Самым опасным противником элитных частей СС оказался вовсе не меткий снайпер и не отважный советский танкист — им стала обычная скука.
Пока пропагандисты рисовали героические образы «сверхлюдей», сражающихся за Великий Рейх, реальные солдаты «Лейбштандарта» валялись пьяными на железнодорожных путях во французской глуши, устраивали драки из-за роста новобранцев и стояли в очередях к жёлтобилетницам с медицинскими справками в кармане.
Впрочем, неудивительно, ведь даже самые идеологически подкованные арийцы оставались людьми. Со всеми вытекающими.
К 1944 году количество военных судов выросло с трехсот до семисот, видимо, дисциплина «железных легионов» требовала постоянной коррекции. А ведь речь шла о тех самых частях, которые должны были стать примером для всего Вермахта. Тем не менее, именно в элитных подразделениях происходили самые абсурдные истории, достойные пера сатирика, а не военного хрониста.
Вдали от передовой солдаты превращались в обычных молодых парней, мечтающих о выпивке и девушках. Но армейская система ухитрялась даже эти простые человеческие потребности превратить в бюрократические страхи.
Данная статья написана по воспоминаниям ветерана СС Эрвина Бартмана
Важно помнить: преступления нацизма не могут быть оправданы ни усталостью, ни скукой, ни человеческой слабостью».
Кальвадос в кофе: как фламандцы напоили элиту СС
— Может быть, заказать всем по кофе? — предложил один из местных в деревенской пивной.
Немцы, не желая обидеть новых приятелей, согласились. Третья чашка показалась еще вкуснее второй, четвертая приятнее третьей. Только к концу вечера выяснилось, что дружелюбные фламандцы «приправляли» напиток изрядной порцией кальвадоса.
А ведь изначально немецкие командиры даже поощряли алкоголь среди подчиненных. Считалось, что рюмка-другая помогает поддерживать боевой дух и справляться с тяготами войны. Настоящие вояки должны уметь выпить, не так ли?
Все изменилось после захвата Франции в 1940 году. Гитлер, который сам почти не пил, внезапно прозрел и заявил: «Ожидаю, что военнослужащие Вермахта, поддавшиеся искушению совершать преступления из-за злоупотребления алкоголем, будут строго наказаны». Алкоголизм мгновенно превратился в государственное преступление. Пьяниц ждала принудительная стерилизация, концлагерь или смертная казнь.
Но попробуйте объяснить это эсэсовцам, которые после «кофе с сюрпризом» едва держались на ногах и пытались не свалиться под приближающийся поезд на железнодорожной насыпи.
— Эрвин, — нетвердо проговорил один из товарищей, — надо быть осторожным, когда идет поезд...
Парадокс войны: пока обычных солдат расстреливали за пьянство, карательным частям выдавали дополнительные пайки алкоголя. Похоже, геноцид требовал особого «вдохновения». В концлагерях свидетели регулярно видели эсэсовцев «с пистолетом в одной руке и бутылкой шнапса в другой».
Жетоны, презервативы и медосмотры: бюрократия разврата
Фриц Витт, командир дивизии, лично ездил в Париж выбирать девушек для домов свиданий «Лейбштандарта». Очевидно, он решил, что солдатам лучше посещать официальные заведения, чем подхватывать заразу где попало. В конце концов, больной боец — никудышный воин.
К 1942 году немцы создали настоящую империю разврата: пятьсот военных домов для свиданий по всей оккупированной Европе. Система работала с немецкой пунктуальностью. Солдаты получали официальные карточки от Верховного командования, им запрещалось заводить романы с местными женщинами. Пятнадцать минут за три рейхсмарки, строго с двух до половины девятого вечера.
— Покажите свой презерватив, — зевая, требовал санитар.
После «процедуры» тот же санитар внимательно осматривал использованное изделие и заносил данные в журнал. Затем следовала «дезинфекция» — шприц с коричневой жидкостью засовывался в самые неприятные места. Санитарные требования соблюдались неукоснительно.
Фельдмаршал фон Браухич предлагал сделать еженедельные посещения увеселительных заведений обязательными для всех молодых солдат — «для предотвращения излишеств». Впрочем, эта инициатива так и не была реализована. Видимо, даже нацистская бюрократия имела пределы.
