Тёплый, уютный свет заливал кухню, где в воздухе плавали восхитительные ароматы свежеиспечённых сдобных булочек с орехами. Их сладкий, манящий запах переплетался с душистым паром травяного чая, вызывая урчание моего голодного желудка. Я сидела у окна, обхватив чашку дрожащими руками, и внимательно слушала рассказ бабушки, ловя каждое её слово, каждый вздох.
— Знаешь, милая, — начала бабушка, помешивая чай, — когда человек приворожён, то при расставании он страдает невыносимо. Места себе не находит, готов на самые отчаянные поступки, даже руки на себя наложить. А вот настоящая любовь — это совсем другое. Тут такой букет эмоций может разыграться... Сегодня одно в голову шибанёт, завтра — другое. Но, внученька моя, я тебе по своему богатому опыту скажу: будь хоть каменный век, хоть эпоха рококо — брошенная баба всегда становится злой. Как бы ни менялись времена, некоторые вещи остаются неизменными... Твоя мать любила его всем сердцем, оттого и беду накликала. Он, хоть и мой сын, но скрывать не стану — ходок ещё тот был...
— А как же я? — прошелестела я бесцветным, едва слышным голосом, чувствуя, как внутри всё сжимается от боли.
— Когда мужчина любит по-настоящему, то ребёнок для него общий с женой. А как разлюбил... Только материным становится дитя. Прости, внуча, что говорю тебе такие горькие вещи, но не могу я правды скрывать. Ты уже взрослая, незачем жить в иллюзиях о том, что твои родители идеальные. Лучше знать правду, пусть даже она горькая. Так вот, — бабушка поморщилась, словно от зубной боли, — твоя мать обозлилась на весь белый свет. Я её просила остаться, со мной жить, тебя поднимать, но она и на меня напраслину возвела и была такова... Можно ли винить женщину, если большую часть жизни она прожила в гневе и ненависти?
— Не знаю, бабуль... И что теперь делать, тоже не знаю, — я закрыла лицо ладонями и вновь разрыдалась, чувствуя, как слёзы ручьями стекают по щекам.
За эти несколько дней в слезах моё лицо опухло так сильно, будто меня искусали разъярённые пчёлы. Голодный желудок сводило спазмами, требуя еды, но я не могла заставить себя проглотить ни кусочка. Уставшее, измождённое тело молило об отдыхе, но я неустанно крутилась около Фимки, укрывая его тело десятками пледов и одеял. Ничего не помогало — бесёнок судорожно трясся и шептал сквозь стучащие зубы:
— Холодно, хозяюшка... Не могу больше, замерзаю...
— Так, ведьма твоя бабка или нет, в конце концов? — Бабушка мягко обняла меня за плечи своими тёплыми, чуть дрожащими руками и нежно чмокнула в макушку. Её седые волосы, убранные в аккуратный пучок, слегка шевельнулись от этого движения. — Пока ты здесь, время там не стоит на месте. Каждая секунда промедления может стоить дорого. Сейчас хлебнёшь отварчика, перекусишь быстренько, а я тебе всё подготовлю для Ефимея и расскажу, как со всеми остальными проблемами разобраться.
— Не хочу кушать, бабуль... — прошептала я, чувствуя, как ком подступает к горлу. В глазах стояли слёзы, а в груди разливалась тяжёлая тоска.
— А сила откуда возьмётся? А магию кто питать будет?! — властно гаркнула родственница, её голос, обычно мягкий и ласковый, сейчас звучал твёрдо и решительно. Она резко повернулась и двинулась к старому буфету с посудой, чьи дверцы тихонько поскрипывали при открывании. — Ну-ка, отставить голодовку!
Я снова оказалась между двух огней, разрываясь между долгом и желанием остаться. Эта встреча с бабушкой последняя — я хотела провести с ней как можно больше времени, но в настоящем меня ждал умирающий Фимка. Один из немногих, кто всегда относился ко мне с теплотой и заботой. Его сердце было настолько большим, что вмещало в себя необъятное количество любви и сострадания.
Прощание давалось с невероятной болью. Я впивалась пальцами в плечи бабушки, чувствуя, как её тонкая рубашка пропитывается моими слезами. Рыдания сотрясали всё тело, а воздух словно становился густым и вязким. Бабушка целовала моё лицо, обхватив его своими шершавыми, мозолистыми ладонями, которые помнили десятки лет работы в саду и приготовления зелий.
— Бабушка, не могу! Сердце рвётся на части! — захлёбывалась я в рыданиях, не в силах сдержать эмоции.
— В прошлом со мной ты остаться не сможешь, ход жизни изменить нельзя, — тихо, но твёрдо произнесла она, её голос дрожал от сдерживаемых чувств. — Остаётся идти вперёд. Ты, внученька, только никогда не руби с плеча и не разменивайся близкими по духу. Они — твоя сила, твоя опора в этом непростом мире.
— Бабушка! Не могу! Не могу! — Я цеплялась за бабушку так отчаянно, будто пыталась врасти в неё руками, стать с ней единым целым, чтобы точно никогда больше не расставаться. Мои пальцы судорожно сжимали складки рубашки, а сердце разрывалось от боли. — Я сирота при живых родителях! Нет у меня никого, кроме тебя!
