Шелест полиэтилена заполнил прихожую. Пакеты с картошкой, макаронами и докторской колбасой опустились на пол, и капитан Горчакова, наконец, выдохнула.
— Варя, ты не забыла забрать мои аромасвечи? — промурчала с кухни Алла Борисовна.
— Ой, мам, сил уже никаких, — капитан Горчакова растягивала на плечиках снятый китель, — Сегодня ДТП оформляли. Девочка побежала за кошкой и попала под колеса. До больницы не довезли.
— Страсти-то какие! — вскликнула встревоженная пенсионерка, — Водитель виноват?
— Кошка! — ухмыльнулась Варвара, — Девочка посреди дороги сидела, водитель ее видеть не мог. Мамаша вот куда смотрела? Хотя она сама девочка еще.
— Такая молодая?
— Жаннку Василенко помнишь? Дочка ее.
— Ой! Да ей же восемнадцать только стукнуло!
— Двадцать. А дочке ее уже три. Было.
Обычно, товарищ капитан не посвящала мать в детали своей службы. Не так давно прима местного ДК, Алла Борисовна скорее принудительно, нежели добровольно вышла на покой и не находила себе места «на воле». Она пробовала вязать, вышивать, рисовать, разводить цветы, делать закатки и заниматься скандинавской ходьбой – ни одно хобби не могло заменить ей служение Мельпомене. Пока она не открыла для себя сплетни. Оказалось, что Алла Борисовна – идеальное связующее звено между дочерью в ментовке и бабками у подъезда. Бесхитростно любопытна и донельзя многословна! Так что Варвара взяла себе за правило дома о делах не распространяться. Да и рассказывать там было особо нечего: то алкаш на участок к кому забрел, то жену побил, то соседа обчистил. Серые будни, в общем. А вот так, чтобы ребенок под колеса, да насмерть – нечасто случается.
Варвара примостилась на табуретке возле прохладной батареи, наблюдая, как ее мать, будто коршун над падалью, кружит над плитой. Что бы там ни было в этих ее кастрюлях, это точно не котлеты на ужин.
— А есть что поесть? — поинтересовалась утомленная долгим рабочим днем капитан.
— Посмотри в холодильнике, Варенька!
— А на плите у тебя что?
— Вот тут — указала Алла Борисовна на литровый сотейник, — Приворотное зелье, Настасья Михална для дочки заказала. Зятя хочет поскорее! А в другой, — это была уже полноценная трехлитровая кастрюля, в которой обычно варили борщ, — глинтвейн. Главное не спутать!
И она затянула песню, которую в этих краях считали народной, хотя распространилась она силами районного ДК: «Как во доме на холме, во далекой стороне мать качает колыбель, стережет дегтярну дверь. Солнце, дождь ли, ветер злой, бережет твой мать покой, бережет лишь мать тебя, засыпай скорей, дитя».
Варвара наскоро организовала себе бутерброд и отправилась в город на поиски более солидного пропитания. Последнее время ей только и нужен был предлог, чтобы сбежать из дома, едва вернувшись с работы. Жить с матерью было ей непривычно, но только так, казалось, правильно. Сын ее давно уехал из их глубинки покорять Москву и появлялся на малой родине только по самым большим праздникам вроде наступления високосного года. Так что Варвара осталась с матерью одна в этом городе, но казалось, будто и на всем белом свете.
Улицы, за сорок пять лет жизни приевшиеся Варе как шрам поперек колена, грелись в лучах вечернего солнца. На дворе стояло то самое время, когда школьники, видя первые желтые листья под ногами, надеются, что это признак засушливого лета, а не надвигающейся осени. Юные девы еще гуляли в тонких платьях, но изысканные джентльмены уже поддевали под сандалии носки, чтобы не морозить пальцы. Однако был тут и такой, кому это без надобности.
Сержант Ячкин в отставке с недавних пор не нуждался в носках. После жуткого ранения, подробности которого им не разглашались, он лишился обеих ног ниже колена и был уволен из рядов вооруженных сил по состоянию здоровья. «Герой! Крепкий малый! Хорошо держится!» — перемывали бабки его оставшиеся кости. Обвинение в нападении, сбежавшая к родителям жена, пьяные дебоши среди недели — копились заметки в его деле на Варином рабочем столе.
Его коляска, звеня бутылками в прицеленном рюкзаке, перегородила ей вход в ТЦ.
— А! Товарищ капитан! — отсалютовал Ячкин.
— Ты давай сегодня не дури, — осадила его Варвара, — Там новенький дежурит, спугнешь еще.
