Элинор проснулась внезапно, будто от толчка невидимой рукой. Сердце гулко билось в груди, и в первый миг она не поняла, что стряслось: во сне ей виделся ясный рассвет, нежаркое солнце над бескрайней равниной, мягкий ветер, приносящий запах полыни. Но вместо этого вокруг простирался полумрак. Не было золотого света, что вчера залил их выход из леса; небо над головой снова заслоняли переплетённые ветви, и сквозь них сочился лишь мутный серый свет. Холодный сумрак окутывал всё, под ногами виднелась чёрная подстилка хвои, а неподалёку высились мрачные силуэты елей. Элинор судорожно вдохнула — горло мгновенно сдавило тревогой. Она рывком села, оглядываясь в смятении.
— Нет… — тихий, сорвавшийся шёпот слетел с её губ. Сон еще держался обманчивым отзвуком в памяти, но реальность неумолимо вгрызалась в сознание. Вместо открытого простора — тесный лабиринт стволов. Вместо утра свободы — вечный сумрак Тёмного леса. Они не вышли.
— Элинор? — раздался рядом хрипловатый голос Дариуса. Он встрепенулся, просыпаясь от её резкого движения. Ещё минута назад он дремал, прислонившись спиной к стволу; сейчас же его глаза уже блестели настороженностью.
Она обернулась к нему, и он по выражению её лица всё понял прежде слов. Секунду они просто смотрели друг на друга, пытаясь осмыслить невозможное. Элинор искала в нём опору, хоть какое-то объяснение — может, она всё ещё спит и это новый кошмар? Но нет: прохладный влажный воздух леса щипал кожу слишком реально, под пальцами чувствовалась шероховатая кора, а вдалеке доносился монотонный стон ветра в верхушках деревьев. Всё это было настоящим.
— Что произошло?.. — прошептала она наконец, голос дрожал. — Мы же… Мы вышли. Я помню… солнце, равнину… озеро…
Дариус молчал, глядя куда-то сквозь неё. Его челюсть медленно сжалась, и по линии скул прошла судорожная дрожь. Он тоже помнил — каждый миг того триумфального выхода из лесной тьмы. Как яркий свет хлынул им в лицо, как тёплый ветер принёс запах свободы, как заструился дымок деревенских очагов на горизонте. И как они, смеясь и плача от радости, обнимали друг друга под открытым небом. Всё это было так живо, так осязаемо… неужели лишь мираж?
Элинор в отчаянии вглядывалась в него, но Дариус по-прежнему хранил молчание. Она видела, как вокруг его серых глаз залегли напряжённые тени. Он поднялся на ноги — слишком резко, будто у него тоже подгибались колени от внезапной слабости, — и провёл ладонью по лицу, прогоняя остатки дрёмы. Затем, прерывисто выдохнув, обвёл глазами окружающее пространство.
Они находились на маленькой поляне, окружённой кольцом высоких смолистых сосен. Вчера вечером эта поляна казалась им простором равнины: иллюзия соткала из неё бесконечное поле, луга, далёкие холмы. Теперь же мерклый дневной свет едва пробивался сквозь густые кроны по краям поляны. Ветки смыкались над их головами подобно своду, и лишь в центре остался круглой формой проём, из которого лился тусклый свет — того самого утра, которого они ждали с таким ликованием, а теперь страшились.
Дариус тяжело опёрся рукой о ствол ближайшего дерева. Костёр их давным-давно погас; на сырой траве чернело выжженное пятно и тлели угольки. Значит, они действительно ночевали здесь. Здесь — не за пределами леса, а по-прежнему внутри него. Он прошёлся вдоль кромки поляны, стараясь сохранять самообладание. Каждое его движение было размеренным, но Элинор чувствовала напряжение, исходившее от него, словно раскаты далёкого грома.
— Это был обман… — наконец тихо проговорил он, не оборачиваясь. В этих словах звучала затаённая ярость. — Лес сыграл с нами злую шутку.
Элинор поднялась, чувствуя, что всё тело знобит. У неё подгибались ноги, и сердце то ухало тяжёлым молотом, то вдруг проваливалось в пустоту. Обман. Её сознание не хотело принимать это, сопротивлялось, искало лазейку: может быть, иллюзией как раз была эта поляна в чаще, а не вчерашний выход? Может быть, они на самом деле снаружи, просто налетевший утренний туман затянул солнце?
Она задрала голову, прищурилась, пытаясь разглядеть сквозь ветви чистое небо. Меж колючих лап ели местами виднелись клочки светло-серого — но это был не весёлый утренний небосвод, а хмурое покрывало облаков. Ни следа того ослепительного голубого купола, под которым они шагали вчера. Ни холмов вдали, ни птиц над головой. Лишь неподвижные, неестественно прямые стволы вокруг, да мёртвая тишина.
