Роман ждал у метро, напряжённо сжимая в кармане телефон и поглядывая по сторонам. Машины сновали мимо, прохожие спешили по своим делам, а он всё стоял, будто не мог решиться сделать этот шаг. На экране мигало сообщение: «Я подхожу. В чёрной куртке. Сумка через плечо.» Текст был простой, деловой, без лишних слов, как и сам человек, с которым он собирался встретиться впервые в жизни.
— Привет, — сказал мужчина, подходя и останавливаясь прямо перед ним. Голос был чуть охрипшим, с ноткой неловкости, но взгляд не отводил, смотрел прямо. — Ты... это ты, да?
Роман застыл от неожиданности. Не стал протягивать руку. Просто кивнул головой. На секунду они стояли молча: сын и отец, которые никогда не были семьёй. Мужчина по имени Павел, так он представился в переписке, слегка ссутулился, почесал шею и как-то виновато усмехнулся.
— Пойдём. Тут недалеко столовка есть, я там по вечерам заскакиваю, норм кормят.
Роман не возражал. Шёл рядом, чувствуя, как внутри всё сжато в тугой ком. Он ожидал увидеть кого угодно: маргинала, алкоголика, человека с мутным взглядом и тяжёлым перегаром, но Павел оказался обычным крепким мужчиной в рабочей одежде, с видавшими виды ботинками, небритый, но опрятный. Рабочие руки, натруженные, в трещинках и следах старых ссадин.
В столовой он заказал два борща, гречку с котлетами и чай в гранёных стаканах. Сели у окна. Павел пару минут просто крошил хлеб в суп, будто не знал, с чего начать.
— Я, конечно, не думал, что ты когда-нибудь объявишься, — наконец произнёс он. — Да и я сам… сам дурак. Трус, наверное. Ушёл тогда. Боялся, что не справлюсь. Да и мать твоя... тяжёлый человек. Но это не оправдание.
Роман ничего не ответил. Ложка стучала о край тарелки, чай был горьковатым. Павел заговорил снова, уже с большей уверенностью:
— Я потом женился. У нас трое девчонок. Мелкие ещё, младшей вон семь недавно исполнилось. Тебе, конечно, это неинтересно… Но я не скрываю, что ты у меня есть. Сестры твои... ну, они знают. Бабушка тоже.
Он чуть нахмурился, будто хотел что-то добавить, но не решился. Затем, поколебавшись, достал из кармана телефон и на секунду показал фото: девочки, хохочущие в каком-то дворе, все в ярких куртках, одна делает «рожицу» на камеру. В другой раз Рома, возможно, усмехнулся бы, но сейчас лишь посмотрел и отвернулся.
— Спасибо, — пробормотал он. — Я просто хотел... не знаю, увидеть что ли… И, кажется, понял, что ты нормальный мужчина.
— Я стараюсь, — сказал Павел. — Знаешь, многие думают, что если бросил — значит, под онок. Может, и так. Но я вот... думал о тебе. Всегда думал. Только не знал, как подступиться.
Роман молча допивал чай. Всё было тихо, слишком тихо, но под этой тишиной пульсировало напряжение, будто под поверхностью натянутой плёнки. На выходе Павел вдруг остановился и неловко коснулся его плеча.
— Можешь... заходить, если захочешь. Мама моя, твоя бабушка, она бы порадовалась. И девочки, думаю, тоже. Не бойся. Никто тебя ни в чём не обвинит.
Прошло около месяца с той первой встречи. Они виделись ещё дважды: один раз встретились с бабушкой у Павла дома, другой — случайно пересеклись на рынке, где тот разгружал фуру с мешками. Бабушка оказалась невысокой, плотной женщиной с мягким лицом и чуть уставшими глазами. Она называла его «внучком» с такой лёгкостью, словно всегда знала и просто ждала, когда он объявится.
— Ну надо же, — ахала она, обнимая его при встрече, словно не замечала скованности в его теле. — Всё лицо Павла! Глянь, губы его, глаза тоже. Боже ж ты мой, не думала уж и увидеть...
