Карина в третий раз поправила наушники. Работа стояла, как старая «девятка» зимой. Макет был почти готов, только нужно было доделать пару штрихов — вот буквально пару — и можно было отправлять. Но звонок пришёл, как всегда, не вовремя.
— Карина! У меня соседка опять трубу забила! — голос свекрови прозвучал с надрывом, как будто её собирались казнить. — Починку из ЖЭКа оценили в пять тысяч. А у меня пенсия только через неделю!
Карина с усилием оторвала взгляд от экрана. Сколько она таких разговоров уже пережила — и не сосчитать.
— Ольга Петровна, я вчера только переводила вам деньги на лекарства, — тихо сказала она.
— Какие лекарства? Ах, те… Ну так я их уже купила! А теперь вот это! — голос с той стороны дрожал, хотя, по ощущениям, не от беспомощности, а от деланного возмущения. — В этой квартире вечно всё сыпется. А хозяйка — ну вы же знаете — всё на меня спихивает…
Карина устало провела рукой по лицу. Стало казаться, что все эти разговоры происходят по расписанию — вторник, пятница, ну и экстренные выезды в непредвиденное время.
— Я отправлю деньги, — коротко бросила она и нажала на сброс.
Гриша заглянул в комнату с двумя чашками чая. Его движения были осторожные, как у человека, который вот-вот встанет на грабли.
— Опять мама звонила? — тихо спросил он.
— Да. Теперь у неё труба. А у меня — просто голова уже трещит.
Он поставил чашку и сел рядом.
— Но мы же только что… — начал он и не договорил.
Карина ничего не ответила. Она уже давно поняла, что спорить с Гришей о его маме — это как спорить с навигатором: бесполезно, а злишься потом на себя.
Когда-то у неё, у Карины, была обычная жизнь. Родители, которые умерли рано, но оставили после себя не пустоту, а заботу. Квартиры, счёт, немного украшений — всё это перешло ей. Не по заслугам, просто по любви. И вот она теперь — женщина с доходом, сидящая в квартире, которая кому-то кажется «слишком хорошей».
Ольга Петровна это всё считала несправедливостью. Хотя слова не говорила, но выражением лица, интонацией и намёками — выговаривала регулярно.
Карина фыркнула, отвлекаясь от экрана:
— Может, предложить твоей маме переехать к нам? У нас как раз спальня пустует. Будет возможность по утрам на меня бурчать — вживую, а не по телефону.
Гриша поперхнулся.
— Ты же знаешь, она считает эту квартиру… ну, чужой. «В дедовых хоромах жить не буду!» — вот её слова.
— Но деньги с этих хором она брать не брезгует.
Ответом была тишина и пригубленный чай.
— Завтра твой братец возвращается из армии, — вспомнила Карина. — Держу пари, мама позвонит. Насчёт подарка. Или чего похлеще.
Он усмехнулся:
— Да ладно тебе. Мама просто переживает. Родня же…
Карина ничего не ответила. От этого «родня же» у неё внутри всегда как будто что-то скреблось.
Телефон зазвонил, как назло, не «завтра», а через три часа. Прямо во время ужина. Карина просто молча передала трубку мужу.
— Гришенька! Мой Вовочка завтра приезжает! Представляешь? Такой умница, такой хороший. Я уж подумала, может, ему… ну, там… у вас же квартирка пустует, та, от бабушки? Пусть бы Вовочка пока пожил, а? Ему же как-то начинать надо!
Карина перестала жевать. Положила вилку. Села прямо.
— Ольга Петровна, в той квартире жильцы. Контракт подписан.
— Ну что ты! Кариночка, какие контракты? Скажете, что вам самим понадобилось. Сами съедут. Люди ж понимающие…
Карина посмотрела на Гришу. Тот, как обычно, сделал вид, что он просто случайно здесь оказался.
— Вы предлагаете нам людей выгнать? Из-за того, что у вас племянник с армейки вернулся?
— Ну тогда машину! Ему же как-то на работу добираться надо. Вы же живёте — ну, прямо как в кино. У вас всё есть!
Гриша кашлянул.
— Мам… Ну машина — это уже чересчур.
— Да какая там машина! Подержанную, простенькую. У вас же деньги всё равно лежат. Пусть хоть пользу приносят!
Карина резко встала.
— Мы не будем покупать Вове машину. Хотите подарить — дарите. Но за наш счёт — увольте.
Тишина с того конца была зловещая. Как перед бурей.
— Вот значит как! — зашипела Ольга Петровна. — Всё тебе досталось! На блюдечке! А теперь сидишь на своём наследстве и родне отказываешь. Думаешь, что лучше всех? Мой сын мог бы на нормальной девушке жениться. Без этих твоих… закидонов! Ты обязана помогать!
Карина выдохнула и сбросила звонок. Телефон стукнулся о стол, как будто в подтверждение — хватит.
— Я не обязана это терпеть! — проговорила она вслух и пошла по комнате. Резко, как по лезвию.
Гриша сидел, не двигаясь. Как будто что-то у него внутри тоже застыло. Только чай остывал — и его тоже было жаль.
