Нина Васильевна, крадучись, прикрыла дверь в квартиру – ту самую однушку, что сдавала бывшему зятю, Игорю. Каждый уголок, каждый изъян этой клетушки был ей знаком до боли в пальцах. Капризная розетка, взбрыкивающая от малейшей нагрузки, словно норовистый конь; скрипучая половица у порога, предательски выдающая каждый шаг; трубы, что по утрам заходились в дребезжащем вопле, с лихвой заменяя самый противный будильник.
— И чем ты думала, старая дура, когда соглашалась на это? — проворчала она, злобно глядя на свое отражение в зеркале. — Шестьдесят три года, а ума – как у той вороны.
Отражение в зеркале встретило её усталым, потухшим взглядом. Нина Васильевна машинально пригладила тронутые сединой волосы, словно пытаясь усмирить неумолимое течение времени, и отвернулась, покидая чужую, безликую квартиру, чтобы вернуться в свою, настоящую, в соседнем подъезде.
Телефон взвизгнул, рассекая тишину квартиры, словно осколок стекла.
— Мам, ты как? — тревога в голосе дочери прорезалась сквозь помехи. — Игорь не слишком тебя изводит?
— Изводит? — Нина Васильевна усмехнулась про себя, перед глазами встала кружка с застывшей кофейной гущей, сиротливо приютившаяся на лакированной поверхности журнального столика. — Да что ты, Марин. Тише воды, ниже травы. Даже розетку починил, помнишь, ту, в углу?
— Ну и слава богу, — в голосе дочери зазвучало облегчение. — Я тут вся извелась… Калининград, сам понимаешь, не ближний свет. Не могу сорваться по первому зову.
— Марина, — Нина Васильевна выдержала паузу, взвешивая слова. — Ты сама-то как? Обжилась на новом месте? С… этим твоим?
— С Павлом, мам, его Павел зовут. И да, все хорошо. Ой… Мне тут… Я перезвоню, ладно?
Щелчок. Тишина. Нина Васильевна перевела взгляд на окно, в котором отражалось хмурое небо над двором их многоэтажки.
Тогда, в порыве великодушия, она сдала свою вторую «однушку» Игорю почти задаром. Не чужой ведь человек. По доброте душевной.
Поначалу все складывалось как нельзя лучше. Игорь словно лучился благодарностью, встречал ее у порога с сияющей улыбкой:
— Ниночка Васильевна, драгоценная моя теща… — расплывался он в любезностях. — Проходите, чайку вам поставлю.
А потом, спустя три месяца, от чая не осталось и воспоминаний.
— Чего опять приперлась? — пробурчал Игорь, словно выплюнул слова, когда Нина Васильевна, тревожимая дурными предчувствиями, в очередной раз навестила его. — У меня, между прочим, жизнь тут кипит, личное пространство!
— Какая такая жизнь? Это моя квартира! — в голосе Нины Васильевны заскрежетала обида, как ржавый замок.
— Ну да, — он скривился, словно от зубной боли, — только ты это… звони хоть, предупреждай о визитах. А то как-то… неудобно получается. Интрига вся пропадает.
Но настоящая буря разразилась, когда Игорь напрочь забыл о платежах за аренду.
— Я твой зять, как-никак! Что ты как с чужого требуешь! Родной же человек!
— Бывший зять, — отрезала Нина Васильевна, в ее взгляде засверкала сталь. — И за квартиру платить изволь. Закон есть закон. Порядок должен быть.
— Какой еще порядок… — Игорь поморщился, словно от зубной боли. — И так в кармане ветер гуляет. Думаешь, медом намазано, работу сейчас сыскать? Всюду шаром покати, оптимизация, этот… да чтоб его… кризис!
А вчера как обухом по голове: ни съезжать, говорит, не намерен. Имеет, мол, полное право тут гнездо вить, ведь она, дура сердобольная, когда-то по его слезной просьбе временную регистрацию ему оформила. И срок, видите ли, еще не вышел.
Нина Васильевна застыла в нерешительности перед дверью квартиры зятя, словно перед жерлом вулкана. Из-за нее вырывался гул праздника – какофония громких голосов, захлебывающейся музыки и разгульного хохота.