Ячкин фыркнул и позвенел восвояси. Варя искала в себе силы сочувствовать его горю, но чем чаще его встречала, тем тяжелее это становилось. Она все еще пыталась смотреть на него как на ветерана, рисковавшего жизнью во имя Родины и буквально пожертвовавшего часть себя этой цели. Но видела только располовиненного мужчину, отталкивающего жену от своей новой спутницы – инвалидной коляски – с такой силой, что хрупкая женщина влетела в стену. Видела, как она сползла на пол в коридоре райотдела полиции и беззвучно рыдала, пока муж резкими движениями рук мчит коляску к выходу, чтобы похмелиться. Если он сделал это с собственной женой, что он может сделать с другими?
Возвратившись домой с парой больших капустных пирогов, Варвара сразу напоролась на встревоженную мать. «Вспомнила, что ей что-то нужно было в продуктовом, не иначе», — тут же предположила полицейская смекалка.
— Варечка, — как она отвыкла от такого обращения! — Варечка, у тебя телефон разрывался, ну я трубку и взяла. Там из отдела звонили. Варя, — чуть не всхлипывая, говорила Алла Борисовна, — Они тело нашли. Мальчик годовалый. В бывшем детдоме.
Пожилая театралка присела в уродливое коричневое кресло, защищаемое от пятен не менее уродливым цветастым покрывалом, и продолжила причитать себе под нос:
— Это ж что же творится! Два ребенка в один день! Ужас-то какой. Совсем же крошечный еще!
Капитан Горчакова уже натягивала китель. Две детских смерти в один день и правда были нетипичны для такого захолустья, но куда больше ее тревожила осведомленность матери об обстоятельствах дела. Варвара, конечно, попросила ее держать язык за зубами, и та даже понимающе покивала в ответ, но никаких иллюзий на этот счет у капитана не было. К ночи сарафанное радио разнесет эту историю по всему микрорайону, а к утру будет знать уже весь город. В таких условиях спокойно расследовать инцидент не выйдет, придется искать быстрые ответы для заинтригованных граждан. Но, едва прибыв на место происшествия, капитан поняла: следствие зашло в тупик.
В руинах детдома, где обнаружили тело, всегда воняло мертвечиной, кажется, этот запах обитал там еще в годы его полноценного функционирования. В каждом углу, над которым сохранились какие-никакие остатки крыши, валялись чьи-нибудь пожитки. Проверять всех бомжей в округе на причастность – вот работка Варваре на следующие полгода. В одной из комнат, по размеру скорее напоминавшей зал, в самом центре лежало маленькое скукоженное тельце. Оно побелело, как если бы его укусил вампир, но еще не отливало синим, как умершие сутки-другие назад. Маленький бездыханный мальчик. На сморщенной шейке не было синяков ни от пальцев, ни от шнурков. Открытые глазки казались кукольными, и абсолютно белое личико выглядело неестественно, не по-детски спокойным.
Комнату освещали тонкие струи света, сочившиеся из узких окон под потолком. Они чередовались друг с другом, а не сходились единым лучом на теле. И все же мальчик лежал точно посреди зала, будто кто-то отмерял расстояние до каждой стены. Перт Иваныч – постоялец сего элитного пансиона, что обнаружил тело – клялся всеми богами, что его не трогал. Просто поссорился со своей, как он убежден, неблаговерной и пришел заночевать в эту комнату –– а тут такое! И хоть капитан Горчакова не сомневалась в правдивости этой истории, Петр Иваныч был взят под стражу за неимением лучшего варианта.
— Рассказывай все, что видел, —начала Варвара очередной рабочий день с допроса протрезвевшего недопозреваемого.
— Да не видел я! Не видел! Христом Богом клянусь! — возопил Петр Иваныч, — Вот и делай людям добро.
— Да какое ж это добро? Ребенок умер, а ты сказать ничего не можешь.
— Так не я ж его, я ж нашел тока. Случайно нашел!
— Почему в ту комнату пошел?
— От Любки уходил. Куда мне еще-то деваться?
— Часто в этой комнате ночуешь?
— Да ты что! Не дай Бог!
— Почему? Что с ней не так? — потупилась Варвара в бумаги.
— Будто сама не знаешь! — скрестил он руки на груди.
— Говори уже! — давила она, но Петр Иваныч только сильнее отползал от нее, пока не свалился на пол, оглянувшись на внезапно открывшуюся дверь.
— Да что б тебя! — прикрикнула Горчакова на ввалившегося в кабинет новичка, — Нормально-то войти никак?
