Бум! Бум! — падали комья мёрзлой земли на деревянную крышку гроба. Каждый удар отдавался болью в голове Ивана, застывшего на краю могилы. Болью похмельного характера!
Мужчина «не просыхал» во время похорон, а сейчас ему казалось, что хоронят не Аню, хоронят его жизнь.
На кладбище, казалось, пришла половина города. В больнице осталось минимум персонала. Бывшие пациенты, соседи, все, кто знал Анну отложили свои дела. Многие рыдали, только не Иван. Он стоял с застывшим выражением лица. Не побрил голову, не сбрил отросшую щетину на подбородке, страшный, суровый. Людям, казалось, он горюет, ведь текут по лицу капли. И только Иван знал, что не смог он из себя выдавить ни слезинки.
Как-то распогодилось в этот день, и вместо снега пошел с небес дождь.
— Дождь зимой такая редкость, — шептала Кузьминична. — Само небо плачет по нашей Анечке.
Капли дождя стекали по лицу Ивана, а он думал, как ему жить дальше. Чужой город, вокруг чужие люди, все чужое. Аня могла бы сделать так, чтобы город стал родным, но она не захотела. Оставаться здесь. Ивану тяжко.
Можно было забрать Сережу и уехать в Ключевку. Привести в порядок избу, жить, воспитывая сына. И опять не знал Иван, как в Ключевке к нему люди относятся. Там сейчас председателем Федор и расстались мужчины не на очень хорошей ноте.
Да и не хотелось туда. Ничего не хотелось. Внезапно понял мужчина, чего на самом деле он хочет. Вернуться к Тоне! Можно даже упасть ей в ноги, попросить прощения. Лишь бы вернуться к прежней жизни. Она любит, она простит, должна простить.
Вот оказывается, как — нужно выбирать не того, кого любишь сам, а того, кто любит тебя. Тоня была предана, как собака. Никогда, ни словом, ни делом не попрекнула. Иван с ней сквозь зубы, а она все равно вокруг него. С полей придёт, умается и хлопочет, хлопочет, чтобы муж был сыт, чист.
Зачем? Зачем всё это? Что он натворил со своей жизнью?!! Иван схватился за голову и, шатаясь, побрёл с кладбище. Ему вслед смотрели сочувственно, думали, бывший солдат убит горем. Лишь одна Соня, самая близкая подруга Ани из больницы, глядела с сомнением. Она часто навещала Аню в инфекционном отделении, навещала до тех пор, пока Аня могла к ней выходить. Они о многом поговорили, и именно ей Аня наказала проследить, как Иван будет заботиться о Сереже. Соня много узнала об этом мужчине со шрамом через всю голову, и уже не доверяла ему. Она бы забрала Серёжу себе, если не своих двое оглоедов, которых тянула изо всех сил, потеряв мужа в войну.
Как же Соне не нравился этот Иван! Продолжая жить в Анином доме, он практически не участвовал в похоронах. Ходил с мрачным видом, вечно пьяный. Люди думали, что горюет.
Да, Соня допускала такой момент — возможно, горюет. Надо дать ему время. Пусть приходит в себя, привозит Сережу, и тогда уже Соня поможет.
После похорон она каждый день приходила к дому с голубыми ставнями, и каждый вечер в окнах горел свет. Иван будто и не собирался ехать за Сережей. Покрутившись возле дома и так и не решившись войти, Соня уходила. Прошла неделя, пошла вторая, а Иван так и не уехал.
Перед ночной сменой Соня, как всегда, пробегала мимо Анниного дома. Посмотрела на светящиеся окна, вздохнула, думая, сколько еще времени понадобится мужчине. Она бы так и прошла мимо, торопясь в больницу, но как раз в это время во дворе раскрылась входная дверь и из дома донесся взрыв хохота. Женского хохота! Соня подумала, что ослышалась, что ее обманывает собственный слух. Не могут так веселиться в этом доме, к тому же женщины!
Он привел женщину!!! Соня стеснялась до этого зайти, побаивалась сурового мужчину, а сейчас ноги сами внесли её во двор, добежали до входной двери. Соня не вошла, она ворвалась.
Первой, кого увидела, была полураздетая женщина, явно лёгкого поведения. Пьяная и безобразная, она хохотала над чем-то и не обратила на Соню внимания. В доме она была не одна, там было пять человек. Трое пьяных мужчин и две определённого рода занятий женщины. Они пили, смеялись, и всё это под портретом Ани, что висел на стене. В обычное время Соня бы испугалась подобного контингента, но сейчас пришла в неистовство.
