Ирина всегда возвращалась домой в одно и то же время — в 18:40. Автобус, пара остановок пешком, ключ, что заедал в замке. Сергей обычно встречал её в коридоре: тапочки, шутка, объятие. Ритуал, который стал настолько привычным, что казался частью фундамента их дома.
Но сегодня коридор был пуст. Ни тапочек, ни запаха ужина, ни звуков телевизора.
На полу стоял его чемодан.
Ирина застыла в проёме, будто что-то в ней мгновенно дёрнулось и оборвалось. Она осторожно закрыла дверь, поставила сумку, в которой лежал запечатанный конверт с результатами её обследования. Руки дрожали.
Из комнаты вышел Сергей. В костюме, как будто на работу, но с той самой «походной» сумкой, которую они брали на море. Он не улыбался.
— Нам нужно поговорить.
Ирина почувствовала, как спина стала ледяной. Он говорил это голосом, которым обычно сообщал, что стиральная машинка сломалась или надо платить налог за дачу.
— Говори.
Сказала ровно. Даже сама удивилась, как спокойно это прозвучало. А внутри уже кричала, умоляла: «Нет, не сегодня. Не сейчас. Не в этот день».
— Я... Я ухожу. К другой. Прости.
Молчание зависло в воздухе, плотное, как парафиновая маска.
Ирина подошла к зеркалу в прихожей. Посмотрела на своё отражение: немного уставшее лицо, аккуратный макияж, волосы убраны в пучок. Женщина, которая несёт ужин домой и не подозревает, что сейчас ей вырвут из-под ног ковёр.
— Ты давно это решил?
Сергей отвёл взгляд.
— Пару месяцев назад. Не хотел говорить... ты выглядела уставшей. И с больницей...
— Ты знал про обследование?
— Ну… ты упомянула. Я просто подумал…
— Ты подумал, что это удобно. Что если я умру, то можно будет не заморачиваться.
Он вздрогнул. Похоже, не ожидал яда.
— Ира, я не такой.
— А какой ты, Серёж? Такой, который уходит, когда пахнет больницей? Или который уходит, потому что встретил кого-то без темных кругов под глазами и забот про ЖКХ?
Сергей потупился, будто мальчишка, которого поймали на списывании.
— Я влюбился, — прошептал он. — Это просто… случилось.
— Ты не кефир купил по акции. Это не «случилось», Серёжа. Это выбор.
Она подошла к чемодану, чуть подтолкнула его ногой.
— Уходи. Я не буду держать. Я слишком занята, чтобы ломаться.
Он, словно в замедленной съёмке, наклонился, взял ручку чемодана. Взгляд его метался — то к ней, то к двери, то к конверту на тумбе.
— Ты не спросишь, кто она?
— А зачем? У нас с ней теперь одна вещь общая — ты. А это не повод для знакомства.
Сергей ушёл, дверь щёлкнула. Глухо. Без пафоса. Без слёз.
Ирина осталась стоять одна, в коридоре, где пахло холодом с лестничной клетки и чем-то ещё — пустотой.
Она медленно взяла конверт, села на пуфик. Посмотрела на имя: её фамилия, её дата рождения, красная печать. Вскрыла его только спустя полчаса.
Диагноз был неясным. «Подозрение на образование. Рекомендуется дополнительное обследование». Слова прыгали перед глазами.
Она положила конверт обратно, встала, прошла на кухню. Вынула из холодильника кусок курицы, поставила вариться суп. Даже больным нужно есть.
— Ничего, Ира. Выдержим и не такое.
Сказала это вслух. Голос прозвучал чужим, почти жёстким. Но на удивление уверенным.
***
Прошла неделя. Семь одинаковых вечеров. Ирина приходила домой, разувалась, ставила воду для чая и садилась за стол напротив пустого стула. Телевизор молчал. Сергей всегда включал новости, а она ворчала: «Сначала поешь, потом смотри своих дикторов». Теперь — тишина.
Дочь звонила через день.
— Мама, ты как? У тебя голос странно звучит.
— Простыла немного. Всё нормально.
Она почти верила в свою ложь.
Лишь однажды, ночью, проснулась от того, что обняла подушку как человека. Пахло стиральным порошком. И одиночеством.
— Ну что ты так себя мучаешь? — сказала ей подруга Света, — ты всегда всё держишь в себе. Приезжай ко мне. Или давай в санаторий махнём, как в молодости?
— Свет… У меня не отпуск. У меня поломка жизни. Санаторий ей не поможет.
