Меня зовут Илья, и моя жизнь — это река. Всю свою сознательную жизнь я перевожу людей и грузы с одного берега Волги на другой на своем стареньком, но надёжном катере «Чайка». На одном берегу — наша деревня, Кривая Лука, уютно устроившаяся в речном изгибе. На другом — большая земля: трасса, райцентр, цивилизация. Я — единственная нить, связывающая два этих мира.
Работа лодочника даёт уникальный взгляд на людей. Я не лезу в душу, как врач или священник, но я вижу всё. Я вижу, с каким лицом человек уезжает в город и с каким возвращается. Вижу, как дрожат руки у мужика, везущего ящик водки, и как блестят глаза у девчонки, едущей на тайное свидание. Я слышу обрывки разговоров, пьяные откровения, тихие слёзы. Мой катер — это плавучая исповедальня, где люди, заворожённые плеском воды, часто забывают, что лодочник — тоже человек, и у него есть уши. Я был молчаливым хранителем сотен маленьких тайн, и этот груз меня не тяготил. Я просто делал свою работу.
А потом в Кривую Луку пришла икота.
Первой, как я узнал, заболела баба Нюра, тихая, богом забытая старушка с крайнего двора. Я услышал об этом от тёти Вали, продавщицы из сельпо, когда перевозил её с товаром. Она рассказала, что старушка икает третий день, да не просто, а сухо, отрывисто, будто лает. А потом, за чаем, баба Нюра вдруг сказала чужим, грубым голосом, что покойная соседка Зинка прятала золотой перстень под порогом. Самое страшное, что кольцо там и нашли. Тётя Валя рассказывала это со смехом и суеверным ужасом, а я лишь хмыкнул, списав всё на деревенские байки.
Но через пару дней я вёз на тот берег тракториста Мишку. Он всю дорогу молчал, глядя на воду, и только сухо, надрывно икал. А когда мы причалили, он вдруг посмотрел на меня мутными глазами и тем самым грубым, безэмоциональным голосом произнёс: «Ик!.. А ты, Илья, деньги-то за прошлый рейс от Петровича получил?.. ик!.. А он всем говорит, что рассчитался…» Я опешил. Петрович действительно был должен мне за перевозку сена, и я никому об этом не говорил.
Так началось. Икота поползла по Кривой Луке, как тина. Она не выбирала — косила и старых, и молодых. И каждый «заболевший» становился ходячим рупором самых грязных, самых постыдных тайн деревни. Голос всегда был один и тот же: безэмоциональный, скрипучий, будто старая уключина. Он не злорадствовал, не обвинял. Он просто констатировал факты, перемежая их сухим, рваным «ик!».
— Ик!.. А у Светки-то ребёнок не от мужа… ик!.. а от того геолога, что два года назад приезжал…
— Ик!.. А батюшка наш по ночам не молитвы читает… ик!.. а самогон из просфорной муки гонит…
Деревня, моя тихая, сонная Кривая Лука, превратилась в ад. Люди перестали ездить без нужды. Каждый рейс на моём катере проходил в гнетущей тишине. Пассажиры садились поодаль друг от друга и смотрели в пол, боясь встретиться взглядом. Каждый боялся соседа. Каждый боялся самого себя. Дружба, длившаяся десятилетиями, рассыпалась в прах из-за одной фразы, брошенной чужим голосом изо рта попутчика.
Я же продолжал работать, чувствуя себя перевозчиком душ в преисподнюю. Я видел, как рушатся семьи, как вспыхивают драки из-за старых обид, вытащенных на свет. Я пытался найти логику. Может, дело в воде? Но я пил ту же воду, что и все. В еде? Но ели все разное. Это была не болезнь тела. Это была болезнь души.
Единственным, кто сохранял спокойствие, был дед Макар, столетний старик, живший на отшибе. Он уже много лет не покидал своего двора. Я пришёл к нему, привезя из райцентра заказанные им лекарства.
— Это не болезнь, перевозчик, — сказал он, глядя на меня выцветшими, но ясными глазами. — Это Шептун проснулся. Грязный Язык.
— Какой ещё Шептун? — устало спросил я.
— Он в иле живёт, на дне. Испокон веку жил. Спит, пока его не трогают. А питается он… стыдом человеческим. Чем больше в деревне вранья, грязи, тайн, тем он сытнее. Он не убивает. Он просто всё выворачивает наружу, как старый матрас. И смотрит, как люди сами друг друга поедом едят.
— Почему он проснулся именно сейчас?
— А ты вспомни, — прищурился дед. — Месяц назад баржа по Волге шла, гружёная. На мель села прямо напротив нашей Луки. Тракторами её стаскивали, дно всё перепахали. Вот и разбудили старого.