— Нет… нет, — вырвался у неё слабый стон. Элинор прикрыла лицо ладонями, как будто это могло отгородить её от ужасной правды. К глазам подступили горячие слёзы. — Как же так? Мы… мы были снаружи… Я видела солнце, чувствовала ветер…
Дариус вернулся к ней, шаги его были почти бесшумны по мягкому ковру мха. Он смотрел на неё с мучительной виноватой тоской.
— И я видел, — глухо сказал он. — Всё было настолько реально, что я поверил.
Он произнёс последнее слово с горькой усмешкой — словно осуждая себя за наивность. Элинор сдавленно рыдала, уткнувшись лбом в сложенные руки. Ладони и рукава её были влажными: не сразу она поняла, что это утренняя роса впиталась в ткань плаща, пока они спали на траве. Вчера эта роса казалась ей благословением — алмазной пылью нового дня. Теперь же каждая холодная капля жгла кожу напоминанием о собственном легковерии.
Дариус осторожно коснулся её плеча. Он чувствовал, как она дрожит, и не знал, чем утешить. Что он мог сказать, если сам едва не кричал сейчас от ярости и разочарования? Он глубоко вздохнул, стараясь обрести хоть толику спокойствия. Её горе сейчас было важнее.
— Элинор, — мягко окликнул он. — Посмотри на меня.
Она покачала головой, закрывая лицо волосами. Но Дариус не отступил. Он опустился перед ней на одно колено, чтобы их глаза были на одном уровне, и бережно взял её за запястья, отнимая руки от её побелевшего лица. Элинор не сопротивлялась, только перевела заплаканный взгляд на него. В этих обычно ясных, как утренняя роса, глазах плескалась боль.
— Это не твоя вина, — сказал он твёрдо, заглядывая ей прямо в глаза. — Лес околдовал нас обоих. Так тонко, что мы и представить не могли.
Она всхлипнула, пытаясь совладать с дыханием. Слёзы блестели на тёмных ресницах, и Дариус почувствовал, как что-то сдавило грудь при этом зрелище. Он готов был отдать всё, лишь бы не видеть её страданий.
— Я… я так верила, что все ужасы позади… — прошептала Элинор. — А теперь…
Она осеклась, беспомощно оглядывая окружающие тени. Взгляд её упал на дальний конец поляны — там между стволов по-прежнему темнела извилистая полоса сухого русла, их давний путеводный ориентир. Русло уходило между деревьев и терялось в тумане. Вчера они шли по нему на свободу. И лес терпел их до поры, позволяя надеяться… чтобы потом вывернуть реальность наизнанку.
Дариус проследил за её взглядом и тоже посмотрел на исчезающую в чаще ленту русла. Его глаза прищурились. Мирное величественное создание, появившееся на пути, — это был ключевой образ, приманка, чтобы окончательно снискать их доверие. А затем — видимость открытого пространства… Он зло выдохнул, чувствуя, как праведный гнев разгорается внутри. Кулаки непроизвольно сжались, ногти впились в ладони.
Элинор, заметив перемену в его лице, испуганно коснулась его руки. Она чувствовала исходящую от него волну ярости — как тугой всплеск воздуха перед пожаром. Внутри Дариуса словно набухал бурлящий источник силы. Даже воздух вокруг, казалось, задрожал в ответ на его эмоцию. Пару мигов назад Элинор трясло от плача, а теперь дрожь пошла по земле — еле различимо, будто вдалеке прошёл тяжёлый зверь.
— Дариус… — позвала она, сжимая его руку обеими ладонями. Её голос всё ещё дрожал, но теперь не только от слёз — от опасения за него. — Пожалуйста… не молчи.
Его пальцы были холодными, напряжёнными. Услышав её, он очнулся от мрачных мыслей и посмотрел на Элинор. Несколько секунд глаза его метались, и в них бушевало нечто дикое. Но, встретившись с её взглядом, он сумел взять себя в руки. Постепенно его дыхание выровнялось, напряжение чуть спало. Дариус накрыл её ладони своей, тёплой и сухой, и провёл большим пальцем по узкой полоске шрама у неё на запястье — старому шраму, о происхождении которого он никогда не спрашивал, но сейчас прикоснулся к нему, чтобы вернуть её мысли к реальности, а заодно и свои.
— Прости, — тихо сказал он. — Я не должен…
— Не извиняйся, — перебила Элинор, вытерев тыльной стороной ладони мокрую щёку. Она попыталась выпрямиться. Ей было стыдно за свою слабость — Дариус ведь тоже переживал не меньше, но держался ради неё. Элинор вдохнула глубже, делая усилие успокоиться. — Просто скажи… скажи, что нам теперь делать.