Света не отступала. Прислала ссылку на тур: пансионат под Сочи, лечение, бассейн, тихо, без детей. Ирина смотрела на сайт долго. Закрыла. Потом снова открыла. Через день отправила заявку.
Через неделю они с Светой сидели в вагоне, пили кофе из пластика и спорили, кто громче храпит.
— Ты знаешь, — сказала Света, — ты изменилась. Даже лицо стало другим. Жёстче. Как будто всё, что ты терпела двадцать лет, теперь наружу лезет.
— Я и правда терпела. Его молчание. Его «не до тебя». Даже то, что он в постели стал как гость в гостинице. А я всё думала: «Это возраст. Это стресс». А он, оказывается, просто уже уходил.
Света покачала головой.
— Мужики уходят, когда им страшно. Или когда хотят чувствовать себя снова молодыми. А мы? Мы остаёмся. С ипотекой, с диагнозами, с пустыми кроватями.
Пансионат оказался лучше, чем Ирина ожидала. Море было холодным, но красивым. А в холле стоял автомат с кофе. А ещё мужчина в очках, который каждый день там читал газету и кивал ей в знак приветствия.
На третий день он подошёл.
— Вы тут впервые?
— А что, так видно?
— Просто вы смотрите на кофе, как будто он вас обидел.
Они оба рассмеялись.
— Меня зовут Олег. Я здесь уже третий раз. Мне нравится, как здесь пахнет хвоей и новой жизнью.
— Я Ирина. Я здесь потому, что старая жизнь развалилась.
Он не стал расспрашивать. Просто предложил вместе прогуляться до смотровой.
Они шли медленно. Молчали. Иногда он рассказывал смешные истории о том, как его жена забыла его в супермаркете.
— Мы развелись три года назад. И всё равно иногда я жду, что она зайдёт и скажет: «Ты снова купил этот противный кефир?»
Ирина засмеялась. Настояще. Без горечи.
Позже, в номере, она смотрела на себя в зеркало. Лицо было другим. Усталым, но не разбитым. В глазах — что-то живое. Не про любовь, нет. Про тепло.
Она достала из сумки тот самый конверт, ещё не показанный врачу пансионата.
— Завтра. Пора разобраться. Пора точно знать, что у меня впереди.
Пока она укладывалась спать, на телефон пришло сообщение от Сергея:
«Прости, что так вышло. Я не хотел делать больно. Просто потерял себя. Ты там как?»
Ирина не ответила. Выключила телефон. Ей не хотелось говорить о прошлом. Сейчас она впервые за долгое время думала о будущем.
***
В коридоре санаторной клиники пахло спиртом и сосной. Ирина сидела у кабинета врача и листала прейскурант процедур. Что-то для спины, что-то от давления, а вот этот аббревиатурный набор — «УЗИ ОБП+ЩЖ+ОМТ» — стоил дешевле, чем её обед с Олегом вчера. Странная логика цен, как и в жизни: важное — дёшево, пустое — дорого.
Доктор был молодой, слишком для таких слов, как «патология» или «образование». Он посмотрел её карточку, провел дополнительные анализы, наконец, сказал:
— Ирина Сергеевна, можете выдохнуть. Это киста. Безобидная. Обследования в Москве перестраховались — это частая история. Нужно наблюдаться, но ничего серьёзного нет.
— То есть… я не умру?
Доктор приподнял бровь:
— Мы все когда-нибудь… но не от этого. Можете жить спокойно.
Она вышла из кабинета и села на скамейку у сосен. Закрыла глаза и позволила слезам скатиться. Не от страха, а от облегчения. Будто кто-то отпустил петлю, которая незаметно затягивалась на шее последние недели.
На следующий день, когда она с Олегом обсуждала, стоит ли брать экскурсию в горы, в холл вошёл Сергей. Без предупреждения. В своей куртке, в которой ходил на дачу. Как будто за солью зашёл.
— Ира… Я… я узнал от Светы. Она сказала, что ты в пансионате. Я… я приехал поговорить.
Олег сразу понял, кто это. Кивнул ей коротко и ушёл.
— Ты что здесь делаешь, Серёжа?
— Мне надо было увидеть тебя. Я не могу без тебя. Я ошибся. Она… она не ты. Она молчит, когда надо говорить. Смеётся не в тему. И даже кофе варить не умеет. Я дурак. Я…
— Я здорова, Серёж. Совсем. И свободна.
Он замер. Наверное, ожидал другой реакции.
— Это хорошо… Я скучал. Я думал… может, мы попробуем всё сначала?
