпья. Без копейки. Без будущего. "Мешать" он перестал. Совсем. Теперь ему было не до неё. Теперь ему нужно было понять, где переночевать. И как добыть выпивку. Хотя бы самую дешёвую. Чтобы забыть. Хотя бы на время.
А в пансионате "Добрый Вечер" Марья Степановна сидела на скамейке в сосновом бору. Пила чай с бутербродом. Слушала, как соседка по комнате, тихая Анна Фёдоровна, рассказывала про своих внуков, которые приезжали на прошлых выходных. Солнце грело спину. Пахло хвоей и свежескошенной травой. Было тихо. И спокойно. Совсем не как в психушке.