В её голосе слышалась мольба, и Дариус поспешил ответить уверенно, насколько мог:
— Мы выберемся, Элинор. Слышишь? Если не получилось вчера — получится сегодня или завтра. Лес не бесконечен и не всесилен.
Он произнёс это, словно клятву. Элинор кивнула механически, всматриваясь ему в лицо. Дариус говорил твёрдо, но она-то знала: под маской решимости в нём тоже скрыто отчаяние. Не могло не быть — после всего, что они вынесли. Тем не менее, он пытался внушить уверенность хотя бы ей, и она ценила это. Постаралась найти опору в его словах, хоть умом и понимала: обещание слишком смелое. А если лес и впрямь всесилен? Если границы, о которых ходят легенды, не преодолеть никому?
Эта мысль заставила новую волну ужаса подняться внутри. Элинор сжала ладони в кулаки, прогоняя червя сомнения. Нет. Нельзя сдавать духом. Только не сейчас. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на малом: ощутить своё тело, свой вес, промокшую от росы ткань на коленях, прохладный утренний воздух. Всё это было реально, осязаемо. Значит, и выход должен быть реальным. Они не пленники сна — нет, они живые люди, а не беспомощные тени.
— Ты права, — раздался рядом усталый голос Дариуса, и Элинор вздрогнула, поняв, что, сама того не заметив, проговорила последние мысли вслух. — Мы не часть чужого сна. И не станем ею.
Он поднялся на ноги, протянул ей руку, помогая тоже встать. Элинор ощутила на ладони его твёрдый уверенный нажим — и в самом деле стало чуть легче. Она поправила съехавший на плечи плащ и огляделась заново, уже стараясь мыслить трезво. Их нехитрые пожитки валялись тут же, где и были брошены вчера в радостной спешке: у потухшего костра лежал перевязанный спальный мешок, фляга, выскользнувшая ночью из поясной петли, и холщовая сумка, наполовину распахнутая. Всё было как прежде, словно невидимый вор ничего не тронул. Только вот мир вокруг переменился обратно в кошмар.
Дариус проследил за её взглядом и нахмурился. Он склонился, поднял флягу, машинально проверил, плотно ли она закрыта, и сунул за пояс. Собирая вещи, он старался держать лицо сосредоточенно-спокойным, как воины перед битвой. Но внутри всё клокотало. Он слишком хорошо помнил, как вчера, выходя на свободу, разжал пальцы — и её руку, и рукоять ножа, и само напряжение, которое так долго стягивало сердце. Он позволил себе поверить, что борьба окончена. И вот теперь чувство вины кололо его: если бы он не потерял бдительности, не расслабился, возможно, лес не смог бы их одурачить.
Элинор вдруг тронула его локоть. Она стояла рядом, уже собранная — на сколько это было возможно: длинные тёмные волосы кое-как переплетены в свободную косу, смятая накидка стряхнута от лесного сора. Лицо её ещё оставалось бледным, но черты обрели твёрдость.
— Дариус, — произнесла она тихо. — Не вини себя. Я знаю, о чём ты думаешь.
Он покачал головой, но она не дала ему возразить:
— Ты не мог знать. Никто не мог.
— Я должен был хотя бы предположить, — мрачно ответил он. — После всего, что лес нам показал… а я купился, как мальчишка на сладкую сказку.
— Мы оба поверили, — мягко заметила она. — Это лишь доказывает, насколько сильны были эти чары.
Дариус отвёл взгляд, стиснув зубы. Он вновь ощущал тёмный гнев, шевелящийся внутри, но слова Элинор подействовали отрезвляюще. Она права: винить себя бесполезно, лучше направить эту ярость против истинного врага.
— Чары, — повторил он глухо. — Не простые, даже для этих мест.
Он пытался проанализировать ситуацию: Тёмный лес славился призраками и мороками, да, но чтобы создать столь всеобъемлющую иллюзию, да еще удерживать её столько времени — это требовало чудовищной силы. Такая магия не рождается сама по себе. Кто-то направлял её, словно провёл руками по воде, заставляя поверхность отразить ложное небо.
Кто-то... или нечто. При этой мысли у Дариуса внутри похолодело. Он вспомнил о Менлосе — невидимой сети, что пронизывает этот мир. Поле энергии, давшее жизнь магии и артефактам, а затем вырвавшееся из-под контроля. Существо без лица и образа, но способное направлять потоки силы по своей воле. Менлос. Имя само всплыло на язык, горькое, как яд. Не причастен ли он к их нынешнему заточению? Ведь если лес — граница… Нет, пока рано делать выводы. Но подозрение, подобно капле чернил в воде, уже окрасило сознание.
