оглавление канала, часть 1-я
Приближение волка Шершень почувствовал одновременно с матерью, что наполнило его сердце малой толикой гордости. Волк выбрался на тропу впереди них и неподвижно, словно изваяние из камня, замер. Вид при этом этот серый разбойник имел какой-то плутовской. Не иначе, пока их дожидался, успел уже полакомиться зайчатиной или еще какой мелкой живностью. Варна с Шершнем одновременно тихо поприветствовали волка:
- Будь здрав, серый братец… – Волк сдержанно рыкнул в ответ.
Развернувшись, он неторопливо потрусил сбоку и чуть впереди, стараясь не выходить на тропу. Вскоре они вышли на небольшую прогалину, поросшую густой высокой травой, припорошенной, будто драгоценными камнями, крупными каплями росы, в которой разноцветьем отражался свет далеких и холодных звезд. Мать остановилась, обернувшись к сыну, и проговорила:
- А теперь я хочу, чтобы ты попробовал перемещение. Раньше мы с тобой это уже делали. Расстояния были небольшими, а местность, в которой мы это делали, была тебе хорошо знакома. Теперь же я хочу, чтобы ты представил Медведь-камень на перевале и переместился туда. Попытайся на этот раз проделать это без шума. Для этого очень четко и ясно представь себе очертания этого камня. Ты там бывал не раз. Закрой глаза. Расслабься. Не нужно напрягаться. Все должно проходить спокойно и естественно, словно ты собираешься пройти по хорошо знакомой тебе тропе. Чтобы тебе было легче расслабиться, представь себя легким утренним ветерком. А потом нарисуй в своей голове очень ясную картинку, до мельчайших деталей, до самого последнего камушка, ощути запах трав, заносимый ветром с долин на вершину, и вкус снега на губах, который притаился, прячась от солнечных лучей по укромным ложбинам меж огромных валунов. И… Просто, будто переступая порог, шагни туда. – Варна подошла к нему и, приобняв сына за плечи, тихо закончила: - Я знаю, у тебя все получится… - А потом добавила уже на ходу: - Нас с Лютым не жди, а то замерзнешь, спустись от Медведь-камня чуть ниже по склону, но не до самого подножья. Мы не заставим тебя долго ждать.
С веток кустов, нависающих над тропой, даже не осыпалась роса, когда мать с волком скрылись за поворотом. Шершень остался один.
Посмотрев несколько мгновений вслед ушедшим, он задумался. Воспоминания враз накрыли его, вызывая легкий озноб, будто он снова был ТАМ. Ни тогда, ни потом он не поведал матери и никому вообще, что произошло на самом деле. Честно говоря, он и сам тогда толком не понимал, что же это такое было. Что он тогда испытал в том болоте, куда заманил темных с их тварями и по небрежению оказался сам пойман в липкую смертельную ловушку? Страх? Нет, пожалуй, это был не страх. Страх – он парализует, мешает действовать и думать. Но он тогда мог думать. Четко, ясно, холодно. Скорее всего, это было отчаяние и злость. Отчаяние из-за того, что спрятанные в схроне малые, останутся без защиты. А одним им до их скита нипочем не добраться. А злость была на себя, на собственную беспечность, из-за которой он оказался в таком положении!
В тот раз он забрался далеко, очень далеко на север. И в спаленном городище отыскал пятерых ребятишек. Две отроковицы-близняшки, только входящие в возраст, и трое мальцов, каждому из которых было всего по пять зим. Они прятались в землянке. Как уж они выжили и куда делись родители, Шершню вызнать так и не удалось. Они были перепуганы насмерть и едва могли поведать что-то внятное. Одно он понял, что «дедуня», с которым они жили, ушел на поиски добычи уже тому, как пять дён, да так и не вернулся. И тогда он их успокоил, накормил тем, что было у него в заплечном мешке, а было там, увы, не так уж и много. Тратить время на поиски дичи он не стал. Решил, что будет охотиться по мере их движения в сторону родного скита. Так-то, это было всего-то в трех днях пути, а если применить и легкий шаг, то и за полторы суток можно было обернуться. Но только не с эдакой обузой.