— А ты правда думаешь, что я всё это время только и делала, что ждала, когда ты одумаешься?
Он подошёл ближе, пытался взять за руку.
— Я испугался…
— А я — нет, — сказала она жёстко, сдержанно, но не злобно. Просто — точно.
Он опустил глаза. Казалось, сейчас он скажет что-то важное. Или, наоборот, глупое.
— Я думал… я просто поторопился. Мне казалось, я влюбился. Но всё было слишком быстро. Мы с ней… я даже не узнал её толком. Не такая она оказалась. Холодная. Рядом — и пусто. А с тобой… всегда было тепло.
Ирина чуть качнула головой.
— Ты ушёл к незнакомке, потому что испугался. Это нормально, по-твоему?
— Да. В тот момент — да. Я испугался, что ты будешь страдать, что будет тяжело, что стану свидетелем твоей боли. А я слабый, Ира. Я привык убегать, когда страшно. Просто тогда это выглядело, как любовь к другой.
Она смотрела на него спокойно, без упрёков. Просто внимательно. И вдруг спросила:
— А если бы она оказалась “той самой”? Ты бы остался с ней?
Он замешкался.
— Я не знаю… Наверное, да.
— А если следующая будет “ещё больше той самой”? Ты будешь искать её до пенсии? Или до тех пор, пока кто-то не станет слишком настоящей и тебя снова не испугает?
Сергей молчал. Он хотел взять её за руку, но замер.
— Мы же двадцать лет были вместе…
— Нет, Серёжа. Мы двадцать лет были рядом. Вместе — это когда ты не уходишь при первой опасности. Это когда остаёшься, даже если страшно. Я всё время пыталась тебя не спугнуть, быть удобной, терпеливой. А ты ушёл, как только я заболела. Пусть даже и мнимо.
Он опустил голову.
— Ты изменилась.
— А ты — нет. И именно поэтому я не хочу обратно. Мне хорошо быть собой. Без страха, что опять кто-то испугается.
Он шепнул:
— Прости.
— Я прощаю. Но это не значит, что хочу повторить.
Он ушёл. Без драмы. Без чемодана. Просто растворился среди сосен.
Олег вернулся, сел рядом.
— Всё в порядке?
— Лучше, чем за последние десять лет.
Они молчали, глядя, как солнце скользит по мокрой хвое. Ирина вдруг почувствовала себя на своей стороне жизни. Впервые. Без вины, без нужды кому-то что-то доказывать.
***
Вернувшись домой, Ирина вошла в квартиру и почувствовала, как пахнет прошлым. Вещами, которые хранились по привычке, фотографиями на стенах, шторами, выбранными когда-то под его вкус.
Она включила свет, сняла пальто и вдруг поняла: в этой квартире всё про них, но уже ничего — про неё.
Первым делом она выкинула из холодильника замороженные пельмени — Сергей любил их, она терпела. Потом открыла шкаф и достала коробку с вещами, отложенными «на потом». Красное платье, купленное на распродаже и ни разу не надетое. Он однажды пробурчал: «Слишком вызывающее, тебе уже не двадцать». И она повесила его назад. А сейчас — надела.
Ткань обтянула тело удивительно легко. В зеркале отразилась женщина, не идеально молодая, не картинно счастливая, но… настоящая.
Она вышла в город без цели. Просто шла. Улыбалась продавщице у булочной, мальчику с шариком, собаке, которая чесала ухо на скамейке. Заглянула в цветочный и выбрала букет пионов — её любимых. Заплатила сама. Без повода.
На остановке её догнала мысль: «Ты же обещала детям всё рассказать».
Села на скамейку, достала телефон и набрала дочку.
— Привет, родная. Ты занята? Хочу рассказать тебе одну важную вещь…
Разговор был долгим, тёплым. Дочь сначала молчала, потом задала много вопросов, а потом сказала:
— Мам, я горжусь тобой. Ты сильнее, чем я думала.
Пока Ирина возвращалась домой, мимо проезжал трамвай. В его окне отразилась она сама — с букетом, в красном, с прямой спиной. Женщина, которая осталась собой, несмотря ни на что.
В подъезде соседка обернулась:
— Ой, Ирина, не узнала! Вы как с курорта. Помолодели!
Ирина засмеялась:
— Я просто вспомнила, кто я.
Вечером она записалась на танцы. Не на «фитнес-латину для женщин 40+», а на аргентинское танго. И написала в блокноте:
«Я — не чья-то. Я — своя». И мне этого впервые достаточно.
***