Сырой запах лилий, казалось, въелся в обои. Нина Петровна сидела на краешке дивана, сжимая в ладонях единственную фотографию, которую успела спасти от Марины.
Сын Паша, улыбаясь, щурился на солнце. Живой.
Марина влетела в комнату, полная той неуместной, деловитой энергии, от которой у Нины Петровны сводило скулы. Она уже сменила траурный черный платок на серый кашемировый кардиган.
— Нам нужно быть сильными, Нина Петровна. Паша бы не хотел, чтобы мы раскисали.
Нина Петровна молча смотрела на фото. Сильными? Она хотела выть, кататься по полу, биться головой о стену. Но вместо этого просто сидела, превратившись в камень.
Зазвонил телефон. Марина перехватила трубку на втором гудке, отошла в коридор. Голос ее стал мягким, вкрадчивым.
Нина Петровна знала, это Валентина, ее единственная близкая подруга.
— Валюша, здравствуй… Да, держимся… Как она? Ну а как она может быть… Разбита, конечно. Но ты не волнуйся, я же рядом. Теперь это моя забота, я его маму не оставлю, все для нее сделаю.
Марина говорила еще что-то про документы, про то, что сейчас не лучшее время для визитов, нужно дать свекрови прийти в себя. Положила трубку и вернулась в комнату с той же решительной улыбкой.
— Валя звонила. Переживает за вас. Я ее успокоила.
Следующие дни превратились в странный, мучительный марафон. Марина с пугающей скоростью избавлялась от вещей Паши.
Не спрашивая, не советуясь. Просто складывала в черные мусорные мешки его свитеры, диски, книги.
— Так будет легче, — объясняла она, избегая взгляда Нины Петровны. — Создадим новое, чистое пространство. Психологи советуют.
Новое пространство. В квартире, которую Нина Петровна получила от родителей, где каждый сантиметр хранил воспоминания, сначала о муже, потом о сыне.
Теперь эти воспоминания паковали в мешки.
Однажды вечером Нина Петровна попыталась возразить.
— Мариночка, не надо… Это Пашина гитара. Пусть постоит.
Невестка выпрямилась, и на ее лице промелькнуло что-то жесткое, чужое. Всего на миг.
— Нина Петровна, это называется «якоря». Они тянут нас на дно. Вы же не хотите утонуть в горе? Мы должны двигаться дальше. Ради памяти Паши.
Она говорила правильные, вычитанные из журналов слова, но звучали они фальшиво. Словно она репетировала эту роль, и теперь боялась сбиться.
По вечерам Марина подолгу говорила по телефону. Уходила на кухню, плотно прикрывала дверь.
Нина Петровна не подслушивала, но обрывки фраз долетали до нее, впиваясь в сознание ледяными иглами. «Полное вступление в наследство…», «Нужно будет ее согласие…», «Опека? Нет, что ты, это лишнее…».
Страх, холодный и липкий, начал вытеснять горе. Она смотрела на улыбчивую, заботливую невестку и видела перед собой хищника, терпеливо выжидающего момента для последнего, решающего прыжка.
Ей стало понятно, что ее не просто пытаются избавить от прошлого. Ее саму планомерно стирали из этой квартиры, из этой жизни.
Развязка наступила через месяц. Марина вошла в комнату с папкой бумаг и той самой приторной улыбкой, от которой у Нины Петровны заломило в висках.
— Нина Петровна, я тут все уладила. Нашла для вас прекрасное место.
Она положила папку на стол и раскрыла ее.
— Что за место? — голос Нины Петровны прозвучал глухо, как из-под земли.
— Пансионат. «Серебряная ива». Там свежий воздух, сосны, профессиональный уход.
Врачи, процедуры. Вам нужно восстановиться, отдохнуть от этого всего. Городская среда вас угнетает.
Марина говорила быстро, уверенно, не давая вставить ни слова.
— А квартира?
— А квартиру мы продадим. Зачем вам одной такие хоромы? Это тяжело и непрактично. А так и на пансионат хватит на много лет вперед, и мне будет на что новую жизнь начать.
Паша бы одобрил, он всегда хотел, чтобы я была счастлива.
Она пододвинула бумаги и протянула ручку.
— Тут просто подписать нужно. Формальность. Согласие на продажу и на переезд.
И в этот момент что-то изменилось. Горе, апатия, страх — все это сжалось в один тугой, раскаленный узел где-то в груди. Нина Петровна медленно подняла глаза на невестку.
— Я ничего не буду подписывать.