— На хер это все! Меня контуженный чуть не укусил сейчас! — жаловался он, обходя с трудом забравшегося обратно на стул подозреваемого, — Уволюсь на хер, уйду в охранники. Как раз друг в «Хомелье» зовет.
— В «Хомелье» ты от Ячкина точно не сбежишь! — ухмылялась Варя.
— Да приличное это место! — вступился Петр Иваныч, — Меня туда уж лет сто не пускают.
— Зато в камеру всегда вход открыт! — вернулась к теме капитан, — Не хотел ты, значит, в той комнате ночевать, но пошел все равно.
— Там точно свободно потому что. Не ходит никто туда.
— А че у вас там, запретная зона? — пошутил новичок, но испугавшись Вариного строгого взгляда уткнулся в монитор от греха подальше.
— Проклято то место! — рявкнул задержанный.
— Ну что ты несешь! — взмолилась Варвара, — Это же все под протокол!
— А вот так и есть потому что! Там детей до смерти забивали. Они ж и так отказники, в детдоме раз, а они и тут лишние были. Девяностые, жрать нечего, а что было, то украли. А детей куда девать? Вот и резали их там пачками.
— Свежо предание, — капитан Горчакова взглянула на часы, — Ты уже полчаса мне какую-то чушь втираешь. Давай по существу. Ты когда в комнату зашел, видел кого-то?
— Ну вот мальца.
— Кроме тела! — уже не выдерживала она.
— Никого. Говорю ж, никто туда не ходит.
— Звуки странные? Крики? Удары?
— Скрипело че-то. А можт, и нет.
Скрипело еще как! Варины зубы от беспросветности этой беседы. Показания бомжа – все, на чем держалось расследование. Чутье подсказывало, что случайный бродяжка не стал бы душить младенца, а мать, убившая ненароком, не стала бы демонстративно укладывать тело посреди руин. Кто-то будто нарочно выставил его на показ, призывая всех полюбоваться экспозицией в центре зала. И кто-то знал, как убить, не оставив следов на теле.
Весь день Варвара гоняла новенького по поручениям в тщетной пытке выяснить, откуда взялся мертвый ребенок. Подходящего описания не обнаружилось в списках пропавших, в больницы никто не обращался, в полицию не заявлял. Даже самый безалаберный родитель не мог за сутки не заметить, что в его доме стало подозрительно тихо. А раз мальчика никто не ищет, за его смертью должны стоять его законные представители. Дело оставалось за малым – узнать их имена.
— Это не Галкин мальчонка, я их видела, утром гуляли, — встретила Алла Борисовна дочку с работы.
— Да на них никто и не думал, — скидывая обувь, отозвалась она. Впервые талант ее матери к ретрансляции информационных потоков мог принести реальную пользу делу, так что Варвара не преминула им воспользоваться, — А ты не слышала, никто мальчика маленького не терял?
— Ну не так же! — театрально вскрикнула актриса в отставке, — Одно дело в магазине ребенка потерять, другое – так вот. А может, он похож на кого?
— Ему год! На кого он может быть похож? На Ленина? Тоже лысый и бледный.
Алла Борисовна призадумалась на минутку:
— А знаешь, — сказала она, приведя дочь в стойку пса, ожидающего кости, —Это даже символично как-то. Ужасно, конечно, но символично. Невостребованный ребенок оставлен в детдоме. Да еще и тело в мясницкой. Он часом не зарезан?
— В мясницкой? — разочаровалась Варвара, — И ты туда же!
— А что? Что? Про это место такие слухи ходят! Говорят, директор детодома, он такой скользкий был мужчина, все на одноклассницу мою Верку заглядывался. Так вот, он чтобы своих троих прокормить, детдомовских резать начал. А жена-то тоже не дура, вопросов лишних задавать не стала. А там и соседка зашла, молва поползла – механизм известный. И стала у него вся округа мясо дешевое выспрашивать, так он резню и устроил – сразу семерых, как на скотобойне, кровь пустил, кожу снял, кишки достал, мясо в фарш прокрутил, а кости на суп пошли. А директор, как все продал, так семью то и увез от беды подальше, пока никто не прознал, что за мясо у него было.
— Этой страшилкой только детей от развалин отпугивать!
И все же картина старого преступления рисовалась ясно. В голодные девяностые, Варе было лет десять, детдом не охранялся. Воспитанники по своим проверенным ходам сбегали оттуда на рынок, чтобы свистнуть что-нибудь у ларечников и поживиться после отбоя. А местная шпана, среди которой отиралась и будущая капитан полиции, пользовалась этими лазейками, чтобы проскочить внутрь и на спор сделать какую-нибудь пакость. Варю, например, развели на то, чтоб она «пометила территорию» в мясницкой. С того дня на ее коленке красуется белой дугой неровный шрам – упала, удирая с места преступления. Промывая кровоточащую рану, мать тогда грозилась отвезти ее в хирургию за швами, так что девочка стоически умолчала об обстоятельствах получения травмы. Она и сама напрочь забыла о них, пока снова не оказалась в том зале.