За всей этой «заботой о солдатах» скрывалась жуткая правда: для обслуживания арийских героев силой привлекли более тридцати четырех тысяч женщин. Их хватали прямо на улицах во время облав и превращали в сексуальных рабынь. Каждая должна была «обслуживать» до тридцати мужчин в день.
— Дайте мне свой презерватив и раздевайтесь, — механически произносила девушка заученную фразу на чужом языке.
Карцер за пистолет, пьянка за колокольню: двойные стандарты
За время войны немецкие военные суды вынесли тридцать три тысячи смертных приговоров.
Для сравнения: в Первую мировую их было всего сорок восемь. Дисциплина в армии «сверхлюдей» требовала радикальных мер.
Эрвина Бартмана посадили в карцер на трое суток за то, что он разрядил найденный пистолет, выстрелив в землю, вместо того чтобы его почистить. Хижина в лесу, дырявая крыша, дощатая кровать с одним одеялом. За «преступление», которое в мирное время каралось бы выговором.
А через неделю тот же командир отмечал день рождения и разрядил всю обойму своего «вальтера» в стену местной колокольни. Когда разгневанный священник явился с протестом, офицер отделался письменными извинениями. Никого это не удивило, ведь офицерские привилегии были священны.
С февраля 1945 года заработали полевые суды — специальные трибуналы, которые выносили только два вердикта: «виновен» или «не виновен». Первый автоматически означал расстрел. Другого не дано.
Для «исправимых» создавались штрафбатальоны — карательные части, которые использовались для самых опасных операций. Разминирование, штурм укрепленных позиций, оборона безнадежных рубежей. Большинство не возвращалось.
Письма в мусорное ведро и BBC по ночам
Каждый вечер Эрвин с товарищем аккуратно вскрывали письма солдат роты. Командир лично перечитывал каждое послание домой. Если где-то проскальзывала информация о дислокации во Франции, письмо отправлялось прямиком в мусорное ведро.
— Держите языки за зубами и не смейте никому заикаться об этом, — предупреждал тот же командир, настраивая радио на волну Би-би-си.
Двойная мораль пронизывала всю систему. Солдатам запрещалось слушать вражеские передачи под страхом расстрела, но офицеры регулярно ловили лондонские новости. Информационная диета предназначалась только для низших чинов.
Еще более мрачным было вскрытие посылок с вещами погибших товарищей. Личные письма, фотографии близких, самодельные безделушки — все это требовалось разобрать и отправить семьям. Каждая такая посылка напоминала о том, что война совсем не героическая авантюра, а мясорубка, которая перемалывает людей в промышленных масштабах.
— Этот был из Кельна, у него остались родители, — тихо комментировал напарник, складывая пожитки очередного мертвеца.
Служба в тылу открывала глаза на изнанку войны лучше любых сводок с фронта. Цензура, ложь, лицемерие — все это становилось частью ежедневной рутины. Постепенно даже самые идейные начинали понимать, в какой машине они служат винтиками.
Человеческое, слишком человеческое
Элитные части СС, которые должны были стать образцом арийского совершенства, оказались сборищем обычных людей со всеми человеческими слабостями. Они напивались, влюблялись, боялись, завидовали, интриговали, словом, вели себя как все остальные мужчины, оторванные от дома и брошенные в экстремальные условия.
Парадокс в том, что эта человечность делала их одновременно более понятными и более страшными.
Понятными — потому что их мотивы и поступки легко объяснить.
Страшными — потому что эти обычные с виду люди оказались способны на чудовищные преступления, прикрываясь приказами и идеологией.
Возможно, самым жутким открытием войны стало не техническое превосходство немецкой армии (по крайней мере в начале противостояния), а тот факт, что геноцид могут творить не демоны или психически ненормальные, а вполне заурядные индивиды, впоследствии становившиеся настоящими чудовищами. Которые вечером расстреливали мирных жителей, а ночью писали нежные письма женам и матерям.
Важно помнить, что простое человеческое лицо не оправдывает ни одного преступления против народа и человечества.