Марина моргнула. Улыбка на ее лице застыла, а потом медленно сползла, как плохой грим.
— Что, простите?
— Я. Ничего. Не буду. Подписывать. — отчеканила Нина Петровна, и сама удивилась силе своего голоса. — Это мой дом. Я отсюда никуда не уеду.
Лицо Марины исказилось. Пропала заботливая невестка, исчезла скорбящая вдова. Осталась злая, расчетливая женщина.
— Вы что, не понимаете? — прошипела она. — У вас нет выбора! Вы старая, больная женщина! Кто о вас позаботится?
— Только не ты.
Это было последней каплей. Марина схватила телефон Нины Петровны со стола.
— Значит, будет по-плохому. Никаких звонков подружкам. Посидите и подумаете. Врач сказал, вам нужен полный покой.
***
Она выскочила из комнаты, и Нина Петровна услышала, как в замке поворачивается ключ. Она осталась одна. Запертая в собственной квартире. Но впервые за этот страшный месяц она не чувствовала себя жертвой. \
В ней проснулась ярость. Она обошла комнату, ее взгляд лихорадочно искал выход, способ дать о себе знать. И тут она вспомнила. В старой тумбочке, под стопкой пожелтевших скатертей, лежал он.
Старый кнопочный телефон Паши, который он оставил «на всякий случай». Батарея давно села, но зарядное устройство должно быть где-то там же. Сердце забилось чаще, наполняя тело не отчаянием, а решимостью.
Борьба только начиналась.
Дрожащими пальцами Нина Петровна рылась в тумбочке. Вот он, спасительный аппарат, а рядом — зарядка.
Она воткнула штекер в розетку, и через несколько мучительно долгих минут на экране загорелся индикатор. Телефон ожил.
Первый номер в списке контактов — «Валя-подруга». Гудки казались оглушительными.
— Алло?
— Валя, это я, Нина. Слушай меня внимательно…
Она говорила быстро, сбивчиво, шепотом, боясь, что Марина вернется. Рассказала все: про пансионат, про бумаги, про запертую дверь.
— Сиди на месте. Ничего не делай. Я еду, — голос Валентины был тверд как сталь. — И я буду не одна.
Прошел, наверное, час. Нина Петровна сидела у двери, прислушиваясь к каждому шороху. Ключ в замке повернулся. Вошла Марина, но не одна. С ней были двое мужчин в деловых костюмах. Риелторы.
— Ну что, надумали, Нина Петровна? — с ледяной вежливостью спросила Марина. — Мои коллеги хотят осмотреть квартиру.
В этот момент в прихожей раздался резкий звонок в дверь. Марина вздрогнула.
— Я никого не жду.
Она нехотя пошла открывать. На пороге стояла Валентина, а за ее плечом виднелась полицейская форма. Участковый, молодой парень, серьезно посмотрел на Марину.
— Нам поступило сообщение о незаконном удержании человека. Гражданка Петровна Нина Петровна здесь проживает?
Лицо Марины стало белым как бумага. Она попыталась что-то сказать, загородить проход.
— У нее горе, она не в себе… Я просто забочусь…
— Мы сами разберемся, — оборвал ее участковый и прошел в комнату. Валентина бросилась к Нине Петровне, обняла ее.
Риелторы, почувствовав неладное, тихо испарились. Участковый задавал вопросы, сначала Марине, потом Нине Петровне.
Ложь невестки рассыпалась на глазах. Запертая дверь, отобранный телефон, бумаги на продажу квартиры — все это складывалось в очень некрасивую картину.
— Так, гражданка, — обратился полицейский к Марине, — проедем в отделение. Будем разбираться в вашей «заботе».
Когда за Мариной закрылась дверь, Нина Петровна медленно выдохнула.
Валентина заварила на кухне крепкий чай, и его аромат, смешавшись с запахом озона после короткой грозы за окном, окончательно вытеснил приторный дух лилий.
— Отобьемся, Нин, — уверенно сказала Валентина, накрывая ее руку своей. — И юриста найдем. Это твой дом. И никто тебя отсюда не выгонит.
Нина Петровна посмотрела на фотографию сына. Горе никуда не ушло, оно осталось ноющей раной.
Но страх исчез. Теперь она знала, что не одна. Она будет бороться. За свой дом. За свою память. За себя. И она победит.
***
Отделение полиции не сломило Марину, а лишь закалило ее ярость. Ее отпустили через несколько часов, выписав штраф и строго предупредив.
Вернувшись в пустую квартиру за своими вещами, она не смотрела на Нину Петровну. Ее взгляд, холодный и острый, как осколок стекла, был направлен в пустоту.