Смутные образы детских воспоминаний теперь сами собой всплывали в ее голове. Она помнила одноклассников, их шутки, дурацкий спор, толстую ивовую ветвь со спрятанным в кроне канатом, грохот с которым он ударился о стену, когда она закинула его в узкое окно. Помнила, как спрыгнула на пол, обернулась и застыла в ужасе.
Посреди зала, в который она только что влезла, стоял турник, а на нем висела девочка примерно Вариного возраста. Ее тело, если быть точнее. Тонкие ручки, подвязанные веревкой, словно лепестки цветка смыкались над неестественно склоненной головой. Безжизненные глаза вперились в Варю. По белым ногам в почти уже полное ведро вязкими струями стекала кровь. Из распоротого живота свисали куски плоти. Варя услышала металлический лязг, будто кто-то гремел кастрюлями, и звук этот становился все громче и отчетливее. Она ухватилась за спасательный трос и, отчаянно колотя стопами о стену, вскарабкалась в окно.
В глаза ударил яркий свет, сердце колотилось, как бешенное, настолько сильно, что Варвара проснулась и сразу села в кровати. Она откинула одеяло: на колене белой дугой изгибался шрам.
«Уж девятый день-денек мать не ходит за порог, за дегтярны ворота. Колыбель давно пуста. Солнце, дождь ли, ветер злой, бережет твой мать покой, бережет лишь мать тебя, засыпай скорей, дитя». – напевала она себе старую колыбельную, чтобы отвлечься и снова уснуть.
Утром, допивая третью чашку кофе, капитан Горчакова узнала от коллег о новом деле. Пропал мальчонка четырех лет отроду. Темноволосый, кареглазый, отзывается на имя Влад, хотя в документах значится Валид. Вчера утром он вышел с другими детьми на прогулку, но не вернулся. Волонтеров зовут к полудню, чтобы начать поиски.
— Вот так должно быть! — вскрикнула Варя и, увидев изумление окружающих, добавила, — Если ребенка нет, родители сразу шум поднимают. Умершего младенца никто не ищет, значит, родители сами при делах.
— Да этот тоже не больно кому нужен, — откусила печенье очкастая секретарша замначальника, и теперь уже Варвара наградила ее недоумевающим взглядом, — Они живут в соседнем дворе у нас, целый табор. Как сутра на улицу выползут, так весь день и шатаются. Я теперь, когда с магазина иду, всегда по улице возвращаюсь, во двор не захожу. Украдут еще что.
— О! Варвара! А ты чего тут? — влетел взмыленный замначальника, — Там ребенок потерялся...
— Так это новичок ведет, — перебила она, боясь быть втянутой в обычные поиски, когда не разгадана безвестная смерть.
— Новичок на деле Мергенова, а тебя Самойлова ждет.
Варвара тяжело вздохнула и поплелась в кабинет: ее мать на дух не выносила эту женщину. То и дело Алла Борисовна разорялась о том, как Кристинка – Самойлова Кристина Игнатовна – докучала всем вокруг своими нравоучениями. То упрекает ребенка, что он слишком громко визжит, бегая по двору, то отчитывает девчонок, гуляющих в мини-юбках, но самое страшное – она смела критиковала постановки местного ДК. И пусть даже Алла Борисовна сама неоднократно была замечена за подобными грехами, у нее были на то основания: мигрень, забота о безопасности и творческие разногласия с режиссером. У ее антагонистки же на все была одна причина – так угодно Господу.
— Что произошло, рассказывайте, — приготовилась Варвара записывать показания.
— Свету украли! — цедила сквозь слезы Кристина Игнатовна.
— Как это украли?
— Она должна была Тимочку с футбола встретить, и не пришла!
Полная история исчезновения четырнадцатилетней Светланы изобиловала упоминаниями Господа всуе, что было утомительно протоколировать. Итак, она должна была вчера днем забрать из секции младшего брата, но, очевидно, не явилась и крохотному, испуганному, потрясенному безответственностью сестры десятилетке пришлось целых два квартала идти без сопровождения. Света, хоть и всегда была непутевой, прежде не пренебрегала заботой о брате. Скверные выходки начались с тех пор, как она спуталась с гадким нехристем из параллельного класса. Вот он-то ее и совратил, растлил и украл. Так что благочестивая полиция теперь обязана разыскать его и наказать, а потом еще и жениться заставить.