Ключ в замке провернулся с мучительным скрежетом, и когда дверь поддалась, Нину Васильевну окатило удушливой волной табачного дыма, заставившей ее судорожно закашляться.
— Игорь! — прокричала она, вглядываясь в сумрак некогда любимой, чистой и опрятной квартиры. — Что ты здесь натворил?!
В комнате, словно после нашествия саранчи, трое мужиков полулежали на диване и в креслах. Под ногами хрустела усеянная пивными банками, окурками и шуршащими пакетами из-под чипсов земля обетованная.
— О! — Игорь, багровый и взъерошенный, махнул рукой в сторону вошедшей. — Пацаны, знакомьтесь! Это… это моя теща! Легенда! Женщина, которая, можно сказать, хату мне подкинула. Практически даром!
— Никакое не даром, — процедила Нина Васильевна, чувствуя, как вскипает кровь. — Ты уже второй месяц ни копейки не платишь! И за коммуналку тоже!
Один из дружков Игоря, тощий, как жердь, и болезненно-бледный, издал нервный смешок:
— Слышь, Игорян, да она еще и бабок с тебя трясет? После всех твоих подвигов с розетками!
Нина Васильевна обвела комнату похолодевшим взглядом. В ее любимой вазе, привезенной покойным мужем из далекого Таджикистана, теперь тонули окурки. На шторе зияла предательская дыра. А запах… зловонное облако прокуренного воздуха, казалось, выедало глаза и заставляло судорожно искать противогаз.
— Так, — процедила она сквозь сжатые губы, в которых читалось отчаяние и решимость. — Пусть твоя братия убирается отсюда сию же минуту. А с тобой, Игорь, у нас назрел серьезный разговор.
— Да ладно, мам, — поморщился он, словно от зубной боли. — Че ты как старая бабка… И вообще, вали отсюда. У нас тут, как бы, мальчишник.
Нина Васильевна распрямилась, словно стальной стержень внутри нее выпрямился вместе с ней, и в одно мгновение перед Игорем возникла не сломленная горем женщина, а та самая Нина Васильевна, учительница русского языка и литературы, тридцать лет простоявшая у классной доски, от одного взгляда которой смолкали самые отъявленные хулиганы.
— Никуда я не уйду, — отчеканила она каждое слово, словно гвоздь забивала. — Это моя квартира. И если кто-то и покинет это помещение, то это твои… друзья. И ты в том числе, если не прекратишь этот балаган.
— Да ты… — Игорь, словно пружина, резко выстрелил вверх со стула. — Выгнать меня вздумала? Серьезно?
— Игорь, держи себя в руках, — она старалась говорить ровно и твердо, но предательское сердце заколотилось, как пойманная в клетку птица. — Ты же прекрасно понимаешь, что так нельзя. Я пустила тебя в дом, как родного сына, а ты…
— А я как родной и живу! — он навис над ней, словно грозовая туча, и волна перегара обдала ее лицо. — У нас родственные отношения, поняла? Прописан я тут, между прочим! И никуда не собираюсь деваться.
— Регистрация временная, — Нина Васильевна не дрогнула под его напором. — А собственник здесь я. И у меня есть все законные основания…
— Да плевать я хотел на твои законные основания! — взревел Игорь, и в его глазах вспыхнула злобная искра. — Назло тебе не съеду с этой хаты!
В этот момент Нина Васильевна с леденящим ужасом осознала, что дальше будет только хуже. Она резко развернулась и, дрожа всем телом от нервного напряжения, вышла из комнаты, оставив его одного в этом пропитанном алкоголем и безнадежностью пространстве.
Нина Васильевна не сомкнула глаз. Словно песком насыпало в веки, жгло не от слез — от клокочущей ярости. Ей, филологу до мозга костей, отдавшей алтарю школы три десятилетия, приходилось глотать обиду, осознавая, что какой-то… паразит вцепился в её имущество мёртвой хваткой. С первыми лучами солнца она, с решимостью, выкованной в горниле бессонной ночи, набрала номер.
-У тебя неделя чтобы привезти квартиру в порядок и начать платить за неё...