— Так, ты мне это прекращай! Совсем мои хлопчики тебя растопили... А ну-ка, вспомни, как раньше жила! Как никому не доверяла! — Бабушка крепко потрясла меня за плечи, пытаясь взбодрить, хотя у самой из глаз лились слёзы, оставляя блестящие дорожки на морщинистых щеках. Её голос звучал строго, но в нём слышалась такая боль, что у меня перехватывало дыхание.
Я знала, что нужно раскрутить маховик времени, но рука не поднималась, не могла заставить себя дотронуться до чёрного бриллианта и попрощаться с бабушкой навсегда. Каждая клеточка моего тела противилась этому неизбежному расставанию. Время словно остановилось, превратившись в тягучую смолу, в которой тонули все мои попытки принять неизбежное
И тогда она сама сделала это. Наклонилась ко мне, и её сухие, тёплые губы легко коснулись моего виска в последнем поцелуе. В этом простом жесте было столько любви и боли, что моё сердце, казалось, готово было разорваться на части. А потом... время пришло в движение, унося меня прочь от единственного родного человека.
В тусклом свете ночника едва угадывались очертания горы из разномастных одеял, под которыми копошились Тень и лисята. Фимка лежал, свернувшись калачиком, и его хрупкое тельце сотрясалось от непрекращающейся дрожи. Зубы выбивали частую дробь, а губы посинели от холода.
— Фимочка, я сейчас, — прошептала я, склонившись над больным. Моё сердце сжималось от тревоги, пока я торопливо открывала сумку, собранную заботливыми руками бабушки. Внутри, словно в маленьком аптечном сундучке, хранились заветные баночки с мазями, каждая из которых была тщательно закрыта тугими металлическими крышками.
Мои пальцы, действуя почти автоматически, втирали согревающую мазь в ледяную кожу бесёнка. Я остро ощущала нехватку ещё пары рук — так хотелось одновременно и растирать Фимку, и готовить отвар. Но времени на раздумья не было, и, оставив малыша на мгновение, я поспешила на кухню.
Когда я вернулась с дымящейся чашкой отвара, аромат целебных трав наполнил комнату. Казалось, что дрожь Фимки стала чуть меньше, хотя его глаза были полузакрыты, а дыхание — прерывистым. Сил у него почти не осталось, и я, словно заботливая мать, начала поить его с чайной ложечки, прислушиваясь к бессвязному бормотанию.
В груди разрасталась острая боль — осознание того, что рядом со мной остались только Фимка и Тень, придавало ситуации особую остроту. Страх за жизнь маленького бесёнка ледяной волной прокатился по позвоночнику, заставляя ладони потеть, а колени — дрожать.
Но постепенно я начала замечать улучшения. Щеки Фимки чуть порозовели, а дрожь стала менее заметной. Оставив его под бдительным взглядом Тени, я на минутку сбегала в душ, чтобы смыть тревогу и напряжение. Вернувшись, я легла рядом с другом, и он, почувствовав моё присутствие, повернулся и крепко обнял меня за шею.
Его тихое посапывание, перемежающееся с ровным дыханием Тени и лисят, убаюкало и меня. Проснулась я лишь тогда, когда Тень вместе с лисицей и их детьми устроились у меня в ногах, создавая уютное живое одеяло. Их мирное сопение помогло мне снова погрузиться в сон, чувствуя себя защищённой и нужной.
Проснулась я от невероятного аромата, который заполнил всю комнату. Сладкий, манящий запах свежеиспечённых блинов заставил меня открыть глаза. В первое мгновение я даже не поверила своим ноздрям — настолько восхитительно он разливался в воздухе. Но где же Фимка? Его тельце прижималось ко мне во сне, а сейчас ни его, ни животных рядом не оказалось.
Вскочив с постели, я заметалась по комнате, озираясь по сторонам. Не найдя бесёнка, я со всех ног бросилась на кухню, чувствуя, как сердце колотится в груди от беспокойства.
За окном царило странное утро. Редкие хлопья снега лениво кружились в хмуром и сером воздухе, словно зима, отступившая было после нескольких недель оттепели, решила напомнить о себе. Она будто не желала сдаваться, вновь беря бразды правления в свои ледяные руки.
То, что я увидела на кухне, заставило меня остановиться как вкопанная. На табуретке у плиты стоял Фимка, и вид у него был уморительный. Его короткая сбритая шерсть топорщилась в самых неожиданных местах, создавая забавный колючий ореол вокруг головы. Фартук, явно не по размеру, был обвязан вокруг талии несколько раз, отчего напоминал импровизированный пояс.
Но не менее удивительное зрелище предстало перед моими глазами на столе. Там возвышалась целая гора золотистых блинов, каждый из которых блестел от растопленного масла. Они выглядели так аппетитно, что у меня потекли слюнки. Фимка, заметив моё появление, обернулся и просиял своей фирменной улыбкой, от которой моё беспокойство мгновенно улетучилось:
—Фима, родной мой, — я кинулась обнимать друга, сердце трепетало и было готово выпрыгнуть из груди, — ты чего встал? Тебе надо постельный режим соблюдать.
—Да я вот… Блинов нам напёк, — бесёнок почесал затылок, — хозяюшка, я по всем законам не должен был выжить… Спасибо тебе что не бросила…
—Будь у меня хоть тысяча новых знакомых и друзей, я никогда не брошу того, кто растопил моё сердце! — Я разрыдалась, прижимая к себе бесёнка...
Друзья, не стесняйтесь ставить лайки и делиться своими эмоциями и мыслями в комментариях! Спасибо за поддержку! 😊