В её взгляде не было осуждения, ни тени упрёка, только радость и смущение, будто она боялась спугнуть что-то зыбкое и редкое. Она напекла пирожков, налила чай, усадила за кухонный стол, где когда-то, возможно, сидел и Павел таким же, как Рома сейчас, — угловатым, не своим в этом доме. Девочки, его сводные сёстры, показались из соседней комнаты одна за другой, младшая в пижаме, средняя с наушниками, старшая, та, что подросток, с осторожным любопытством посмотрела на него.
— Это твой брат, — сказала Павел с каким-то показным спокойствием. — Да, родной брат.
Молчание длилось с полминуты, пока младшая не захихикала:
— А ты правда наш брат? Ты теперь будешь к нам приходить?
— Может быть, — ответил Роман неуверенно. — Если будете не против.
— Я не против, — пожала плечами старшая. — К нам всё равно никто не приходит.
Роман усмехнулся, впервые почувствовав, что лёд хоть немного тронулся. Они говорили недолго. Бабушка пыталась поддерживать разговор, предлагала добавки, вспоминала какие-то байки про Павла в молодости, а он слушал, кивал, не отстраняясь, но всё равно ощущая себя чужим.
На прощание бабушка сунула в руки кулёк с пирожками, завернула в полотенце, будто провожала на вокзал.
— Приходи ещё, — сказала она, и в голосе её дрогнуло что-то болезненное. — Ты не чужой, запомни.
Он поблагодарил и ушёл, стараясь не оглядываться. В голове шумело от слов, запахов, лиц, похожих на его. Он сел на лавку у подъезда, посмотрел в кулёк: пирожки с картошкой и луком, тёплые, пахли детством, которого у него никогда не было. Он достал один, откусил, и вдруг поймал себя на том, что улыбается.
Следующие недели прошли ровно. Иногда писала старшая сестра, звали её Вика, и она быстро перешла на «ты». Интересовалась, чем он занимается, где работает, что слушает, как в детстве жилось. Он отвечал скупо, но вежливо.
Иногда он получал голосовые от младшей: как она читает стишок для школы, как поёт песенку, как рассказывает, что в школе кормила голубя с руки. Он слушал, улыбался, но не отвечал, не знал, нужно ли.
Павел писал редко, в основном дежурное: «Как дела?», «Ты в порядке?», «Может, увидимся?» Иногда присылал фото из мастерской, где он в грязной майке, с дрелью, весь в пыли. Роман отвечал, не горя желанием прерывать дистанцию.
Звонок с неизвестного номера в воскресенье вечером застал его врасплох.
Телефон завибрировал, и на экране высветились цифры. Роман задумался, кто это, но всё-таки нажал зелёную трубку.
— Алло?
— Здравствуй, — голос был холодным, с металлическими интонациями. — Это Ольга. Жена Павла. Думаю, ты знаешь, кто я. —Он замер.
— Да. Слушаю.
— Хотела бы задать тебе один вопрос, — она говорила отчётливо, почти выговаривая каждое слово. — С какой стати ты общаешься с моими дочерьми?
— Это мои родные сёстры.
— Не смей называть их так, — её голос сорвался, но она тут же взяла себя в руки. — Ты им абсолютно никто. И я не понимаю, что ты от них хочешь.
Роман прижал телефон к уху сильнее, чувствуя, как в груди поднимается волна.
— Я ничего не хочу. Они сами пишут. Сами присылают фото.
— Конечно, — в голосе зазвенела саркастичная усмешка. — А ты такой весь скромный и независимый, да? Думаешь, я не вижу, к чему всё это ведёт?
Он сжал кулак. Дышать стало тяжело.
— К чему, по-вашему?
— К тому, что ты хочешь разрушить нашу семью. Притащился, понимаешь ли, спустя двадцать с лишним лет, и думаешь, что теперь можно всё вернуть! Мама твоя подослала тебя, да? Решили, что он одумается? Что кинется к вам обратно? —Он встал, вышел в коридор, закрыл дверь в комнату. Сердце билось где-то в горле.
— Вы в своём уме вообще?
— А ты в своём? Ты думаешь, я не вижу, как ты строишь из себя брошенного сына? Ага. Только это мой муж, мои дети. И мне не нужно твоё появление в их жизни. Мне не нужно это жертвенное лицо. Просто исчезни из нашей жизни.