— Чаво? — просипел Игорь, словно из могилы. — Ты, мать, совсем кукухой тронулась? Я, между прочим, тут прописан и…
— Временную регистрацию как ветром сдует, — отрезала Нина Васильевна, словно топором. — Да и срок её – пшик. Продлевать даже не мечтай.
В трубке повисла зловещая тишина, такая, что слышно было, как муха пролетит.
— Тебя кто научил-то, а? — вдруг выдохнул Игорь с придыханием, полным изумления. — Бабки-клуши, что ли, с лавочки у подъезда?
— Я сама кого хочешь научу, — гордо вскинула голову Нина Васильевна. — Выбирай, Игорёк.
— Да плевать мне… — прохрипел он, и связь оборвалась, словно нить, перерезанная ножом.
Нина Васильевна криво усмехнулась. Иного и не ждала. Значит, пора переходить к решительным мерам.
Первым делом – к участковому. Тот, мужчина средних лет, с глазами, будто выцветшими от усталости, выслушал её, покивал и развёл руками, словно отгоняя назойливую муху.
— Понимаете, по закону выселение – только через суд. А у него временная регистрация…
— А если он за квартиру не платит? А если он всё кругом ломает и гадит? — Нина Васильевна подалась вперёд, впиваясь в него взглядом, будто сверлом. — Скажите, я на сумасшедшую похожа?
Участковый замялся, покраснев.
— Да нет, что вы, но…
— Значит, понимаете, что я не из вредности выгоняю человека на улицу. Тем более, бывшего мужа дочери. Но выхода у меня не осталось.
И она своего добилась – участковый пообещал зайти, «поговорить по душам».
Но беседы Игоря не тронули.
Более того, он, словно взбесившийся зверь, решил мстить. Нине Васильевне стали названивать соседи, один тревожнее другого. Людмила Петровна с пятого этажа билась в истерике:
— Ниночка, твой… этот… совсем страх потерял! Музыку на всю катушку, орёт как резаный по ночам, а вчера вообще драку устроил со своими дружками. Я полицию вызвала, так ему хоть бы хны!
Нина Васильевна накинула пальто и пулей вылетела из квартиры, направляясь в соседний подъезд к бывшему зятю.
Дверь открылась не сразу, будто с неохотой. Игорь стоял, привалившись к косяку, взгляд мутный, словно затянутый дымкой.
— Припёрлась, — пробурчал он. — Чего надо?
— Поговорить, — Нина Васильевна оттолкнула его плечом и шагнула внутрь, поморщившись от спертого запаха табака и немытой посуды. — Господи, ты хоть проветриваешь иногда?
— А зачем? — ухмыльнулся он. — Мне и так кайф.
Она окинула взглядом квартиру – теперь здесь царил ещё больший хаос. На кухонном столе высилась гора грязной посуды, на полу валялись какие-то обрывки, коробки, словно после погрома.
— Игорь, — Нина Васильевна подошла к нему вплотную, глядя прямо в глаза. — Я не хочу скандала, поверь. Но если ты не угомонишься… я найду способ тебя выселить. И это будет очень больно. Для нас обоих.
— Да что ты можешь? — презрительно скривился он. — Ты старая карга, которая…
— Не испытывай моё терпение, — перебила Нина Васильевна ледяным тоном.
Она ушла, спиной чувствуя его прожигающий взгляд, полный ненависти. А на следующее утро раздался звонок от соседей снизу. Оказалось, Игорь, назло, оставил открытым кран в ванной и затопил их квартиру.
Сергей и Ольга, супруги, жившие этажом ниже, предстали перед Ниной Васильевной, словно разъяренные морские божества, взбешенные бурей. С них капала вода, а во взглядах плескалось негодование.
— Нам теперь жить в руинах?! — Ольга, дородная женщина, чьи очки казались линзами, фокусирующими вселенскую скорбь, яростно взмахнула руками. — Потолок… это же просто акварель из плесени! Обои, как листья осенью, осыпались! А плазма… Сережа, скажи ей про эту проклятую плазму!
— Телевизор приказал долго жить, — пророкотал Сергей, словно надгробную речь. — Это ваш гений водопроводный кран не закрыл?