Как бы Варе не хотелось поинтересоваться, к чему Кристине Игнатовне сватать свою и без того «непутевую» внучку за малолетнего «нехристя», долг звал отправиться на поиски беглянки. Получив адрес местного Ромео, капитан Горчакова уже встала из-за стола, чтобы забрать Джульетту из его объятий и вернуть в отчий дом, как вдруг раздался телефонный звонок: поисковый отряд обнаружил Валида. И Свету. Их тела, если быть точнее.
Мерзкие капли мороси покрывали кожу, словно холодный пот. Такая погода очень подходила антуражу заброшенного детдома, заключенного в объятия заградительной ленты. В центре пустого зала с полуразваленной крышей лежали два детских тела. Как и в случае с младенцем, на них не было никаких очевидных признаков убийства, но в этот раз имелось множество следов насилия. Можно было предположить, что Валид когда-то схлопотал по голени удар бутсом другого мальчишки, пока играл в футбол. А Света, наверняка, получила ожог на шее, неудачно повернув плойку. Но только «воспитательные» методы их родителей могли объяснить, например, синяки на его запястьях и продолговатые ссадины на ее спине. Уложенным рядом, им словно даровалось единение в их горе.
Капитан Горчакова стрельнула сигарету у одного из санитаров, надеясь заглушить подступающую панику. Три мертвых ребенка за три дня – за такое всем по шапкам прилетит. Она облокотилась о пустующий оконный проем и сделала затяжку. Вокруг детей еще вились полицейские, описывая и фотографируя место преступления для бесконечных отчетов, а санитары уже гремели каталками, чтобы забрать тела и покончить с работой на свежем воздухе. Выдыхая зловонное облако дыма, Варвара заметила на земле следы от узких колес там, куда еще не пускали санитаров. Отбросив сигарету, она подошла рассмотреть их поближе. Параллельные тонкие полосы где-то в метре друг от друга и где-то в двадцати метрах от тел. И тут все сложилось в ее голове.
Убийца, явно, жесток, вероятно, неадекватен, видно, что при колесах и, если верить единственному свидетелю, слышно, как гремит металлом. Под все признаки сразу подходил лишь один человек. «Проверь, Ячкин эту ночь в отделении провел?» — набрала капитан сообщение новичку. Через пару минут на экране высветилось короткое слово «нет».
В квартире ветерана пахло духом боевой славы: пепельницы не опустошали с начала времен, мусор не выносили больше недели, фикус поливали органикой чаще, чем требуется, да и хозяину этой пещеры не мешало бы помыться.
— Вам не говорили, что нехорошо издеваться над калеками? —переваливаясь на культях, возвращался он от входной двери к бутылке водки на кухонном столе, — Я сижу тихонько, никого не трогаю, а вы меня все шпыняете.
— А вчера ты тоже никого не трогал? — стряхнув мусор с табуретки, присела капитан.
— Ревнуешь что ли?
— Был вчера где? — настаивала она.
— Да тут и был, — икнул Ячкин, ударил себя в грудь и опрокинул стопку.
— Один?
— Нет, — четкая линия нападения капитана дала трещину, — Иван из сорок третьей заходил.
Варвара щелкнула пальцами. Новенький оторвался от экрана и с недоумением посмотрел на нее. Пришлось объяснить:
— В сорок третьей Ивана проверь, — и продолжить допрос, — А жена твоя где?
— У тещи, — протянул он, с опаской глядя на капитана, — А че случилось то?
— У бывшего детдома давно был? — скрестила она руки на груди.
— Не знаю. А год сейчас какой?
— Год не знаешь? А как продукты покупаешь? Наобум?
— А мой продукт не портится, — наслаждаясь своей находчивостью, налил он еще стопку.
— Ты знал Светлану Самойлову?
— Это мамашка с сиськами которая?
— Нет! Это девочка четырнадцати лет, высокая, коса до пояса. Внучка Кристины Игнатовны.
Отхлебнув еще водки, Ячкин скривился. Но вряд ли из-за своего напитка, скорее от непонимания. Капитана разрывали сомнения. Забрать у него бутылку – он обозлится и перестанет отвечать, оставить – нажрется и перестанет отвечать. Поэтому она решила задавать вопросы быстрее.
— А Валида или Влада…
— Пацана черножопого? Этого знаю, да. Ну ты на него не гони, капитан! Парню жить-то как-то надо.
— И что он делает, чтоб жить? — уже догадывалась она.