Гриша сидел на краю дивана, сжав колени, как школьник, которому выговор устроили на родительском собрании. Лоб нахмурен, взгляд в пол. Сидит и виновато дышит.
— Родная… я не ожидал. Мама, она… ну не такая она обычно… — пробормотал он, будто оправдывался за кого-то постороннего, а не за женщину, что держала его в пеленках и соски кипятила.
Карина не отвечала. Сидела с прямой спиной, как школьная учительница с характером, только без указки. Она молчала, но молчание было громче любого скандала.
— Ну правда. Никогда не видел её такой. Это ж… перебор какой-то, — Гриша потер переносицу. Как будто мог стереть всё, что услышал утром.
— Ты серьёзно? — Карина повернулась к нему медленно, как кошка, у которой давно все когти выпущены. — Она уже год, Гриша. Год! Каждый месяц то кран у неё течёт, то зубы болят, то у племянника вся жизнь рухнула, и только мы с тобой можем спасти род людской. Всё на нас.
Гриша кивнул. Без спора. И это уже было событие.
— Я поговорю с ней. Скажу, что хватит. Что это уже... ну как-то нехорошо.
Карина встала и ушла в ванную. Без хлопанья дверью. Просто тихо, но как-то бесповоротно.
В восемь тридцать пять, когда в доме ещё стоял запах утреннего кофе, а халат только начал мяться на боку, в дверь позвонили. Не просто — зазвонили. А потом забарабанили так, будто там стояла скорая, прокуратура и пророк Илия в одном лице.
Карина сонно подошла к двери, подтянув пояс. Гриша на работе. Никого не ждала.
На пороге стояла Ольга Петровна. Всё при ней: причёска, тонкий шарф с переливами, макияж, от которого веяло театральной постановкой. Губы поджаты, подбородок задран.
— Решила поговорить лично, — бросила она, не дожидаясь приглашения, и вошла в квартиру, как будто это всё ещё её территория, и Карина тут по найму.
Карина прищурилась, но ничего не сказала. Только прошла следом.
Ольга Петровна встала у окна, осмотрелась, будто оценивает обстановку для допроса. Глаза побегали по книжным полкам, по аккуратно сложенному пледу на диване. Ухмыльнулась.
— У нас в семье всегда было принято помогать. А у вас, видимо, принято жмотничать. У тебя две квартиры, счета, всё досталось тебе, как с неба. А мой Вовочка должен по съемным углам скитаться.
— Вы, кажется, забываетесь, — Карина уселась в кресло, скрестив ноги. — За последний год я вам перевела больше ста тысяч. И что я слышу взамен? Что я обязана. Не благодарность. Не спасибо. Обязанность.
— Ты же жена моего сына! Это и есть твой долг! Мы семья!
— Вы его вырастили — честь вам и хвала. А я вот не ваш банкомат.
Свекровь побагровела. Шарф на шее зашевелился, как змея.
— Без Гриши ты бы со своими деньгами сидела одна! Кому ты вообще нужна, кроме нас? — выпалила она. — Сидишь тут, свои эти картинки на компьютере рисуешь!
Карина поднялась. Спокойно. Но в глазах у неё вспыхнул тот огонь, который лучше не будить.
— Во-первых, я никому не обязана. Ни машиной, ни квартирой, ни рублём. А во-вторых — уважение не требует алиментов. Оно либо есть, либо нет. Я вас не просила меня любить. Но уважать могли бы, если уж так хотите, чтобы я вас уважала.
— Ах ты ж… неблагодарная! Я всю жизнь в школе, людей учила! А ты мне… за дверь!
— Вот именно. За дверь. — Карина указала рукой. — Скандалы оставьте для театрального кружка.
Ольга Петровна вышла. Не как проигравшая, а как обиженная королева, у которой внезапно отняли трон.
Гриша пришёл поздно. Молча снял ботинки, поставил их аккуратно в угол, налил себе воды и долго смотрел в окно. Карина не вмешивалась. Пусть скажет сам.
— Мама звонила, — наконец сказал он, не оборачиваясь.
— И?
— Говорит, ты её выставила. Сказала, что она тебе никто.
Карина не ответила. Она знала, что это не вопрос.
Гриша повернулся и… улыбнулся. Не сразу. Сначала уголком губ, потом всей этой своей мягкой, доброй, мальчишеской улыбкой, за которую она его когда-то и полюбила.
— Никто ей до тебя не мог так внятно всё объяснить. Ни отец, ни я. Ты смогла.
Карина вздохнула. Лёгкость вернулась в грудь.
— Ты не злишься?
— Злюсь. Но не на тебя. На себя, что раньше молчал. И на неё. Я ей сказал — ещё один такой разговор, и всё. Мы взрослые. У нас своя семья. Если хочет остаться в нашей жизни — пусть учится говорить по-человечески.
Карина посмотрела на него долго, будто впервые. Тот ли это человек, за которого она вышла? Тот. Только наконец вырос.
— Гриша… спасибо.
Он подошёл, прижал её к себе. Молча. Так, как обнимают, когда больше нечего объяснять.
Всё встало на свои места. Как в хорошей книге — не идеально, не по шаблону, но честно. И оттого — по-настоящему.
Финал.