— Вы что делаете? — закричала она на Ивана. — Как вы можете? Кто вам позволил этот дом приводить.... Не ваш это дом, он теперь принадлежит Сереже и только ему! Либо вы живете здесь с ним, либо выметывайтесь! Бедная Анечка, как она в вас ошибалась. Завтра же, вы слышите, завтра вы поедете за Сережей, либо я попрошу мужчин из больницы и вас вышвырнут из этого дома.
— Да ты кто такая? Кто, чтоб не указывать? Сама пошла вон отсюда, — зарычал Иван, и попытался приподняться. Но был слишком пьян, чтобы подняться с кровати, на которой полулежал.
Из дома с голубыми ставнями Соня выскочила, как ошпаренная. Ее душила обида за Аню, к горлу подступали слезы. Она проплакала всю ночную смену, боясь рассказывать в больнице, что увидела в доме Ани, чтобы не очернить память светлого человечка, сделавшего роковую ошибку в выборе мужчины.
И все-таки он уехал. Уехал на следующий день, после того, как Соня ворвалась в дом. В пьяном кураже Иван хвастался собутыльникам, что ему есть куда ехать. У него есть жена, готовая всё ему простить и принять любого. В тот момент, с пьяну, Ивану действительно так думалось.
В поезде мужчину настигло жуткое похмелье, но он старался не опохмеляться. Перед Тоней нужно быть трезвым, чтобы не наговорить лишнего.
Поезд ехал долго, и с приближением к знакомому городу Ивана покидала уверенность в Тонином прощении. Слишком жестоко он обошелся с бывшей женой!
А с другой стороны, он же тоже человек! Он мог ошибаться, мог действительно думать, что Антонина работала на фашистов. Советская власть оправдала ее, значит, невиновна. Вот и муж вернулся.
Поезд приехал в город засветло, но Иван долго топтался возле заводского общежития, не решаясь войти. Он мерил шагами пространство перед крыльцом долгое время, пока не узнала его одна из соседок, входившая в общежитие. Только тогда Иван понял, что пути назад нет. Соседка в любом случае расскажет Тоне, что видела его.
Мужчина сделал глубокий вздох, провел рукой по плохо выбритому подбородку, брился в поезде перед маленьким зеркальцем, и шагнул в дверь.
Когда вошел в комнату Антонины сначала подумал, что она одна. Сидит с Серёжей на руках. Иван сразу уверился в правильности своего решения. Тоня когда-то приняла Лизу, теперь приняла Серёжу. Видимо, у него судьба такая, оставаться одному, с дитём, а у Тони судьба воспитывать его детей. Она простит, не может не простить!
Иван пристально смотрел на Тоню и не сразу заметил соседа, что сидел за Степкиным школьном столом и что-то писал на тетрадном листе. А Степки и Лизы в комнате не было, их громкие голоса доносились из-за стены.
Ивана неприятно кольнуло. Будто большая семья, живут на две комнаты. Да только этот однорукий не семья, он чужой!
Почему так спокойно смотрит Антонина? Почему нет ни удивления, ни радости, в конце концов? Как же она хлопотала перед ним, когда с фронта вернулся! Как это все вернуть?
— Я к тебе, Тоня, — хрипло выдавил из себя мужчина. — Ошибался я, прости меня.
— Где Аня? — спокойно спросила Антонина.
Но это было только внешнее спокойствие, женщина уже кусала губы, чтобы сдержать слезы. Раз Иван приехал один, это может означать только одно...
— Нет больше Ани, — опустил голову, демонстрируя уродливый шрам Иван, — скончалась от туберкулеза. Ты слышишь меня, Тоня, я к тебе. Прости меня. Ведь я твой муж.
Иван так и стоял, покаянно склонив голову, и не сразу понял, что за звук доносится со стороны Антонины. Она что, смеется?
Да, Тоня смеялась. Из глаз ее текли слезы скорби по Ане, но она смеялась над словами Ивана. И это, пожалуй, было самое унизительное по отношению к мужчине, что она могла сделать. Он ожидал чего угодно — взрыва, ярости, упрёков, обвинений, плевка в свою сторону, но только не смеха.
— Я не верю, не верю, — всхлипывала то ли от смеха, то ли от слёз Антонина, — что ты говоришь серьёзно. Знаешь, что действительно жаль? Что последние месяцы своей жизни Аня прожила с таким человеком, как ты. Она сама это уже понимала, она была хорошая. Ты её не достоин, ты не достоин меня, не достоин своих детей. Да и какие они твои? Они мои, слышишь, и Лиза, и Стёпка мои! А что касается мужа, то он у меня есть — любимый и единственный.
Антонина, не глядя, протянула руку, нащупала ладонь Андрея, который сразу, как только Иван вошел, встал рядом с ней. Она это не видела, чувствовала. Андрей пожал в ответ руку Тони.
— Уходи Иван, сегодня мы тебе Сережу не отдадим, — сказал он. — Придешь за ребенком утром, нечего его ночами таскать.