— Это еще не конец, — бросила она, захлопывая чемодан. — Вы пожалеете об этом. Вы очень сильно пожалеете.
Она ушла, оставив после себя звенящую пустоту, которая была страшнее любого крика.
Валентина нашла юриста через знакомых. Анна Борисовна, женщина лет сорока с цепким взглядом и спокойным голосом, приехала к ним на следующий же день.
Она внимательно выслушала Нину Петровну, просмотрела документы на квартиру.
— Тактика понятна, — сказала она, закрывая папку. — Она будет давить на вашу недееспособность. Шок, горе, возраст.
Попытается стать вашим опекуном, чтобы получить контроль над имуществом. Наследница первой очереди, как-никак, хоть и по представлению.
— Но я в своем уме! — воскликнула Нина Петровна.
— Я это вижу. А теперь это нужно будет доказать суду. И будьте готовы, процесс будет грязным.
Она будет искать свидетелей, которые подтвердят, что вы заговариваетесь, все забываете. Будет приводить врачей.
Прогноз Анны Борисовны сбылся пугающе быстро. Через неделю почтальон принес официальное уведомление. Марина подала в суд иск о признании свекрови ограниченно дееспособной и назначении опекунства.
Читая казенные строки, Нина Петровна почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Одно дело — бороться с наглостью невестки, другое — с бездушной судебной машиной, которую та запустила. Ей предстояло доказывать, что она не сумасшедшая.
— Она не остановится, — прошептала Нина Петровна, показывая бумагу Валентине.
— А мы и не предлагаем ей останавливаться, — твердо ответила подруга. — Мы ее сами остановим.
Аня, — она набрала номер юриста, — у нас пополнение. Прилетела первая ласточка от Мариночки.
Анна Борисовна дала четкие инструкции. Первым делом — пройти независимую психолого-психиатрическую экспертизу.
— Нам нужно заключение от авторитетного специалиста, которое мы положим на стол судье раньше, чем она притащит своего карманного эскулапа.
Нина Петровна, вам придется собрать волю в кулак. Разговаривать с врачами, отвечать на тесты.
Нина Петровна кивнула. Страх никуда не делся, он сидел холодным комком в животе. Но поверх него нарастала другая, обжигающая эмоция — праведный гнев.
Ее, вдову, потерявшую единственного сына, теперь пытались втоптать в грязь, выставить полоумной старухой ради квадратных метров.
— Я готова, — сказала она, и в ее голосе не было ни капли сомнения. — Я буду бороться. Ради Паши. Он бы не позволил так со мной поступить.
Вечером, оставшись одна, она подошла к окну. Город жил своей жизнью, светились окна в домах напротив, ехали машины. Там, в этих окнах, были свои истории, свои драмы и радости.
А ее история превратилась в поле боя. И она не собиралась сдавать ни пяди своей земли. Война только начиналась.
Экспертиза проходила в стерильно-белом кабинете частной клиники. Доктор, седовласый профессор с добрыми глазами, задавал вопросы.
О детстве, о работе, о Паше. Нина Петровна сначала отвечала напряженно, но постепенно спокойный тон врача и его искреннее участие сделали свое дело.
Она говорила о сыне, и горе, которое она прятала глубоко внутри, вырвалось наружу слезами.
— Это нормальная реакция на потерю, — мягко сказал профессор, протягивая ей стакан воды. — Было бы странно, если бы ее не было. А теперь давайте решим несколько логических задачек.
Тесты были утомительными, но Нина Петровна вцепилась в них, как в спасательный круг. Она решала, считала, вспоминала, мобилизуя все ресурсы своего разума.
Тем временем Марина развернула свою войну. Она обзванивала соседей, знакомых, дальних родственников.
Рассказывала душераздирающие истории о том, как у свекрови «совсем поехала крыша после трагедии», что она разговаривает сама с собой, бросается на людей.
Соседка с третьего этажа, которая раньше всегда улыбалась, теперь при встрече торопливо отводила взгляд.
Дворник, с которым они часто болтали о погоде, смотрел с откровенной жалостью. Нина Петровна чувствовала, как вокруг нее сгущается вязкая паутина из лжи и сочувствия.
Но через неделю раздался звонок от Анны Борисовны.
— Нина Петровна, у меня для вас новости. Заключение экспертизы готово. Вердикт: вы абсолютно вменяемы.
Реакция на стресс в пределах нормы. Память, интеллект — все соответствует вашему возрасту и образованию. Это наш первый козырь.