Темных он почуял загодя. Успел спрятать малышей в схроне, в котором они провели предыдущую ночь, и увести погоню за собой. Удалось ему это не без труда. Лютозверей привлекал страх. А детня, поняв, что темные недалече, перепугалась насмерть. Но он справился. А вот с болотом у него вышла промашка. И это было тем обиднее, что до долины, где стоял их скит, оставалось всего-то уже не более суток ходу.
Когда, увидев, что враги клюнули на его уловку и попались в болотную западню, он от сдерживаемого злорадного ликования на мгновение потерял контроль над собственной сосредоточенностью. И в результате топь вцепилась в него мертвой хваткой. Тогда отчаяние и злость захлестнули его с головой, словно та самая топь, что тянула его в свое бездонное брюхо. Он мысленно представил чумазые, перепуганные мордашки мальцов и страстно, до крови в сжатых кулаках, до зубовного скрежета захотел оказаться рядом с ними, чтобы успокоить их и утешить. Он с трудом вытянул одну ногу из чавкающей грязи и… В голове зазвенело, будто внутри бил набатный колокол, раздался тонкий пронзительный то ли визг, то ли свист, очень похожий на то, что вырывалось из пасти лютозверей, только намного сильнее. Уши заломило, и на мгновение показалось, что глаза у него вот-вот вылезут из орбит от этого звука. А в следующий момент прозвучал негромкий хлопок, словно кто-то возле самого уха хлопнул громко в ладоши. На несколько мгновений у него потемнело в глазах, сильно закружилась голова, и… он оказался прямо в колючих кустах вереса[1]. В первое мгновение он почувствовал оторопь, ошеломление, в общем, совершенно опешил. Не удержавшись на ногах, он завалился в эти кусты, сильно оцарапав лицо и руки. Кое-как, на четвереньках выбравшись из плена жестких веток, он, не поднимаясь на ноги, потряс головой, будто пытаясь прогнать наваждение. Потом медленно встал на трясущихся ногах и с недоумением огляделся. Он стоял в глубоком овраге возле большой норы, заваленной кусками коры. Не так давно он сам тщательно укладывал эту кору, стараясь как следует спрятать лаз в схрон, где скрывались малые! В ушах еще стоял звон, голова кружилась, и тошнота подкатывала горьким комком к горлу. Не сумев удержать этот комок, он согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку остатками сухих кусочков ягод, которыми он сегодня подкреплялся с утра.
Едва сумев отдышаться, он утер рукавом рот и дрожащими пальцами отстегнул баклагу с водой от пояса. Жадно прильнул к берестяному горлышку, глотая взахлеб горьковатую теплую воду. Выпив все до последней капли, почувствовал себя немного лучше. Опять огляделся по сторонам, будто пытаясь убедиться, что это не какой-нибудь морок или происки темных. И только тут он вспомнил, как его наставник Невед рассказывал ему про перемещение, коим владели почти все знающие. Только он говорил, что этому нужно долго и усердно учиться, иначе можно попасть невесть куда, или, что еще хуже, застрять в межмирье, откуда уже не будет выхода. Представив, что ему скажет мать или старец Световлад, если он расскажет им о произошедшем, он даже зажмурился. Нет уж… Пускай это будет его тайной.
По прошествии одного года после этих событий, мать, однажды войдя в его опочивальню, торжественно проговорила:
- Ну вот, настало время научиться тебе перемещению. Начинать будем с малого. Перво-наперво, ты должен уяснить, что перемещение – это не баловство. Оно требует большой концентрации всех твоих сил и отнимает много энергии. И быстро это не происходит. Скажем, если ты будешь уходить от погони или находиться посреди битвы – у тебя не получится переместиться, не достанет сосредоточенности. И страх будет тоже тебе в этом деле помехой. К тому же, после завершения у тебя еще какое-то время не будет сил. Поэтому перемещайся только в самых крайних случаях и когда будешь уверен, что место, куда ты хочешь попасть, для тебя совершенно безопасное. Ты понял?
