Дождь шёл всю ночь, и теперь капли медленно стекали по оконному стеклу, как будто за окном кто-то плакал вместе с Лизой. Она лежала, отвернувшись к стене, сжавшись в комок под одеялом, будто пытаясь спрятаться от всего: от боли внизу живота, от навязчивого гула в голове, от мысли, которую боялась назвать вслух.
Третий выкидыш. Эти слова не звучали ни в комнате, ни в разговорах с Денисом, ни даже у врача, которая смотрела на неё с вежливой жалостью и привычной осторожностью в голосе. Но они кричали внутри неё, разрывая на части.
Дверь тихо скрипнула, и в комнату вошёл Денис. Он остановился на пороге, как будто боялся нарушить её тишину, а может, просто не знал, что сказать. В руках у него была кружка с ромашковым чаем, и, как всегда, слишком горячая. Лиза никогда не могла пить его сразу.
— Остыл уже, — пробормотал он и поставил чашку на прикроватную тумбочку, чуть наклонившись к ней. — Попробуй. Хотя бы немного.
Елизавета ничего не ответила. Даже не пошевелилась. Только крепче натянула на себя одеяло, будто чай, голос мужа, его тепло — всё это сейчас было невыносимо.
— Ты почти не ела весь день, — продолжил он, присев на край кровати. — Я сварил суп, твой любимый, с индейкой. Тебе надо поесть, Лиз, пожалуйста.
Её трясло от отчаяния. Она чувствовала, как щемит в груди, как пульсирует боль между рёбер, как хочется выть, царапать стены, уничтожать себя, но снаружи она оставалась неподвижной, немой.
— Всё будет, — произнёс он с натужной уверенностью, почти шёпотом, и коснулся её плеча, осторожно, как будто она была сделана из стекла. — Просто надо время. Мы справимся. Главное, ты не поддавайся панике. Ты же сильная.
Лиза медленно развернулась к нему. Её глаза были сухими, но в них застыла бездна.
— Перестань говорить эти слова, — глухо произнесла она, почти не шевеля губами. — Они ничего не значат. Мы не справимся. Не будет никогда никакого ребёнка. Ни нас.
— Не смей так говорить, — вдруг резко ответил Денис, его голос стал твёрже. — Я с тобой. Ты слышишь? Я с тобой, Лиза. И буду, сколько понадобится. Это наша жизнь, а не только твоя боль.
Елизавета села, откинула одеяло и уставилась на него, вцепившись в простыню.
— А если никогда не получится? — спросила она с болью, которую уже не могла скрыть. — Если я не смогу? Ты ведь хочешь быть отцом. Ты всегда хотел. Я видела, Денис. Каждый раз, когда ты смотришь на чужих детей на улице, у тебя меняется лицо. Ты думаешь, я не замечаю? Ты уходишь в себя, как будто представляешь, как держишь своего сына за руку. А я... я не могу. Понимаешь? Не могу тебе этого дать.
— Зато ты даёшь мне всё остальное, — твёрдо проговорил он, беря её за руки. — Я тебя люблю. Разве ты не понимаешь?
Лиза выдернула руки и встала, шатаясь, натянула халат, подошла к окну и распахнула его. Поток холодного воздуха ворвался в комнату, будто смыв всё тепло.
— Ты не обязан быть рядом, — прошептала она, глядя на мокрый асфальт. — Я не хочу, чтобы ты жалел меня, чтобы мучился. Чтобы остался рядом только потому, что так правильно. Я знаю, как ты мечтал стать отцом. Я увидела это раньше, чем ты сам. И я не смогу смотреть, как ты стареешь со мной, теряя этот шанс.
Денис молчал. Он встал, подошёл к ней, прикрыл окно и положил руку ей на спину, чуть надавив, как бы заставляя её опереться.
— Я мечтал быть с тобой, — тихо произнёс он. — Всё остальное второстепенно.
— Нет, — Лиза покачала головой, отвернулась, — ты просто боишься признаться, что хочешь другого. Боишься обидеть меня. А я боюсь держать тебя силой.
Денис не стал спорить. Только смотрел внимательно. И вдруг, шагнув назад, тихо сказал:
— Хочешь, я уйду? Прямо сейчас. Если ты этого хочешь.
Она покачала головой.
— Не уходи. Просто... побудь рядом ещё немного.
Денис остался. Заснул на кресле, не раздеваясь. А Лиза лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к его дыханию. Это был их последний общий сон.