Надежда, хрупкая и робкая, шевельнулась в душе.
— А теперь, — продолжила юрист, и в ее голосе появились жесткие нотки, — мы будем наносить ответный удар.
Я сделала несколько запросов. И кое-что нашла. Ваша невестка незадолго до трагедии взяла крупный кредит на открытие бизнеса. Бизнес прогорел. А за неделю до гибели Павла она полностью погасила этот долг.
— Но откуда у нее деньги? — ахнула Нина Петровна.
— Вот именно. Я почти уверена, что деньги Пашины. Возможно, его «северные», которые он копил.
Если мы докажем, что она обманом получила у него эту сумму, а потом, когда он погиб, решила избавиться от единственного свидетеля ее махинаций и получить квартиру...
Картина для суда будет совсем другой. Не скорбящая вдова, а хладнокровный хищник.
На предварительном слушании Марина вела себя уверенно. Рядом с ней сидел холеный адвокат. Она говорила о своей безмерной любви к покойному мужу и о беспокойстве за здоровье свекрови.
— Она нуждается в уходе, ваша честь! В постоянном присмотре! А я, как любящая невестка, готова обеспечить…
— Ваша честь, — прервала ее Анна Борисовна, поднимаясь. — У нас есть заключение независимой экспертизы, подтверждающее полную дееспособность моей подзащитной.
А также у нас есть вопросы к финансовому положению госпожи Марины и происхождению средств, которыми она погасила свой многомиллионный долг аккурат перед смертью супруга.
Марина замерла. На ее лице на мгновение отразилась паника. Всего на миг, но этого было достаточно.
Судья поднял бровь, а Нина Петровна почувствовала, как страх отступает, уступая место ледяной уверенности. Теперь нападала она.
Зал суда казался холодным и безжизненным. Марина, одетая во все черное, играла роль убитой горем вдовы.
Ее адвокат вызвал соседку, которая, запинаясь и краснея под взглядом Анны Борисовны, лепетала что-то о странностях Нины Петровны.
— Она разговаривала с фотографией сына… И плакала…
— Скажите, — встала Анна Борисовна, — а ваш собственный сын сейчас в армии служит? Вы с его фотографией не разговариваете?
Соседка замолчала, опустив глаза. Следующий «свидетель» оказался еще слабее. Стало ясно, что линия обвинения трещит по швам.
А потом пришел черед Анны Борисовны. Она методично, шаг за шагом, рушила образ Марины. Выписки по кредиту.
Банковские переводы. А затем она вызвала своего свидетеля. В зал вошел крепкий мужчина лет сорока, коллега Павла по вахте, Игорь.
— Павел был моим лучшим другом, — сказал он, глядя прямо на судью. — В последнюю свою вахту он был сам не свой.
Рассказал, что Марина вытянула из него все его сбережения. Он копил на дачу для матери. А она вложила их в какую-то аферу и прогорела.
Марина вскочила.
— Это ложь! Он сам мне их дал! Он меня любил!
— Он собирался с вами разводиться, — спокойно продолжил Игорь, не обращая внимания на ее крик. — Сразу после возвращения. Сказал, что устал от ее лжи и жадности.
Вот, — он протянул телефон судебному приставу. — Его последнее сообщение мне. «Устал как собака. Приеду — подаю на развод. Пусть катится со своими кредитами. Мамку только жалко, как она это переживет».
В зале повисла тяжелая пауза. Адвокат Марины что-то шептал своей клиентке, но та его не слышала.
Ее лицо превратилось в безобразную маску ярости. Вся ее игра, весь ее план рассыпался в прах.
Судья вынес решение быстро. В иске Марине отказать. Суд не нашел никаких оснований для признания Нины Петровны недееспособной.
Более того, судья постановил передать материалы о финансовых операциях Марины в прокуратуру для дальнейшей проверки.
Выходя из зала суда, Нина Петровна впервые за долгое время глубоко вздохнула. Валентина и Анна Борисовна обнимали ее. Марина промчалась мимо, не глядя, ее лицо было серым от злости и страха.
Вечером, в своей квартире, Нина Петровна взяла в руки фотографию Паши. Теперь она не плакала.
Она смотрела в его улыбающиеся глаза и чувствовала не горе, а тихую, светлую печаль. И еще — силу. Она защитила его дом. Она защитила его память от грязи.
Она знала, что впереди еще много трудных дней.
Но теперь она не боялась. Она сидела в своей квартире, в своем кресле, и впервые за долгие месяцы чувствовала себя дома. В безопасности. Победительницей.
Читайте от меня:
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.