— Да ничего не делает такого! Нормальный парень, просто семья у него большая, кормить надо.
— Ему десять!
— А он уже о них заботится!
— Так откуда у детдома следы твоих колес?
— Моих колес?! — возмутился Ячкин, — Я вообще не при делах там! Ты че, капитан! Пацан просто разносит, где берет не знаю. Ну и я иногда затаривался, у чурок-то лучше всего товар, сами ж выращивают.
— А в понедельник ты у кого товар брал?
— А это когда было?
Он снова запрокинул стопку и потянулся к бутылке, но капитан схватила ее первой. Под блеяние протеста она скомандовала доставить Ячкина в отделение как подозреваемого в убийстве трех человек.
Новость о таком задержании претендовала на статус сенсации, и Варвара, несмотря на промозглую погоду, еле переставляла ноги по пути домой. Она с натугой провернула ключ в замочной скважине, медленно потянула на себя дверь и вошла, стараясь не создавать шума. Но вместо ожидаемых материнских расспросов услышала только:
— Ой, Варюш, я тут Марье Ильиничне гадаю! Уже третьего ухажера разбираем. Ты посиди в комнате пока, ладно?
За Марьей Ильиничной захлопнулась входная дверь и после прояснения того факта, что женщине иметь ухажеров никогда не поздно, Варвара решила разузнать у своего главного информатора, не причастна ли и покойная ныне Светлана к районному наркосиндикату.
Как ни странно, околоподъездная тусовка не обнаружила связи девочки не только с наркоманами, но и с проститутками. Она вела себя тихо, одевалась неброско, смотрела за младшим братом, из пороков у нее обнаружились лишь нелюбовь к математике и увлечение телефоном. Девочка оказалась обычной серой мышкой на побегушках у властной бабки, которая, к ужасу, но не изумлению Аллы Борисовны и стала источником шрамов на спине.
Какая-либо логика преступления рассыпалась на глазах. Между детьми не было никакой связи, кроме места обнаружения тел. И, быть может, того обстоятельства, что никто не заботился о них. Быть может, убийца пытался таким образом спасти их от бренного бытия. По крайней мере, лишь такой мотив сумела выдумать капитан Горчакова за всю бессонную ночь, что она провела, то и дело вздрагивая от всплывавших в голове кошмарных образов подвешенной к турнику девочки.
— Ты смерти моей хочешь?! — встретил ее истовым стоном почти что трезвый подозреваемый, — Ироды! Ироды!
— Так, давай по делу. Раньше сядешь – раньше выйдешь, как говорится.
— За что мне сидеть-то?
— Тройное убийство.
После этой фразы Ячкин протрезвел окончательно. Он, насколько позволяло опухшее лицо, распахнул изумленные глаза:
— Я не убивал! Никого не убивал!
— Где ты был в понедельник с десяти до полуночи?
— Дома, наверно.
— Один? — уточнила капитан Горчакова.
— Наверно.
— А если без «наверно»?
— Я не помню, — выдохнул он.
— За дураков нас держишь? — вбросил новенький.
— Да не помню я! — взревел Ячкин, и тут же добавил еле слышно, — Я бы вообще все забыть хотел.
— Забыть, как детей убивал?
Скулы Ячкина дрогнули, ноздри затряслись, будто холодец, а губы судорожно сжимались. Он пытался изо всех сил удержать в опухших глазах проступившие слезы, пока очень медленно не произнес:
— Я не помню, где был в понедельник, вторник, среду, четверг…
— Сегодня четверг, — осадил его новенький.
— И я забуду о нем, как только выйду за эту дверь.
— Да фиг ты выйдешь теперь.
— Хоть что-то из своих дней ты помнишь? — вмешалась Варвара, — Как за выпивкой ходишь, например?
— Помню иногда.
— Что помнишь про понедельник?
Ячкин пожал плечами. Тогда капитан Горчакова положила перед ним фото первого найденного тела:
— Ты раньше видел этого ребенка?
Обвиняемый помотал головой.
— А этого? — выложила она фото Валида.
— Это мальчонка с заводских домиков. Он наркотой иногда барыжит. Владом зовут.
— Он тебя раздражал?
— Нет, — выплюнул Ячкин, видимо, надеясь избежать дальнейших вопросов.
— Какие у вас с ним были отношения?
— Да не было никаких отношений! — засуетился он, — Не знаю, что он вам наплел, я детей не трогаю! Я не педик!
— Он мертв, — лицо Ячкина снова скривилось гримасой непонимания, — Убит.
— Да вы чего! Да я ни в жизнь! Нельзя детей. Только не детей. Не детей. Столько их уже ни за что.