Шершень только кивнул, опасаясь поднять на мать глаза, понимая, что по его взгляду она все поймет. Варна посмотрела на него внимательно, сразу почуяв, что сын ей чего-то не договаривает. Но у нее не было привычки вытягивать из него слова или его маленькие секреты клещами. Уважая в нем самостоятельного человека, мужчину, она считала, что если возникнет у него такая потребность, то сын сам с ней поделится. А коли нет… Тогда так тому и быть.
После первого простенького перемещения из опочивальни в горницу он чуть не расшиб лоб о печь и сразу почувствовал знакомый звон в ушах. Короткий хлопок тоже был, а вот визжащих звуков почти не было. Мать смотрела на него несколько секунд с нескрываемым изумлением, но опять ничего не сказала и не спросила, только одобрительно кивнула головой и потрепала его по темным кудрям.
А теперь ему предстояло переместиться на довольно значительное расстояние. Усевшись на землю, он прикрыл глаза и стал вспоминать очертания Медведь-камня. Не единожды ему приходилось бывать возле этой громадной скалы, напоминающей своими очертаниями медвежью голову. Поэтому он сначала бегло, а потом более тщательно представил себе сначала сам камень, а потом и все, что было вокруг. Когда в голове картина стала четкой и ясной, он поднялся на ноги и, представив себя стоящим на перевале, сделал шаг вперед. Миг головокружения, и в ушах у него засвистел холодный ветер, осушая выступившие от напряжения на лбу капельки пота. Шершень открыл глаза и выдохнул с облегчением. На слабую тошноту он уже не обращал внимания.
Небо на востоке начало сереть. Шершень еще постоял несколько минут у Медведь-камня, глядя на расплывающиеся в небе звезды. Мать ему говорила, что до Большого Огня солнце всходило на другой стороне. И там, где теперь восток, был запад. Чудно… Наставник Невед объяснял ему про движение Мидгард-Земли, про энергетические волны, которыми переплетена вся Вселенная, и об изменениях, произошедших в большом мире. Он помнил все его уроки и вроде бы все понимал, но все равно было чудно и немного страшно. Впервые он задумался о хрупкости жизни в этом мире. Порыв холодного ветра взъерошил его волосы, будто стараясь ему напомнить, зачем он здесь. Шершень усмехнулся и проворчал, обращаясь к разгулявшемуся Сиверко:
- Будет тебе… Ухожу… - И стал осторожно спускаться по склону вниз.
Мысли о вселенских проблемах плавно переключились на более житейские темы. Он стал думать об отце. Однажды, будучи еще совсем мальцом, не более восьми зим, он спросил старца:
- Отче, а я когда-нибудь смогу увидеть отца?
Старец быстро и проницательно глянул из-под кустистых седых бровей на него, а потом отвел взгляд и неохотно проговорил:
- Никто не знает своей судьбы. И пытать о ней – значит самому усложнить себе путь, начертанный Роком. А Рок изменить нельзя. Какими бы ты не ходил путями, рано или поздно тебе все равно предстоит исполнить назначенное.
Вспоминая тогдашний ответ старца, Шершень даже фыркнул. Он знал, как эту витиеватую мысль можно было выразить одним словом «не знаю».
Вдруг он остановился. Незаметно для себя он спустился к подножью горного склона и даже отошел от него на достаточно большое расстояние. А ведь мать его просила дождаться их с Лютым на середине склона! Он внимательно огляделся вокруг. Здесь под сенью молодого леса еще стоял ночной сумрак. У него вдруг возникло чувство, что он здесь не один. Усилием воли он прогнал легкую панику, липкими пальцами подбирающуюся к его горлу. Послать мысленный поиск? А если это враги и среди них есть знающие? Тогда он все равно, что крикнет «смотрите, я здесь!». Досадуя на себя за собственную беспечность, Шершень медленно потянул из-за плеча лук. Другая рука уже стала доставать стрелу из колчана, но он не успел ее наложить на тетиву. Позади него раздался чуть насмешливый хрипловатый мужской голос:
- Стой спокойно, парень… Руки опусти… И не делай глупостей…
[1] Верес – На старославянском название можжевельника.