Она бросила трубку, не дав ему ответить. На экране мигнуло: вызов завершён. Он смотрел в пустоту, будто надеялся, что кто-то вмешается, скажет, что всё это розыгрыш или абсурдный сон. Но всё было по-настоящему.
А через пять минут ей же снова удалось дозвониться.
На этот раз голос был надрывным, крикливым. Она кричала, что он «бестолковый сорняк», что «рос без мужика, вот и вырос непонятно кем», и что «пришёл ломать чужое, потому что своего не было». Он слушал равнодушно, потом просто нажал «Блокировать».
Вечер провалился в пустоту. Роман сидел у окна, не притрагиваясь к еде, и чувствовал, как всё тёплое, что успело появиться за этот месяц, испарилось.
Он не собирался ни с кем связываться. После того звонка прошла неделя, потом вторая, Роман даже был рад, что не было новых попыток контакта. В душе всё ещё жгло, но он заставил себя выбросить ситуацию из головы. Работал, возвращался домой поздно, слушал музыку в наушниках, ложился спать под гул новостей, не вчитываясь в заголовки. Ему удалось убедить себя, что всё утряслось, что жена Павла просто выплеснула страх и злобу, а потом остыли все, включая отца, бабушку и сестёр.
В один из дождливых вечеров, он вышел из магазина, держась за полиэтиленовый пакет, в котором лежали молоко и батон, увидел, как прямо на него идёт женщина.
Сначала не понял, куртка с капюшоном, лицо прикрыто платком, но походка и напряжённый взгляд выдали её почти сразу. Он остановился.
— Здрасьте, — сказала она, подходя почти вплотную. — Ну ты и молодец. Взял и заблокировал всех. Как мужчина, да? —Роман шагнул в сторону, но она не отступила.
— Вам что, поговорить не с кем больше? — проговорил он тихо, чтобы не слышали прохожие.
— А тебе что, заняться больше нечем, как лезть в чужую семью? — с вызовом бросила она. — Устроился удобно, всех заблокировал, чтобы ни перед кем не отвечать? Думаешь, я тебя отпущу просто так?
— Простите, но вы… — он запнулся, не найдя нужного слова, — …неадекватны. Я ничего не делал. Ни вам, ни вашим детям, ни вашему мужу. Я вас даже в глаза не знал, пока вы не начали орать мне в трубку.
— Ага, конечно. А кто это девчонкам писал? Кто это с бабкой чай пил, как будто домой вернулся? Не ты? — Она заговорила быстро, словно боясь, что он сбежит, не дослушав. — Мне не нужен тут сынок моего мужа. У меня всё выстроено, семья есть, и вдруг — ты. Нафиг ты нам всем сдался?
Роман сделал шаг назад. Люди шли мимо, кто-то косился, кто-то ускорял шаг. Ему хотелось просто уйти, но она не позволяла. Шла за ним, как тень.
— Неужели ты настолько туп, что не понимаешь? — уже почти прошипела она. — Ты всю нашу жизнь переворачиваешь. Моя младшая теперь просит у папы, чтобы он брата позвал на день рождения. Средняя вообще молчит со мной. С бабкой они с утра до ночи тебя обсуждают. Павел ходит, как сыч. Думаешь, это нормально?
Рома остановился.
— Вы с ума сошли, — проговорил он с хрипотцой. — Это не моя вина, что вы не можете выстроить с ними отношения. Я вообще-то был готов общаться, если бы вы… если бы вы не начали нести весь этот бред.
— Ты ничего не понимаешь, — перебила она, уже не кричала, а говорила яростно, сдавленно, — ты чужой. Понял? Не был и не будешь своим. Родился от случайной связи, теперь приперся, когда всё уже давно закрыто. Хочешь быть сыном? Опоздал. Павел мой муж, и он будет делать так, как надо мне, а не тебе и твоей мамаше.
— А-а, вот мы и пришли к ней, — он устало провёл рукой по лицу. — То есть вы всё ещё уверены, что это моя мать меня «подослала»? Вы серьёзно?
— Конечно. А что, ты думаешь, я не знаю, как эти брошенки себя ведут? Молчат много лет, потом подсунут сынка… и давай возвращать мужчину в семью.