Утро было таким же серым, как и вчерашний вечер. Воздух тяготел к земле, сквозь тонкую щель в занавеске пробивался вялый свет, он не освещал, а будто бы сдержанно намекал: встать всё равно придётся.
Лиза сидела на краю кровати в тишине, слушая, как из ванной доносится шум воды Денис чистил зубы. Всё было до боли привычно: его халат, повешенный на спинку стула, рубашка, брошенная у шкафа, чашка с недопитым чаем на подоконнике. Только внутри неё что-то уже оборвалось.
Она не спала всю ночь. Лежала, вглядываясь в темноту, перебирая мысли, выстраивая в голове будущее без него. Это будущее было пустым, но зато честным. Она не станет тем якорем, который тянет его вниз. Не будет женщиной, чья беспомощность пожирает чужую силу.
Денис вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, и посмотрел на неё с лёгкой настороженностью, будто чувствовал: что-то не так.
— Ты не спала, да? — осторожно спросил он, подойдя ближе.
Лиза кивнула, не поворачиваясь.
— А ты уходишь на работу?
— Да, через полчаса. Но если хочешь, я могу остаться. Сказать, что неважно себя чувствую, — предложил он, опускаясь перед ней на колени. Его взгляд был тёплым, настоящим, как раньше, когда она была ещё не разбитая внутри.
Лиза не позволила себе коснуться его, хотя пальцы дрожали от желания взять его за щёку, спрятать в его плечо всё, чего не смогла вынести.
— Не нужно, — произнесла она, отстранившись на едва заметное расстояние. — Иди. Всё как обычно.
Он чуть прищурился, но промолчал. Пошёл одеваться, потом заглянул на кухню. Слышно было, как хлопнула крышка мультиварки, как скрипнула дверца холодильника, как зашипел чайник. Всё шло по привычному утреннему сценарию, как будто день не был прощанием.
Лиза встала и пошла в ванную. Она закрыла дверь, опёрлась о раковину и долго смотрела в зеркало. Лицо было бледным, губы сжатыми, под глазами ярко выделялась синеватая тень. Но что-то в её взгляде изменилось: в нём появилась решимость.
Когда она вернулась в спальню, Денис уже натягивал брюки. Он говорил что-то о вечернем ужине, предлагал заказать роллы или приготовить пасту, его голос был нарочито лёгким, будто он пытался придать дню оттенок обычности.
— Я напишу тебе, когда освобожусь, — сказал он, подходя и целуя её вщеку. — Отдохни, ладно? Просто побудь в тишине.
Лиза кивнула. Она позволила себе кивнуть и даже улыбнуться лёгкой, неуловимой улыбкой, которой хватит ему на день.
Муж ушёл. Едва щёлкнул замок. А она осталась в этой тишине, которую он пожелал.
Через пятнадцать минут Лиза открыла шкаф. Быстро, без колебаний, бросала вещи в чемодан. Ни одной лишней, только самое нужное. Паспорт, пара книг, аптечка, документы. Всё остальное можно оставить.
Ключи она завернула в салфетку и положила в почтовый ящик. Открытую записку писать не стала. Не было смысла. Ни одного слова, которое бы объяснило, почему любовь иногда требует не борьбы, а отступления.
Выйдя из подъезда, она зябко поёжилась, май был холодным в этом году. На автобусной остановке она стояла одна, среди ветра, с чемоданом у ног, с телефоном у уха.
— Ань, привет, это я, — проговорила Лиза глухо, стараясь не дрогнуть. — Всё в силе? Комната и работа?..
— Лиза? Ты что… ты точно решила? — в голосе подруги было недоумение, но и понимание. — Да, всё готово. Я встречу тебя, скажи, когда ты приедешь.
— Через два часа буду.
Она отключила телефон. Потом, не раздумывая, открыла настройки и удалила номер мужа. Это был последний шаг.
Когда автобус подошёл, Лиза вошла в него, села у окна и, уткнувшись лбом в стекло, закрыла глаза. Плакать не получалось. Всё, что можно было выплакать, ушло в ту самую ночь, когда врач опустила глаза и сказала: «Нужно будет подождать, прежде чем снова пробовать. Хотя…»
Она не дала ей договорить.
Лиза уехала не от боли. Она уехала от того, кого любила. Потому что знала: пока она рядом, Денис будет с ней до конца. Но если уйти самой, у него появится шанс на новое начало.