Элинор тоже задумалась, нахмурив тонкие брови. Она крепче прижала к груди амулет, который всё так же висел у неё на шее на потускневшей цепочке. Вчера, когда лес затих, артефакт словно уснул, перестал подавать признаки активности. Элинор тогда даже обрадовалась этому молчанию: оно значило, что кругом не осталось лжи и иллюзий, которые требовали бы вмешательства силы Камня Истины. Как же она ошиблась… Сейчас амулет, как назло, оставался холодным и безмолвным, хотя обман вокруг был налицо. Элинор нахмурилась: неужели чары были столь сильны, что обвели вокруг пальца даже его? Или же она сама утратила связь с ним, позволив себе расслабиться? Тревога зашевелилась в её душе.
Она разжала кулак и посмотрела на свой медальон. Тот тускло блеснул гранёной поверхностью в сером свете. Что, если сила Камня ослабла? Или — что более вероятно, понимала Элинор — что, если ослабла она сама? Уже какое-то время она чувствовала неладное: её способности притупились, внутренняя магическая нить словно истончалась с каждым днём. Элинор привычно списывала это на усталость, на гнетущую атмосферу леса. Но сейчас, стоя рядом с Дариусом, ощущая исходящее от него тепло, она вдруг уловила знакомый диссонанс. Будто потоки энергии вокруг них текли иначе, чем обычно. Менее подвластно ей, но более свободно — как река, вышедшая из берегов привычного русла.
Дариус меж тем прикидывал план дальнейших действий. Русло ручья по-прежнему указывало на запад — туда, где лежит граница леса. Если они вчера на верном пути дошли до самого края, то и сейчас, вероятно, находятся где-то совсем рядом с ним. Настоящим краем, а не иллюзорным. Значит, нужно продолжать в том же направлении. Но как уберечься от очередной ловушки?
— Мы пойдем дальше, — сказал он уверенно, отвлекая Элинор от раздумий. — Опять по руслу, на запад. Но в этот раз я не доверюсь видениям. Ни одному лучику, ни одному оленю не поверю.
Элинор кивнула, отметив про себя хищный оттенок его голоса, когда он упомянул оленя. Он тоже почувствовал подвох с тем существом… Значит, в глубине души их обоих терзали сомнения даже на вершине счастья — просто они тогда отогнали их, не желая марать победу.
— И еще, — продолжил Дариус, перевешивая через плечо лямку походной сумки, — надо снова ставить зарубки. Мы слишком рано перестали это делать.
В первые дни пути Дариус помечал дорогу: срезал ножом кору на стволах, ломал сухие ветки, выставляя направляющие знаки. Но вчера, опьянённые переменой в настроении леса, они перестали оглядываться назад. Теперь же стоило возобновить предосторожности.
— Конечно, — согласилась Элинор.
Дариус подошёл к краю поляны, туда, где начинался широкой дугой песчаный ручей — ныне пересохший. Он прищурился, вглядываясь вперёд. Меж деревьев струился туман и скользили призрачные тени, обманывая взгляд: на миг ему вновь почудилось золотистое сияние далёкого луга… Но стоило усомниться, и видение угасло, сменившись привычной картиной мрака.
— Лес будет пробовать и дальше, — мрачно молвил он, повернув голову к Элинор. — Не расслабляйся, как бы мирно ни стало вокруг. Если увидишь что-то странное — сразу говори мне.
Элинор почувствовала легкую обиду: будто он сомневался в её бдительности. Но тут же подавила в себе это чувство — ведь он прав, вчера она тоже позволила обмануть себя.
— Хорошо, — тихо ответила она. — Но и ты говори… если почувствуешь своё… э-э...
Она запнулась, не найдя слова, и лишь неопределённо повела рукой в воздухе. Дариус слабо улыбнулся краем рта: он понял, что она имеет в виду его необычную силу, пробуждающуюся внутри.
— Обещаю, — сказал он. А про себя подумал: если почувствую. Ведь до сих пор его дар чаще действовал помимо воли, возникая вспышками, когда накал страстей достигал предела. Так было той ночью, когда он своим рёвом обратил в бегство зеркальных волков, так было, когда древняя магия круга едва не поглотила рассудок Элинор, — он разрушил те видения гулом земли. Что ж, возможно, и в случае с иллюзиями границы его первородная сила способна дать отпор — если он сможет до неё дотянуться.
Вдруг невыносимо захотелось поскорее уйти с этой поляны — места, где рухнула их надежда. Дариус шагнул по влажному песку русла, и Элинор поспешила пристроиться рядом. Они двинулись вперёд — снова в тёмную чащу, где корни и ветви сплетались в узоры обмана. Казалось, лес ждал этого — как паук затаивается, дожидаясь, когда муха снова трепыхнется.