Андрей расстроился известию о смерти Ани. Хорошая была женщина. Почему-то он уже знал, что так случится. Видел на войне больных чахоткой. Если они выглядели так, как выглядела Анна перед отъездом, уже не выкарабкивались. Андрей был готов к подобному известию, но как же это тяжело — отдать мальчугана этому мрачному, озлобленному мужику.
Андрей ненавидел Ивана, ненавидел за всё, что бывший муж сделал Антонине. Он сдерживался, чтобы не пугать ребёнка, сидевшего на коленях у Тони, чтобы не расстраивать саму Антонину. Да и Лиза со Стёпкой... Какой бы Иван не был, он же всё-таки их отец.
Будто услышав мысли Андрея в комнату вошла Лиза. Наткнулась на спину отца, сразу узнала его по шраму и вскрикнула:
— А этот что тут делает?
— Ты как об отце говоришь, соплячка? — сжались кулаки Ивана. — Я тебе не «этот».
— Ты кулаки-то разожми! — сразу отреагировал Андрей, готовый в любой момент защитить Лизу. — И на дочку-то не зыркай, ты сам довёл до такого отношения. Уходи по-добру, по-здорову. За Серёжей, утром вернёшься.
Вернуться за Серёжей? Взгляд Ивана тотчас стал растерян. Такой поворот событий его не устраивал, мужчина его даже не рассматривал. Не рассчитывал, конечно, что Тоня сразу простит. Думал, поспит какое-то время на полу, поучаствует в жизни семьи, и она оттает. А тут этот однорукий орденоносец затесался. Ему-то это зачем? Зачем ему Антонина? Иван искренне не понимал. Как не понимал он и того, что делать дальше.
Серёжа слишком мал, ему требуется круглосуточное внимание и забота. А всё, чего Ивану сейчас хотелось, — это напиться. Когда-то он точно так же остался с Лизой на руках, но второй раз так не получится. Вторую Антонину он не найдёт.
Вспомнил Иван, как ещё совсем недавно в компании собутыльников стучал рыбой по газете, по агитационной статье, гласящей, что требуются люди на строительство дороги. Социалистическая стройка магистрали требует рабочих рук.
— Не заберу я Серёжу. Я на строительство магистрали уезжаю, — ляпнул Иван, и вдруг понял, что он так и сделает.
Да, он поедет на стройку! Новая жизнь, новая работа, новые люди. Все с чистого листа. Сережа в эти планы никак не вписывается.
— Как это, не заберешь? — спросила Антонина. — А куда же тогда его?
— Куда хотите, можете отдать пока в детдом. Я вернусь за ним позже. Думаю, когда станет взрослым он меня поймет.
Тут Иван сильно лукавил. Знал прекрасно, что Тоня мальчика в детдом не отдаст. Проведя с ребенком столько времени, заботясь о нем, она уже не сможет его от себя оторвать.
Знал, оказывается, Иван свою бывшую жену, ещё как знал! Хоть и держал всю жизнь на отдалении, почти не разговаривал, но всё-таки знал. И когда бумагу подписывал в кабинете майора Чеботарёва, прекрасно понимал, что клевещет, совершает предательство. Понимал, но оправдывал себя.
Внезапно Ивану захотелось как можно быстрее покинуть комнату, не видеть осуждающих его лиц. Он быстро стащил со спины вещмешок, вынул оттуда свидетельство о рождении Серёжи, справку о смерти его матери, какие-то ещё документы, что нашёл в доме Ани, и кинул их прямо на пол.
— Стой, подожди! — кричала ему в спину Антонина. — Надо же это как-то оформить, ты должен написать отказную.
— Не от чего отказываться. Не записан мальчишка на меня — бурчал Иван, убегая по коридору.
— Вот и хорошо, — сказала Лиза, забирая с колен мамы Серёжу. — Мы ведь не отдадим его в детский дом, правда?
— Глупый вопрос, — улыбнулся Андрей. — Уж ты бы, Лиза, могла его не задавать, зная свою маму. Похоже, у нас в семье прибыло. А нам с тобой, Тоня, нужно срочно расписаться, так проще будет усыновить Сережу.
— Да, пожалуй, — оторвала взгляд от двери, в которую только что вышел Иван Антонина. Чувствовала она, что последний раз увидела бывшего мужа. Сердце подсказывало.
Иван шагал по морозной темной улице города, где на квартале горел всего один фонарь. Скрипел под ногами снег, и скрипели зубы мужчины, ненавидевшего всех и вся.
— Ничего, ничего, — шептал он, — вы еще пожалеете! На стройке баб много, найду себе нормальную. Поднимусь, заработаю и тогда заберу Сережу. Он меня точно поймет!