— Не мой, — прошептала Нина Васильевна, съежившись под натиском их гнева. — Бывший муж дочери… Я, конечно, заплачу за ремонт.
— Платить должен виновник потопа! — отрезала Ольга, словно гильотиной. — С какой стати вам из своей пенсии…
— Да у него денег, как у кошки слез, — горькая усмешка исказила лицо Нины Васильевны. — Он даже за квартиру не платит. Я его выселить пытаюсь, а он… вот, пакостит.
Сергей и Ольга обменялись взглядами, в которых читалось осознание масштаба трагедии.
— То есть, это он специально? — медленно проговорил Сергей, словно пробуя на вкус новую информацию. — Ну, воду оставил? Назло?
Нина Васильевна лишь бессильно пожала плечами, и этот жест был красноречивее любых слов.
— Ах ты ж… паразит! — вырвалось у Ольги. — Знаете что, Нина Васильевна, а пойдемте-ка мы наверх. Прямо сейчас.
— Зачем?
— У нас к этому… кхм… субъекту есть пара вопросов, — Сергей зловеще хрустнул пальцами. — Очень мотивирующих вопросов.
Игоря дома не оказалось. Но вечером, когда он, пошатываясь, приблизился к подъезду, его ждал «теплый» прием. У входа, словно мрачные стражи ада, выстроились Сергей и трое его молчаливых друзей.
— Слышь, гений инженерной мысли, — Сергей встал у него на пути, преграждая дорогу. — Это ты нам Ниагарский водопад устроил?
— Чего? — Игорь попытался проскользнуть мимо, но чья-то железная рука грубо схватила его за плечо. — Эй, вы чего? Я не…
— Не ври, — прошипел Сергей, его дыхание обжигало щеку Игоря. — Мы все знаем. Ты это нарочно сделал, да? Чтобы Нине Васильевне жизнь отравить?
— Ну, допустим, и что? — вдруг огрызнулся Игорь, в его глазах вспыхнул злобный огонек. — Что вы мне сделаете?
Оказалось, в их арсенале было предостаточно средств убеждения. Сергей, чьи кулаки помнили вкус побед на ринге, доходчиво разъяснил Игорю пагубность его поведения. Слово боксера подкрепил неожиданно появившийся участковый, скрупулезно зафиксировавший акт вандализма в официальном протоколе.
Нина Васильевна наблюдала за этой сценой сдержанно. Воспитанная в духе старых традиций, она не приветствовала столь грубые методы, однако где-то в глубине души зрело злорадное удовлетворение, когда Игорь, потирая пострадавшую челюсть, бросал на нее исподлобные взгляды.
— Ты все равно не выиграешь, — процедил он сквозь зубы, словно выплевывал яд. — Я отсюда не сдвинусь.
— Это мы еще посмотрим, — прозвучал в ответ тихий, но стальной голос. — Знаешь, Игорек, ты допустил одну фатальную ошибку.
— Какую такую?
— Я здесь тридцать лет живу. Каждый камень, каждый скрип половицы мне знаком. И за эти годы я успела узнать каждого соседа. А теперь, благодаря твоим стараниям, они все прекрасно знают, что ты за… существо.
Следующий день обрушился лавиной событий. Едва забрезжил рассвет, участковый принес Нине Васильевне бумаги – зловещее предвестие иска о выселении. А когда она, с замирающим сердцем, переступила порог квартиры, ее ждала разверзшаяся бездна.
Игоря и след простыл. Зато взору предстала картина вандализма: вырванные с корнем розетки зияли черными глазницами, обои висели клочьями, словно ободранная кожа, а в ванной плескалась зловонная лужа.
— Господи, во что он превратил квартиру! — ахнула Ольга, в ужасе застыв на пороге. — Трубы сорвал! Да это же… Это же уголовщина!
С наступлением вечера жильцы дома стали собираться, словно по негласному зову. Сперва робко появились соседи снизу, затем подтянулись и остальные, с разных этажей. Толпились у подъезда, и гул недовольства нарастал с каждой минутой ожидания. Все ждали Игоря.
— Я же говорила, ненормальный он! — Людмила Петровна, пенсионерка с пятого, сокрушенно качала головой. — Его еще тогда надо было выселить, когда он музыку на всю ночь врубал!