А она научится жить со своей болью.
Комната была крошечной, две стены выкрашены в блекло-голубой, третья занята окном с пластиковой рамой, под которым стоял старенький письменный стол. Диван-«книжка» скрипел при каждом движении, матрас продавливался под левой лопаткой, а в коридоре за стенкой по вечерам кто-то громко чихал, соседка, женщина в годах, с вечной простудой и страстью к радиоспектаклям. Лиза почти не слышала диалогов, только всплески музыки, шум шагов, редкие кашли. Это раздражало, но было безопасно, потому что не требовало участия.
Свою жизнь она теперь строила вокруг минимума. Минимум слов. Минимум одежды. Минимум чувств. Всё, что могло обжечь, она оставила в прошлом. Она вставала рано, ехала через полгорода в офис, где занималась малозначимыми задачами, печатала отчёты, отвечала на письма, сортировала заявки, работа была простая, почти механическая, и в этом была её прелесть. Не нужно было думать, не нужно что-то запоминать.
С подругой Аней они виделись редко. Иногда та забегала с кофе, приносила пирожки или домашний борщ в пластиковом контейнере, садилась на край дивана, смотрела на Лизу и качала головой.
— Ты как будто не живёшь, — произносила она с тихим упрёком, — а просто ждёшь, когда что-то закончится.
— Аня, я всё понимаю, но мне сейчас надо так, — спокойно отвечала Лиза, поправляя плед или заваривая чай. — Не хочу ни новых людей, ни новых разговоров.
— А старые? — внезапно спросила подруга, и Лиза замерла.
— Старые… больно, — ответила она после паузы, не глядя.
Они больше не говорили об этом.
Но всё рухнуло в один из самых обычных вечеров. Лиза вернулась с работы, переоделась, разогрела суп, села за стол. Только она поднесла ложку ко рту, как раздался звонок в дверь. Не ожидая никого, она медленно встала, и, не спрашивая, открыла. На пороге стояла её мать в легкой, с измятым платком в руках, с лицом, полным напряжения.
— А вот и ты, — бросила она с какой-то непонятной победоносностью и, не дожидаясь приглашения, прошла внутрь, осматривая комнату как что-то подозрительное.
Лиза осталась у двери, закрыла её медленно, как будто пыталась затянуть неизбежное.
— Мама… как ты узнала, где я?
— Аня мне всё рассказала. Не сразу, конечно. Она умная девочка, держалась. Но ты же знаешь: когда надо, я найду, — её голос был колючим, сдержанным, словно она старалась не кричать, хотя внутри уже всё кипело.
— Я не просила меня искать, — сказала Лиза, опуская взгляд.
Мать прошлась по комнате, открыла штору, посмотрела в окно, вздохнула.
— Здесь ты живёшь? — спросила с ноткой ужаса. — В коробке без света и уюта? С чужими людьми через стенку? Это вообще что?
— Это мой выбор, — спокойно проговорила Лиза, — я здесь временно.
— Временно? — мать резко обернулась. — А потом что? В монастырь? В лес? Сколько ты собираешься прятаться?
— Я не прячусь, мама. Я ушла, потому что так нужно было.
— Кому нужно, Лиза? Тебе? Мне? Денису? Ты даже не дала ему возможности бороться! Ты исчезла по-зверски! У тебя была семья! Муж! Человек, который тебя любит, который помогал, вытаскивал меня, спасал мой бизнес, между прочим! А ты что?
— А я не хотела, чтобы он жил рядом из жалости, — резко ответила Лиза, встала, отвернулась и сжала руками спинку стула. — Я не хотела, чтобы он однажды проснулся и понял, что вся его жизнь — это компромисс. Что он остался с женщиной, которая не может подарить ему того, о чём он мечтает.
Мать подошла ближе, и голос её стал тише, но от этого ещё опаснее.
— Это не твоё решение. Поняла? Ты не Господь Бог. Не тебе решать, с кем жить и с кем рядом умирать. А если он тебя любит, если ты ему нужна… так зачем ты всё обнулила?
Лиза не обернулась. Долго молчала. Потом, с усилием, проговорила:
— Потому что я его тоже люблю. И не могу быть его болью. Не могу быть той, кто тянет его вниз. Я не женщина, которая даёт жизнь. Я испорченная.
Мать тяжело выпустила воздух, опустилась на диван, как будто сдалась. В комнате стало тихо. Только за окном, как назло, кто-то смеялся.