Слова деда Макара звучали как бред, но я ему верил. Я вспомнил эту баржу. Я сам помогал стаскивать её своим катером. Я был там.
Хуже всего было то, что я тоже был хранителем секретов. Я знал, кто кому изменяет, кто кому должен, кто чего боится. И я до смерти боялся, что икота придёт за мной. Что будет, если я, перевозя в лодке молчаливых, напряжённых людей, вдруг начну говорить? Если чужой голос моим ртом расскажет, что жена председателя ездит в город не к сестре, а к любовнику? Что молодой Витька возит на продажу не просто грибы, а что-то, завёрнутое в чёрные пакеты? Я стану самым ненавистным человеком в деревне.
И она пришла.
Это началось на утреннем рейсе. Я стоял у штурвала, рядом молча курили двое мужиков. И вдруг я почувствовал знакомый спазм в горле. Сухой, резкий толчок. Ик. Я кашлянул, пытаясь скрыть его. Ик. Ещё один, громче. Мужики обернулись и посмотрели на меня. В их глазах я увидел смесь страха и жадного любопытства. Я был заражён.
Я отменил все рейсы, сославшись на неисправность мотора. Заперся у себя в доме у причала. Я боялся издать хоть звук. Я пил воду, задерживал дыхание. Икота не проходила. Я ходил по комнате, как зверь в клетке, и с ужасом ждал, когда она заговорит.
На третий день ко мне постучали. Это была Ольга, молодая учительница, в которую я был тайно и безнадёжно влюблён.
— Илья, откройте! У вас всё в порядке? Мне в город срочно нужно!
Я стоял за дверью и молчал, зажимая рот. Сердце колотилось.
— Ик! — вырвалось у меня.
— Илья, что с вами? Вы больны?
— Ик!.. Уходи… ик!.. пожалуйста!
И тут началось. Я почувствовал, как чужая воля пытается прорваться сквозь мой спазм. В голове всплыло лицо Ольги, а за ним — её тайна. Тайна, о которой не знал никто, кроме меня. Тайна о том, что она не просто так ездит в город каждую неделю. Не к больной матери.
— Ик!.. — мой рот открылся против воли. — Оль… га… ик!..
Я укусил себя за язык. До крови. Боль была острой, отрезвляющей. Я не мог. Я не предам её. Я не разрушу её жизнь.
Я понял, что Шептун питается стыдом. Он силён, пока секреты спрятаны. Он упивается страхом разоблачения. А что, если… что, если лишить его пищи?
Собрав последние силы, я открыл дверь. Ольга отшатнулась, увидев моё бледное, искажённое лицо. За её спиной уже собралась небольшая толпа — те, кому тоже нужно было на тот берег. Все смотрели на меня и ждали. Ждали грязи.
— Ик!.. — сотрясло меня. Чужой голос снова попытался заговорить об Ольге.
Но я его опередил. Я посмотрел в глаза людям, моим односельчанам, моим пассажирам, и громко, чётко сказал, перебивая свою икоту:
— Да, я икаю! И я знаю, чего вы ждёте! Хотите тайну? Получите! Помните семью приезжих, что утонули в прошлом году? Лодка перевернулась. Все решили — несчастный случай. Гроза. А это я… это я им лодку дал. Дырявую. Я знал, что она течёт. Они мне денег хороших предложили, а у меня мать болела, на лекарства не хватало. Я думал, они у берега поплавают и вернутся… А они на середину ушли. Я виноват в их смерти!
Я выкрикнул это и замолчал. Икота внутри меня будто захлебнулась. Она дёрнулась раз, другой… и стихла. В наступившей тишине я смотрел на ошеломлённые лица. Шептун хотел чужого стыда, а я дал ему свой. Я вынес свою тайну на свет, и она потеряла свою ядовитую силу. Я лишил паразита еды.
Тишина была тяжёлой, вязкой. А потом кто-то из толпы, тракторист Мишка, хрипло сказал:
— А я… я тогда у председателя не только шифер… я у него ещё и деньги из пиджака вытащил.
И его икота тоже прошла.
За ним, сначала неуверенно, а потом всё смелее, заговорили другие. Они не раскрывали чужих тайн. Они вытаскивали на свет свои. Не все, конечно. Только те, кто был заражён и доведён до отчаяния.
Концовка моей истории хорошая и чёткая. Я победил. Мы все победили. Нечисть отступила. Но на следующее утро Кривая Лука проснулась другой. Мы избавились от икоты, но не от правды. Мы смотрели друг на друга новыми глазами. Мы знали всё. И это знание лежало между нами, как глубокий, холодный омут.
Я по-прежнему перевожу людей с берега на берег. Но теперь в моей лодке всегда стоит тишина. Не тишина спокойствия. А тишина разбитой посуды. И я не знаю, что было страшнее.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#страшнаяистория #хоррор #ужасы #мистика