Роман долго смотрел на неё, не узнавая. Эта женщина не походила на человека, который жил в том самом доме, где пахло пирожками и звенел смех девочек. В ней не осталось ни капли доброжелательности, ни намёка на разум.
— Я устал, — сказал он, наконец. — Просто устал. Если вам этого мало, я не знаю, чем помочь. —Он развернулся и пошёл. Она не остановила его, только крикнула ему вслед:
— У тебя ничего не получится. Ни с ним, ни с остальными! Тебе там не рады, понял?
Рома не обернулся. Он шёл под дождём медленно, чувствуя, как вода проникает под воротник, как тяжелеет пакет, как сжимается сердце. Впервые за долгое время он хотел только одного: чтобы всё исчезло, как будто не было.
Когда пришёл домой, первым делом взял телефон. Открыл список контактов, нашёл номер Павла. Потом — бабушки. Девочек. Один за другим, с тяжестью в груди, нажимал «Блокировать». Даже не читал последние сообщения, если они были.
Потом сел на край дивана, положил голову в руки и просидел так минут десять. Привязаться он не успел — это правда. Но то тепло, которое, казалось, начало появляться, как костёр на снегу, кто-то залил грязной водой
Прошло больше месяца. Весна в городе распускалась, как рана: деревья покрывались молодой зеленью, пахло влажной землёй и асфальтом после ночных дождей. Люди ходили налегке, с пластиковыми стаканчиками кофе, говорили громче, смеялись чаще. А Роман будто остался в другой погоде, в той, где пасмурно, где ветер несёт сырость, а зонт всё равно не спасает.
С тех пор, как он поставил блокировку на всех, тишина держалась глухо. Ни звонков, ни попыток прорваться через другие номера. Казалось, они, действительно, исчезли, как вода, что бежала по стеклу и больше не вернётся. Он работал без выходных, не отвечал на звонки от незнакомых, научился не смотреть в мессенджеры дольше нескольких секунд.
Но однажды вечером ему позвонили с незнакомого номера, причем со стационарного телефона. Подумал: работа, клиент, доставка… неважно что, и Роман ответил.
— Здравствуй, — сказала пожилая женщина, и он узнал голос сразу. — Это я, Зинаида Михайловна, бабушка твоя. —Он молчал, не зная, что сказать. На секунду подумал сбросить, но не смог.
— Я... просто хотела узнать, как ты. Я... скучаю. Девчонки тоже. Витка недавно сказала: «А он нас всех возненавидел, если выключил». Мне больно, внучок, когда она так говорит. —Роман сжал телефон крепче.
— Я не знал, как можно поступить по-другому, — ответил он тихо. — Просто не знал.
— Я понимаю. У нас тут, сам понимаешь, не всё гладко. Ольга, ну, жена Павла, до сих пор... ну, ты видел, какая она. Всё усложняет, выдумывает. А Павел молчит. Ходит сам не свой, как будто застыл.
— Он взрослый человек, бабушка, — сказал он. — И я тоже. У каждого своя жизнь. Я не могу всё время кого-то спасать или терпеть. Я и не просил ничего. Просто хотел узнать, кто он. Но, похоже, даже этого оказалось слишком много.
На том конце трубки долго молчали. Потом бабушка вздохнула, шумно, с натугой.
— Ты прости нас глупых. Мы не знаем, как с этой новостью обращаться. Никто не готовился.
— Все нормально, бабушка, — произнёс он после паузы. — Я не злюсь. Пусть останется все так, как было раньше.
— Можно я тебе иногда звонить буду? —Роман чуть подумал с минуту.
—Звони, пиши, — сказал он. — Только, если можно, без того, что было раньше. Ни слова про отца. Ни про её.
— Договорились, — откликнулась бабушка, и в голосе её послышалась дрожь. — Живи спокойно, родной. Это самое главное.
Звонок закончился. Роман сидел с телефоном в руке, а за окном шёл мелкий дождь. Как тогда, когда он впервые увидел ту женщину возле магазина. Всё могло пойти по-другому. Но не пошло.
Он выключил телефон, встал, надел куртку и вышел на улицу. Воздух был влажный, свежий. Он шагал медленно, без цели, просто вперёд, туда, где не было прошлого.