— Не, не выйдет вот так просто выжить, — Михаил Семенович, старик, одетый в вытертую жизнью куртку, ритмично постукивал своей тростью по щербатому асфальту, словно отбивая похоронный марш чьим-то надеждам. — Временная регистрация, однако!
— Это его не спасет, — отрезала Ольга, в голосе которой звенела сталь. — Да будь он хоть родным сыном, такое поведение… Это уже под статью!
Сочувствие общим коконом окутало Нину Васильевну. Подоспевший участковый, словно застигнутый врасплох внезапной бурей, выглядел растерянно.
— Что здесь у вас? Засаду устроили? — спросил он, окидывая взглядом плотную стену жильцов.
— Никакой засады, — отпарировала Ольга. — Мы лишь хотим поговорить с человеком, который методично уничтожает нашу жизнь!
— И воду, словно Ниагару, льет без зазрения совести! — подхватила Людмила Петровна, ее лицо пылало праведным гневом.
Участковый тяжело вздохнул, предчувствуя долгий вечер, и достал блокнот, словно смирившись с неизбежным.
— Ладно, составим протокол…
В этот момент из-за угла дома, словно черт из табакерки, вынырнул Игорь. Походка выдавала недавнее возлияние, а громкий разговор по телефону резал слух.
— Да плевать я на нее хотел, понял? — донеслось до застывшей у подъезда толпы. — Бабка возомнила, что выселить меня сможет! Не на того напала…
Он запнулся, словно наткнулся на невидимую стену, увидев перед собой разъяренную толпу и участкового, застывшего с блокнотом в руке.
— Э-э-э… — протянул Игорь, медленно пряча телефон в карман, словно уличенный в краже школьник. — А что это вы тут все собрались? Шабаш устроили?
— Поговорить хотим, — надвигаясь на него, словно волна, произнес Сергей. — Насчет потопа.
— И намеренной порчи имущества, — ядовито добавила Ольга.
— И систематического нарушения общественного порядка, — словно ставя жирную точку, вставил участковый, поправляя фуражку.
Игорь скользнул взглядом по лицам, ища союзников, но нашел лишь осуждение и гнев. Взгляд его остановился на Нине Васильевне. В ее глазах не было злобы, лишь вселенская усталость и какая-то непостижимая, выстраданная печаль. В этот момент до него дошло, как до последнего грешника перед вратами ада, что он проиграл.
— Вы что, все против меня сговорились? — прохрипел он, словно из последних сил. — Из-за какой-то старой развалины?
— Эта "старая развалина", — медленно, словно чеканя каждое слово, произнес Михаил Семенович, — тридцать лет в школе отпахала. Моих внуков уму-разуму учила. А ты кто такой, сынок?
Игорь открыл рот, пытаясь что-то возразить, но слова застряли в горле, словно комья глины.
Участковый откашлялся, напоминая о своем присутствии.
— Гражданин, в ваш адрес поступили многочисленные жалобы о порче имущества и дерзком нарушении общественного спокойствия. Кроме того, домовладелец настаивает на вашем немедленном выселении. Во избежание дальнейших недоразумений, предлагаю вам проследовать в отделение для дачи необходимых объяснений.
— Да плевал я на вас… — выплюнул Игорь слова, но взгляд, упавший на побелевшие костяшки сжатых кулаков участкового, заставил его осечься. — Ладно. Поехали. Только вещи мои…
— Я соберу, — прошелестела Нина Васильевна, голос ее звучал приглушенно, словно отзвук дальней грозы. — Это ведь ненадолго, правда, товарищ участковый?
Тот лишь коротко кивнул, не поднимая глаз.
— Процедура стандартная. А вот насчет выселения — это уже через суд.
— Прямо завтра и подадим, — отрезала Ольга, в голосе ее звенела сталь. — У меня зять юрист, он живо это дело обделает.
Миновал месяц, и Нина Васильевна вдохнула жизнь в опустевшую квартиру. На пороге появились новые жильцы – молодая семья, овеянная трепетным ожиданием будущего ребенка. Словно злой дух изгнан, бывший зять канул в небытие, оставив ее в покое.