— Ну так если ты их не трогал, как на месте преступления появились следы твоей коляски?
Ячкин вздохнул:
— Под рисунком креста на стене закладки оставляют, вот я туда и ходил.
— Ну, прямо скажем, не ходил… — ухмыльнулся новенький.
— А в понедельник тоже за закладкой ходил? — предотвратила Варя назревавшую стычку.
— Да нет, вроде.
— А у нас есть свидетель.
— Ну тогда ходил.
— Как быстро ты показания меняешь.
— Да я ж говорю, не помню я понедельник. Вообще.
— Так ходил, не ходил или не помнишь? — настаивала она.
— Ваш свидетель же сказал, что ходил!
Дверь в кабинет резко распахнулась и в проеме сверкнули секретарские очки. Всех требуют явиться на срочное совещание: за минувшие сутки пропали еще четверо детей.
После длительного нагоняя всех пинком отправили на поиски трех девочек и мальчика от двух до десяти лет. Впереди были опросы родственников, друзей, проверка мест, куда они обычно ходят и строжайшая охрана заброшенного детдома по всему периметру. А пока нужно было понять, как сидящий в камере инвалид мог устроить все это. И ответ был всего один – никак. Единственный подозреваемый, против которого есть хотя бы косвенные улики, просто не мог стоять еще за четырьмя исчезновениями.
Эта загадка не давала Варе уснуть. Она металась по своей крошечной кухне, снова и снова повторяя все известные детали дела. Совершенно разные, никак не связанные друг с другом дети исчезают, а потом их тела оказываются в так называемой «мясницкой». Следы колес и металлический лязг на месте происшествия указывают на Ячкина, но на прошедшие сутки у него железно-решетчатое алиби.
— Ты так на тот свет дыру протопчешь, — вошла в кухню Алла Борисовна, — Ложись спать. Утро вечера мудренее. Солнце, дождь ли, ветер злой, бережет твой мать покой, бережет лишь мать тебя, засыпай скорей, дитя.
Но Варвара знала: утром это будут уже не пропавшие дети, а обнаруженные тела. Она натянула первые попавшиеся штаны и отправилась к зданию детдома. Обойдя его кругом, она увидела, что заградительная лента все еще на своем месте, и пара полицейских с фонариками периодически прохаживаются в окрестностях. Все было по правилам, все, как должно быть. И это давало надежду, что утром капитана не вызовут сюда по рабочим вопросам. Однако прогноз не сбылся.
С рассветом в здании бывшего детдома обнаружили четверых пропавших детей – их тела, если быть точнее – и еще одного мальчика, об исчезновении которого никто не сообщал. Следствие быстро установило, что его мать спонтанно уехала на две недели отдыхать с новым хахалем, а пьяный отец и думать забыл, что ему доверили заботу о родном сыне. Дети явно задохнулись, но никаких следов удушения на телах нет.
Город стоял на ушах. Казалось, уже не осталось неопрошенных жителей, неосмотренных закутков, неозвученных претензий, но в истории не появлялось ни грамма ясности. Дети просто исчезали в один миг, и обнаруживались мертвыми в другой. И все до единого умерли от удушения без каких-либо травм. Им буквально просто не хватило воздуха.
— Ты слышала, что случилось с Янкиным сыном?
— А Ольгина дочь! — такие разговоры стояли на каждом углу.
До дня их смерти никому не было дела до этих детей, а теперь вдруг все ими заинтересовались. Их простуды, колики, режущиеся зубы – все беспокойство об их жизни доставалось родителям. Сторонним наблюдателям оставалась только их смерть, занесенная в полицейское дело. Выходит, отсутствие ребенка взывает куда больший интерес, чем его наличие.
Предвкушая расспросы матери о текущих делах, Варвара решила подготовиться заранее, чтобы отказ от разговора не был таким уж обидным. Так что она буквально за пару минут до закрытия забежала в ТЦ за обещанными Алле Борисовне аромасвечами и тут же стрельнула сигаретку у стоявшего на крыльце мужчины. Жгучая обреченность и едкий дым заползли ей в гортань, и Варвара раскашлялась. Отвернувшись, дабы не смущать доброго самаритянина, она увидела, как вдалеке катится инвалидная коляска, вовсе не в направлении дома. Ни секунды более не беспокоясь о самаритянских чувствах, капитан отбросила только что закуренную сигарету и последовала за Ячкиным.
