"Жизнь уходит неслышно. А потом вдруг возвращается — громко, как детский топот по дощатому полу."
I. Дом на отшибе
Двор был пуст, как вымытый в большой пост. И даже ветер, будто знавший — не время — обходил старый дом стороной, шурша в листве только где-то у ограды. Стоял он у самого края посёлка, бывшей сторожки Леспромхоза, давно уже не существующего. Дом двухквартирный, деревянный, с резными подоконниками, кое-где обглоданными временем, с облезлой краской и крышей, обросшей мхом. Здесь, на тихой стороне, жили Василий Егорович и Анна Сергеевна.
Семьдесят пять ему, семьдесят один ей. Жили вместе пятьдесят два года — ровно столько, сколько стоял дом.
По утрам Василий чинил то, что и чинилось уже впустую: капельницу в бочке для полива, подгнившую калитку, скрипучий табурет. Молчал при этом, как и всегда. Только к полудню — короткое «поел бы», на что Анна кивала и исчезала на кухне. У них был ритм, сработанный временем — как у прялки, как у часов: раз, два, раз, два… не слова — движения.
Когда-то — дети, когда-то — шум, когда-то — любовь. Теперь — память, вшитая в половицы. Иногда она просыпалась в вещах. Вот, например, старый плед, под которым сидела у окна — его подарила дочь. Где теперь дочь? Германия. Больница. «Мы вам позвоним». И всё.
— Васенька… — как-то начала она, и он вздрогнул, — а давай внуков позовём? На лето… —
— У них дела, — отрезал. — Молодёжь. Чего им с нами?
И снова — тишина. В ней было всё: упавшее яблоко, глухой тиканье часов, кашель. Мир жил где-то по ту сторону окна.
II. Они приехали
Грохот раздался в середине мая, когда снег сошёл, но земля ещё не успела впитать влагу — всё было в лужах, в сырости, в заплесневевших краях травы.
— Кто это еще … — буркнул Василий, выглянув сквозь занавеску.
— Кто это?
— Машина. Грузовик.
Он подошёл к окну, прищурился. Из новенькой «Газели» вывалился шкаф, за ним — кровать, детский велосипед с отвалившимся колесом. Молодая женщина в яркой кофте кричала кому-то внутрь машины:
— Осторожней, там же коробка с посудой!
А потом появился он — мальчишка лет пяти, вихрастый, в резиновых сапогах, прыгал по лужам как лягушка, визжал, носился, кидался комками грязи.
— Господи, — прошептала Анна, — жить-то будут… у нас?
— Да, — мрачно сказал Василий, — соседи.
Он не добавил: теперь всё будет иначе. Но знал — будет.
III. Шум
Они поселились быстро — как буря. В первый же вечер хлопали дверью, слушали музыку, ребёнок бегал по дому так, что тряслись стены. Василий курил во дворе, стискивал зубы, бормотал:
— Вот же…
Анна не говорила ничего. Только слушала. Её уши, привыкшие к тишине, жадно ловили всё: смех женщины — звонкий, молодой, ещё не уставший от жизни; голос мужчины — резкий, но не злой; детский топот, как барабан по душевной тишине. Била в такт её сердце.
Ночью они ругались. Мужчина хлопал дверью, женщина плакала в ванной. Слышно было через тонкую стенку. Василий сердился, но не выходил. Лежал на боку, спиной к Анне.
— Нервные… — прошептал.
Но сам прислушивался.
IV. Привычка
Через неделю мальчишка уже бегал по их двору. Не спрашивая, не извиняясь — как будто ему это принадлежало. Стучал по забору палкой, рвал ромашки, кидал крышки от бутылок в ведро с водой.
— Как зовут-то его? — спросила Анна однажды.
— Кто ж его знает, — буркнул Василий. — Пацан как пацан. Шумный.
— А может, добрый.
И в голосе её прозвучало что-то... забытое. Тихая жалость? Мечта?
Однажды он заглянул к ним.
— У вас есть кошка?
Василий уронил газету, глянул на мальчика, будто впервые видел.
— Нету.
— Жаль. Я бы играл.
— А как звать тебя? — спросила Анна, выйдя из кухни.
— Сашка я! Мне пять и почти половина! А вы старая?
Анна рассмеялась. Не громко — как будто вздохнула.
Сашка забежал в дом, разглядывал фотографии, щупал подушку, нашёл деревянную лошадку и закричал:
— Ух ты! Это ваше?
— Моего сына… — тихо.
Он покрутил лошадку в руках, потом забыл и убежал. Оставил после себя запах дождя и конфет.
V. Сближение
Анна начала вязать. Варежки — маленькие, с ушками, синей ниткой. Василий, увидев, ничего не сказал. Только вечером долго вертел в руках машинку — деревянную, старую. Починил колесо. Отшлифовал наждачкой.
Сашка теперь приходил каждый день. Он болтал, бегал, задавал вопросы. Анна рассказывала сказки, поила чаем, угощала пирожками. Василий сначала стороной — потом стал приносить ему гвозди, научил забивать. Мальчик хлопал в ладоши:
— Ты как папа! Только старый!
Василий улыбался. Настояще. Как будто улыбка проросла сквозь щетину лет.
Однажды родители Сашки пришли сами. Женщина с усталым, но добрым лицом, принесла пирог.
— Спасибо вам, — сказала. — Он у нас шумный… но вы к нему как родные.
Анна только кивнула. Слова застряли в горле.
А потом… была весна. И все вместе сидели на веранде, пили чай, смеялись. Сашка пел какую-то детскую песню, сбивался, хохотал.
— Бабушка, ты плачешь? — спросил он вдруг.
Анна вытерла глаза.
— Нет… Это ветер. Весна.
VI. Исчезновение
В один из дней — их не стало. Ни шума, ни топота. Двор был пуст.
— Переехали? — спросила Анна, стоя у окна.
— Может, на выходные. Может, к бабке.
День… два… неделя…
Тишина вернулась. Но теперь она была другая. Не глубокая — глухая. Как звон в ушах. Как эхо.
Анна перестала вязать. Василий больше не чинил табурет. Вечерами сидели молча.
— Скучно, — сказала она однажды.
— Привыкли.
— Не к тишине — к жизни.
Он не ответил.
VII. Возвращение
В середине июня, под вечер, раздался топот. Мелкий, нетерпеливый.
— Баааб! Баба Анна! Я вернулся!!
Сашка бежал через двор, спотыкался, махал руками. За ним — родители, с пакетами, с коробками.
— Вернулись! — закричал он. — Мы тут теперь навсегда! Я тебя так люблю!
Анна вышла на крыльцо. Василий следом. Смотрели молча, как на чудо.
— И у меня теперь котёнок! Я назвал его Васька — в честь тебя!
Василий улыбнулся. И сказал — громко:
— Проходи. У нас чай.
Жизнь снова вошла в дом — не спросив разрешения. С грохотом, с хохотом, с крошками на полу, с потерянными носками и забытыми куклами. Сашка жил у них почти каждый день. Родители работали, а он — был.
Василий рассказывал, как ловил рыбу. Анна учила шить. Иногда — вспоминали сына. Иногда — молчали. Но в этой тишине теперь жил кто-то ещё.
Однажды, под вечер, Сашка заснул на диване, уткнувшись в колени Анны. Василий посмотрел на неё — долго.
— Что? — спросила она.
— Ты знаешь… Я как будто снова слышу.
— Что?
Он кивнул в сторону ребёнка.
— Жизнь. Вот она.
Она взяла его за руку.
И в этот момент — впервые за много лет — они почувствовали: дом дышит.