— Я тебя не понимаю, — сказала мать глухо. — Но мне от этого не легче. Ты разрушила всё. А теперь хочешь, чтобы мы притворялись, будто это и есть твоя счастливая жизнь?
Лиза села на подоконник, прижалась щекой к холодному стеклу.
— Я не притворяюсь, мама. Я просто дала Денису свободу.
Прошло три недели после визита матери. Лиза не звонила ей, не писала, не выходила на связь. Она знала: в тот разговор была поставлена последняя точка, и, пожалуй, не только в их диалоге, но и в самом ощущении, что они когда-то были близки.
Каждое утро она просыпалась под щелчки чайника за стенкой, бежала на работу, возвращалась и не включала свет в комнате. Сидела в полутьме, вглядываясь в трещины на потолке, словно в них можно было разглядеть ответы.
Однажды вечером, когда она уже погасила настольную лампу и укуталась в плед, зазвонил телефон. Номер был до боли знакомым. Елизавета смотрела на экран с пустым выражением, но всё-таки ответила.
— Лиза? — голос матери звучал сдержанно, почти официально. — Ты должна приехать.
— Мама, я не хочу всё начинать заново. Мы всё сказали.
— Это не об этом, — перебила та. — Просто приедешь ко мне домой. Мне нужно, чтобы ты поговорила… с ним.
Лиза долго молчала. В трубке раздался лёгкий щелчок зажигалки. мать закурила. Это значило, что разговор тяжёлый, но важный.
— С кем — с ним? — спросила Лиза, хотя уже знала ответ.
— С Денисом, конечно, — сказала мать так, будто других вариантов не существовало. — Он у меня сейчас, помогает, как всегда, с моим небольшим бизнесом. У него… свои новости. Ты должна знать. Хочешь ты этого или нет.
На следующее утро Лиза взяла отгул, вызвала такси и отправилась в знакомый район. У подъезда стояла машина Дениса. Это ощущалось нелепо, как будто вернулось прошлое, но вошло в неё чужими руками.
Она не торопилась подниматься. Несколько минут просто стояла под козырьком у подъезда, глядя в окно. Дождь моросил, разбиваясь на капли по стеклу. За эти месяцы она успела отвыкнуть от звуков его шагов, от запаха его куртки, от того, как он стучит пальцами по рулю в пробке. Но не от него самого. Это не забывалось.
Дверь открыла мать. Она выглядела усталой, в халате, волосы собраны торопливо, под глазами выделялась синева.
— Заходи. Денис на кухне, — бросила она и пошла первой, не оборачиваясь.
Лиза прошла по коридору, как во сне. Всё было на месте. Цветок на подоконнике, скрип третьей доски у двери в ванную, даже её старая кружка с отбитым краем стояла в сушилке.
Денис сидел за столом, повернувшись к окну. Он услышал её шаги, но сразу не обернулся. Только когда она прошла ближе, поднял глаза.
Он не изменился. Такой же спокойный, как и раньше, но внутри этой спокойности было что-то иное, та лёгкая отстранённость, которую не спутаешь ни с чем.
— Привет, — сказал он негромко, вставая.
— Здравствуй, — ответила Лиза, опустив глаза.
Денис жестом указал на стул напротив, налил чай в две чашки, одну подвинул ей. На кухне было тепло, даже душно, но Лизу бросало в дрожь.
— Мама сказала, что ты хочешь поговорить, — начала она первой, не зная, куда смотреть. — Или… она настояла?
— Нет, — спокойно произнёс он, — я и правда хотел, чтобы ты узнала всё от меня самого.
Лиза подняла голову. Его взгляд был открытым, но в нём не было прежнего огня, не было боли.
— У меня есть женщина, — произнёс он. — Мы вместе уже почти три месяца.
Лиза слабо кивнула.
— Я догадалась. Мама на что-то намекала.
— Я не хочу скрывать, — продолжил Денис, глядя на чашку, не на Лизу. — Не потому что ты должна знать, а потому что Анжела часть меня теперь. Она добрая, спокойная. Обещала подарить наследника. С ней не страшно жить.
— А со мной было страшно? — вдруг спросила Лиза, и голос её дрогнул.
Денис посмотрел на неё. потом тихо сказал:
— Нет. С тобой было слишком хорош, потому что ты была всем для меня. И когда ты ушла, я не злился. Я понял. Я бы сделал то же самое на твоём месте, потому что любил.
Лиза отвела взгляд. Слёзы подступили к горлу, но она сдержалась. Прокашлялась, чтобы голос звучал ровнее.
— А она… она ждёт ребёнка? — еле слышно спросила она.
Он покачал головой.
— Пока нет, но обещала. Я просто... живу. С тобой всё было словно на краю. Я устал стоять на краю, Лиз.
Елизавета ничего не сказала. Она сидела так, как будто это был не разговор, а финальный акт их общего спектакля. Занавес должен был упасть, но никто не потянул за верёвку.
Через несколько минут Лиза тихо встала.
— Спасибо, что признался, — прошептала она. — Это… важно.
— Мне жаль, — ответил он. — Что так вышло... Но не жаль, что было между нами.
Они не обнялись, не коснулись друг друга. Не дали каждый ни себе, ни друг другу даже тени надежды.
Когда Елизавета вышла из подъезда, на улице пошёл мокрый снег. Он сразу таял на коже, словно и не был снегом, а только иллюзией чистоты.
Она вернулась тем же вечером молча. Просто вошла в квартиру матери, словно не уезжала никогда. Долго стояла в коридоре, не разуваясь, прислушивалась, в комнате работал телевизор, на кухне в мойке гремела кастрюля. Знакомые звуки, знакомые запахи, всё казалось прежним. Но внутри было чуждо.
Мать выглянула из-за двери с удивлением.
— Ну вот, — произнесла она, вытирая руки полотенцем. — Я же знала, что ты вернёшься. Тут твоё место. Здесь тебя любят. Здесь всё своё.
Лиза прошла мимо, не ответив. Села за стол. Ощущение, будто снова подросток, которого заставили извиниться за бунт. Только бунта не было. Был выбор.
— Я тебе поставила плов, — продолжала мать с деланным спокойствием, — с курицей. Как ты любишь. Хочешь, я подогрею?
— Не надо, — тихо ответила Лиза, глядя в окно. — Я не голодна.
Мать замолчала. Села напротив, пристально вглядываясь в её лицо. А потом, не выдержав, спросила:
— Денис тебе сказал об Анжеле? —Лиза кивнула. Губы её дрогнули, но голос остался ровным:
— Да. Всё по-честному вышло. У него теперь своя жизнь. А у меня, — Лиза замолчала и подняла глаза кверху, будто ждала подтверждения сверху.— Или что-то похожее на жизнь.
— Но Денис помог мне, — внезапно заговорила мать, и голос её стал мягче, почти благодарный. — Ты же знаешь? Он пришёл, когда мне грозила проверка. Нашёл юриста, всё уладил. Даже свои деньги вложил. Хотя уже мог бы не помогать. Уже не обязан, он же теперь мне не зять.
— Он хороший человек, — сказала Лиза просто. — Всегда был таким. И именно поэтому я не имела права держать его при себе.
— Ты думаешь, он счастлив? — спросила мать и тут же добавила, понизив голос: — С ней?
Лиза чуть улыбнулась и ответила с теплотой в голосе:
— Наверное, не так, как со мной. Но, возможно, проще. Счастье бывает разным. Не все выдерживают любовь, мама. Я вот не выдержала.
Мать на секунду опустила глаза и тут же снова вскинула голову:
— Ты останешься у меня? Чего скитаться по чужим углам?
Лиза ответила не сразу. Посмотрела на стены, на старую тумбочку, на узкий диван в комнате, где детство и юность слились в кашу воспоминаний. И поняла — она осталась уже тогда, когда не вернулась к Денису. Осталась в паузе между прошлым и новым.
— Да, — сказала она наконец, —Пока останусь.
— Ради меня? — почти с укором спросила мать.
Лиза посмотрела ей в глаза. Медленно кивнула.
— Ради тебя. Ради того, чтобы кто-то рядом был. А может, просто потому, что больше некуда.
Вечером она долго сидела у окна. В её телефоне не было ни новых сообщений, ни пропущенных. Денис исчез с горизонта, как солнце, которое уже не поднимется над этим берегом. Она знала, что не будет новых встреч. Не будет разговоров.
Но боль, как ни странно, уже не кромсала так остро. Было пусто, но не смертельно. Просто было по-другому, как после затянувшейся грозы, когда небо не синее, но хотя бы не рвётся на части.
Лиза была уверена, что она поступила правильно: зачем мужчине портить жизнь, если ты не сможешь дать ему будущее.