Весьма проворно он преодолевал трудности городского боя: бордюры, асфальт, больше похожий на щебень, и полное отсутствие оного. Даже способ взобраться на пригорок, на котором размещался бывший детдом, был у него заготовлен заранее. И все же к тому времени, как Ячкин вытащил из «багажника» своей коляски складные палки для скандинавской ходьбы и втолкал себя наверх, солнце успело сесть. К зданию он колесил уже в сумерках.
Ажиотаж вокруг дела заставил органы усилить охрану периметра, так что теперь на посту залипали в телефонах не двое, а четверо дежурных, бдительных настолько, что их миновал даже инвалид-колясочник. Но, когда Варя, старавшаяся идти не слишком близко к нему, чтобы не спугнуть, вошла в спортзал, он был пуст. Повернув к выходу, светом фонарика она выцепила непонятной формы фигуру в углу: это был человек в инвалидной коляске.
— Ну и что мы тут забыли? — надменно скуксилась Варвара.
— Не свети в хлебало, — отмахивался подозреваемый.
— Ты что тут делаешь? — настаивала сотрудница правопорядка.
— Гуляю!
— Это место происшествия. Здесь нельзя гулять.
Ячкин не двинулся с места.
— Что ж, арестую за проникновение…
— Тогда так и будут дети умирать! — шикнул он, услышав приближающиеся шаги.
— Это угроза? — поддержала его шепот Варя.
— Я, ну, это… Короче, ну…
За стеной прошел патрульный, и капитан быстро отключила фонарик, чтобы не привлекать его внимание. Пока в зале повисла тьма и его лица невозможно было разглядеть, Ячкин выпалил:
— Я знаю, как эту тварь остановить!
— Кого остановить? — все еще шепотом уточнила Варвара.
— Безутешную мать.
— Господи! — она снова зажгла фонарик, — Ну давай еще про мясницкую расскажи.
— Она хочет их спасти забытых детей.
— Ты бы пить завязывал!
— Спасти детей! — он уже почти рыдал, — Как я не смог.
— А как бы ты их спас? Ты знаешь, где их держат?
— Да не этих детей, — слезы проступили у него на глазах, — Тех! Их же тогда прямо дома. Прямо в постели. Со всей семьей. А я не мог, ничего не мог! За что их? Они же просто дети!
Две личины Ячкина, что Варя пыталась примирить в своем сознании, наконец слились в единое целое. Бесстрашный воин и беспробудный пьяница больше не могли существовать друг без друга, потому что кто-то просто больше не мог существовать.
— Я видела ее, ту девочку, которую директор детдома убил много лет назад. Я ее видела, но ничего не могла сделать, — попыталась она успокоить его совесть, — Иногда мы просто не можем их спасти.
— А она может. Она забирает себе тех, кто не нужен. Может, и меня заберет. Пусть лучше меня заберет, — и он затянул, прорываясь сквозь слезы, — Как во доме на холме во далекой стороне мать качает колыбель, стережет дегтярну дверь. Солнце, дождь ли, ветер злой, бережет твой мать покой, бережет лишь мать тебя, засыпай скорей, дитя.
Его голос то и дело срывался от дрожи. Хриплый звук напоминал старое радио, на котором никак не получалось поймать верную волну. Но он не прекращал петь. И Варя не выдержала:
— Уж девятый день-денек мать не ходит за порог, за дегтярны ворота. Колыбель давно пуста. Солнце, дождь ли, ветер злой, бережет твой мать покой, бережет лишь мать тебя, засыпай скорей, дитя, — подхватила она, сама с трудом сдерживая слезы.
Их голоса повторяло эхо, заполняя обветшалый зал фальшивой мелодией до самой дырявой крыши: «Ну а коли в отчий дом опостылит ясным днем, приготовит матерь та колыбельку для тебя». Странным гулом отзывались стены на звуки старой песни. Варвара вся покрылась мурашками, ей казалось, что в комнате резко похолодало, будто кто-то открыл окно зимой, запустив поток уличного воздуха. Ячкин встрепенулся и вдруг уставился куда-то ей за нее. Варя обернулась, но за ее спиной был лишь темный пустой зал. «Бережет лишь мать тебя, засыпай скорей, дитя», — тянули они, будто вся жизнь заключалась в этих словах.
Цепляясь за коляску, Варя сползла на пол и зарыдала. Два человека, еле влачившие собственное горе, оплакивали чужих детей.
Порыв ветра ворвался в щели старого здания, порождая загробный рев, и понесся прочь, всколыхнув крону старой ивы. Холод отступил, и благоговейная тишина наполнила зал.
Больше в городе никто не пропадал. Наверное, у отверженной матери просто не осталось больше колыбелей…
Автор: Юлия Мехико
Источник: https://litclubbs.ru/writers/8822-pesn-materi.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: