— Юрочка ключи мне дал, значит я могу ходить к вам хоть каждый день, — нагло заявила Маше свекровь, размахивая связкой ключей перед её носом.
Маша замерла с чашкой кофе в руках. Утро субботы, которое она планировала провести в халате за любимой книгой, рухнуло в одну секунду. Галина Петровна стояла в прихожей в своей неизменной коричневой кофте и смотрела на неё торжествующе.
— Здравствуйте, Галина Петровна, — тихо произнесла Маша, ставя чашку на столик. — Юра на работе.
— Я не к Юре пришла, я к тебе. Нам с тобой поговорить надо, — свекровь прошла в гостиную, не снимая обуви. — Что это за бардак у вас тут? Пыль на телевизоре, диванные подушки раскиданы. Юрочка привык к порядку.
Маша сжала кулаки. Три года брака, и каждый визит свекрови превращался в инспекцию с последующими нотациями. Но сегодня что-то было особенное в поведении Галины Петровны — какая-то новая уверенность, граничащая с наглостью.
— Садитесь, пожалуйста. Чай будете? — Маша решила сохранить вежливость.
— Буду. Только не в этих чашках, они грязные. И вообще, пора бы тебе научиться правильно мыть посуду. У меня Юрочка всегда из чистой ел.
Маша молча пошла на кухню. Там она позволила себе несколько глубоких вдохов, считая до десяти. "Спокойно, — внушала она себе. — Это временно".
Но когда она вернулась с чистыми чашками и чайником, Галина Петровна уже обосновалась на диване и перебирала фотографии с журнального столика.
— Это что за люди? — она подняла фотографию с корпоратива Машиной работы. — Какие-то подозрительные лица. А эта женщина в красном платье вообще как накрашена — вульгарно.
— Это мои коллеги, — сухо ответила Маша, разливая чай.
— А, понятно. Я так и думала. Дурное окружение на человека влияет. Юрочка мне рассказывал, что ты стала какая-то странная в последнее время. Дерзкая. Видимо, эти твои коллеги плохо на тебя действуют.
Маша поперхнулась чаем.
— Простите, что именно рассказывал Юра?
— Да всё рассказывал. Что ты с ним споришь теперь по пустякам, что готовить перестала нормально. А вчера вообще — он просил тебя рубашку погладить, а ты сказала, что у тебя руки не сломаны и он сам может погладить. Это как понимать?
В голове у Маши всё смешалось. Значит, Юра жаловался маме на неё? Пересказывал их семейные разговоры? И при этом дал ей ключи от их квартиры?
— Галина Петровна, я думаю, вам стоит обсуждать подобные вещи с Юрой, а не со мной.
— Вот видишь! — свекровь торжествующе ткнула пальцем в воздух. — Дерзкая стала! Раньше ты меня слушала, а теперь указываешь, с кем мне разговаривать. Но я тебе скажу вот что, девочка — Юрочка мой сын, и я буду защищать его от любой, даже от жены, если понадобится.
— Защищать от чего? — Маша почувствовала, как в груди разгорается знакомое чувство протеста. — Галина Петровна, мы же взрослые люди. У нас своя семья, свои отношения, свои способы решать проблемы.
— Какая своя семья? — фыркнула Галина Петровна. — Семья — это когда есть дети. А детей у вас нет. И не будет, пока ты такая эгоистка.
— Извините, но это слишком личная тема для обсуждения.
— Личная? — свекровь встала с дивана. — Для меня нет ничего личнее, чем будущее моего сына! Ему уже тридцать, а внуков у меня всё нет. Соседка Валентина уже двух нянчит, а я что скажу людям?
Маша тоже поднялась. Чашка дрожала в её руках.
— Вы скажете, что это не ваше дело.
— Не моё дело? — голос Галины Петровны стал пронзительным. — Я его растила одна после смерти отца, недоедала, недосыпала, всё лучшее ему отдавала! Институт ему оплачивала, квартиру помогала покупать! И теперь какая-то девчонка придёт и скажет мне, что не моё дело?
— Галина Петровна, прошу вас, успокойтесь.
— Я спокойна! — свекровь размахивала руками. — Спокойна и решительна! Знаешь, что я тебе скажу? Либо ты берёшься за ум и начинаешь жену нормальную изображать, либо я Юрочку уговорю от тебя уйти. И уговорю, не сомневайся!
Что-то оборвалось внутри у Маши. Все месяцы сдержанности, все попытки наладить отношения, все компромиссы — всё рухнуло разом.
— Знаете что, Галина Петровна? — голос Маши стал ровным и холодным. — Попробуйте.
— Что?
— Попробуйте уговорить Юру от меня уйти. Посмотрим, насколько он маменькин сынок.
Свекровь опешила. Видимо, она ожидала слёз, извинений, обещаний исправиться. Но не этого спокойного вызова.
— Ах ты... — она нащупала стул, чтобы сесть. — Ах ты стерва! Показала наконец своё истинное лицо!
— Моё истинное лицо — это лицо женщины, которая устала от вашего неуважения, — Маша поставила чашку на стол. — Три года я пыталась вам понравиться. Готовила ваши любимые блюда, когда вы приходили. Слушала ваши советы о том, как правильно жить. Терпела ваши замечания по поводу моей внешности, работы, друзей. Но этому есть предел.
— Юрочка узнает, как ты со мной разговариваешь!
— Обязательно узнает. Я сама ему расскажу. И знаете, что ещё я ему расскажу? Что его мама получила ключи от нашей квартиры и считает, что может теперь вторгаться в нашу жизнь когда угодно.
Галина Петровна побледнела.
— Это мой сын дал мне ключи! На случай чрезвычайной ситуации!
— Чрезвычайная ситуация — это когда кого-то госпитализируют или в квартире прорвало трубу. А не когда вам захотелось проверить, достаточно ли хорошо я мою посуду.
— Ты... ты не имеешь права так со мной говорить!
— Имею. Это моя квартира, и я имею право чувствовать себя в ней в безопасности. Даже от родственников мужа.
Повисла тяжёлая тишина. Галина Петровна сидела, сжимая в руках связку ключей, и смотрела на Машу так, будто видела её впервые.
— Хорошо, — наконец сказала она, медленно поднимаясь. — Хорошо. Посмотрим, что скажет Юрочка. Посмотрим, кого он выберет — жену или мать.
— Вы знаете, — Маша проводила её до прихожей, — если мужчина в тридцать лет ещё не понимает, что жена и мать играют в его жизни разные роли, то проблема не в жене.
Галина Петровна резко обернулась.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что нормальный мужчина не жалуется маме на жену. И не даёт маме ключи от семейного гнезда, не посоветовавшись с женой.
— Значит, по-твоему, я плохая мать?
— По-моему, вы слишком хорошая мать. Настолько хорошая, что забыли отпустить сына во взрослую жизнь.
Свекровь застыла в дверях, обдумывая сказанное.
— Ты пожалеешь об этом разговоре, — тихо произнесла она наконец.
— Возможно. Но знаете что? Я уже жалею о трёх годах молчания.
Когда дверь закрылась, Маша прислонилась к стене и закрыла глаза. Руки дрожали от адреналина. Она понимала, что всё изменилось безвозвратно. Либо её брак станет настоящим союзом двух взрослых людей, либо закончится. Третьего пути больше не было.
Телефон зазвонил через час. Юра.
— Маша, мама звонила. Она сказала, что ты её выгнала и нагрубила. Что происходит?
— Юра, нам нужно серьёзно поговорить. Когда ты придёшь домой?
— Через два часа. Но объясни мне сейчас, почему моя мама плачет!
— Потому что впервые за три года я сказала ей правду.
— Какую правду?
— О том, что наша семья — это ты и я. А не ты, я и твоя мама.
В трубке повисла пауза.
— Маша, мы поговорим дома. Но я хочу, чтобы ты извинилась перед мамой.
— Нет.
— Что значит "нет"?
— Это значит, что я больше не буду извиняться за то, что защищаю нашу семью. Даже перед твоей мамой.
— Маша, ты ставишь меня в неловкое положение.
— А ты меня в него уже поставил. Когда дал маме ключи, не спросив меня. Когда рассказал ей о наших личных разговорах. Когда позволил ей относиться ко мне как к прислуге.
Юра вздохнул.
— Хорошо. Приеду, разберёмся.
Маша положила телефон и прошла в спальню. Достала из шкафа чемодан и начала складывать вещи. Не для того, чтобы уехать — для того, чтобы Юра понял: она готова к любому исходу.
Когда муж вернулся, чемодан стоял в прихожей.
— Это что? — Юра указал на него.
— Это символ. Либо мы начинаем жить как взрослая семья, либо я начинаю жить как взрослый человек. Но отдельно.
Юра сел на диван и потер лицо руками.
— Маша, объясни мне нормально, что произошло.
И Маша объяснила. Подробно, спокойно, без эмоций. Рассказала о трёх годах унижений, о постоянном вмешательстве свекрови в их жизнь, о том, что чувствует себя чужой в собственном доме.
— Но она же хочет как лучше, — слабо возразил Юра.
— Для кого лучше? Для тебя? Для неё? А для меня?
— Ну... для всех.
— Юра, твоя мама сегодня сказала мне, что будет приходить сюда каждый день. Это нормально для тебя?
Юра молчал.
— Она сказала, что уговорит тебя от меня уйти, если я не буду ей подчиняться. Это нормально?
— Нет, — тихо признал он. — Это не нормально.
— Тогда выбирай. Либо ты устанавливаешь границы с мамой, либо я ухожу. И это не ультиматум, это констатация факта. Я больше не могу так жить.
Юра поднял голову и посмотрел на жену. В её глазах он увидел не злость, не обиду — усталость. Глубокую, безграничную усталость.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Забери у неё ключи. Объясни, что наш дом — это наша территория, и приходить можно только по приглашению. Скажи, что наши семейные проблемы мы решаем сами. И больше никогда не обсуждай меня с ней за моей спиной.
— А если она обидится?
— Юра, ей шестьдесят лет. Она переживёт. А вот наш брак может не пережить.
Он долго молчал, глядя на чемодан.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я поговорю с ней завтра.
— Сегодня.
— Сегодня воскресенье, она легла спать расстроенная...
— Юра. — Маша села рядом с ним. — Ты слышал, что я сказала? Либо сегодня, либо я ухожу. Не завтра, не через неделю. Сегодня.
Юра посмотрел на жену и увидел незнакомую женщину. Сильную, решительную, готовую к переменам. И понял, что шутки кончились.
— Хорошо. Поеду к ней.
— Позвони. При мне.
— Зачем?
— Потому что я должна услышать, что ты на самом деле ей скажешь.
Юра достал телефон. Набрал номер. Маша села рядом, так чтобы слышать разговор.
— Мама? Это я... Да, я дома... Мы с Машей поговорили... Нет, мама, я не приеду успокаивать тебя. Я звоню сказать, что завтра ты вернёшь нам ключи от квартиры... Нет, обсуждать нечего... Мама, прости, но ты перешла границы... Нет, Маша права. Я не должен был давать тебе ключи без её согласия... Да, и обсуждать нашу личную жизнь тоже не должен был... Мама, пожалуйста, не плачь. Ты всё равно остаёшься моей мамой. Но Маша — моя жена, и её мнение для меня важнее... Да, именно так... Нет, это мое решение, не её... Хорошо, жду завтра в два часа. До свидания.
Он положил трубку и посмотрел на Машу.
— Достаточно?
— Достаточно, — улыбнулась она впервые за этот день. — Спасибо.
— А теперь убери этот чемодан. И больше никогда его не доставай.
— Хорошо. Но только если ты пообещаешь мне, что больше никогда не будешь принимать решения, касающиеся нашей семьи, без меня.
— Обещаю.
На следующий день Галина Петровна пришла ровно в два. Молча положила ключи на столик в прихожей.
— Юрочка, я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — сказала она, не глядя на Машу.
— Понимаю, мам. Я выбираю свою семью.
— А я не семья?
— Ты — моя мама. И я тебя люблю. Но семья — это Маша и я. И наши будущие дети.
Галина Петровна всхлипнула.
— Я же хотела как лучше...
— Знаю. Но теперь лучше будет, если ты дашь нам жить самостоятельно.
После её ухода Маша обняла мужа.
— Знаешь, — сказала она, — я думаю, со временем мы сможем наладить отношения. Но теперь уже на равных.
— Думаешь?
— Уверена. Твоя мама — умная женщина. Она поймёт, что лучше иметь невестку-партнёра, чем потерять сына.
И она оказалась права. Через месяц Галина Петровна позвонила и робко спросила, можно ли ей прийти в гости. На блинчики. Которые, кстати, у Маши получались очень хорошо.
— Конечно, — ответила Маша. — Приходите в субботу к чаю. Буду рада.
И в первый раз за четыре года это было правдой.