а сейчас будет слышно?

автофикшн спектакль «хор идентичностей» в чем-то похож на сеанс терапии. 

все, что касается автофикшена, (будь то литература, стендап или, как в этом случае, театр) так или иначе касается проработки каких-то травм, срок давности которых, казалось бы, прошёл, но нет-нет, да и ударит в голову каким-то воспоминанием как тяжёлым обухом. 

при всем этом такая «проработка» относится не только к тому, о чьей жизни идёт речь в спектакле, но и к зрителям. 

потому что театр в целом существует как пространство для разделённого опыта, каким бы он в итоге ни был. а в автофикшн-театре подобного рода разделение и проживание опыта работает для обеих сторон. такая совместная рефлексия.

вопрос только в том, как вообще поставить автофикшн спектакль так, чтобы это была не просто чья-то личная терапия, а что-то, к чему сможет подключиться человек в зрительном зале.

автофикшн спектакли зачастую камерные. такую «уютность» и «ламповость» диктует сам жанр. раскрытие своих интимных, тайных и порой нелицеприятных (или для самого исполнителя, или для зрителя) историй сложно представить в гигантском пространстве с лихо закрученной сценографией и огромным зрительным залом. поэтому чаще это даже моноспектакли, как в случае со спектаклем зары демидовой и режиссёра карины бесолти. 

авторы «хора идентичностей» — небольшая команда людей, близких друг другу по многим параметрам. эта близость решает и то, как сделан спектакль. «сценографию», а именно белый проекционный экран, можно возить с собой. актриса зара демидова (она же автор своей личной жизненной истории) одна, как и одна колонка с одним переносным светом. вот вам и весь театр. потому что в этом спектакле важен не визуал, важны истории. и то, кем и как они представлены.

рассказываются эти небольшие истории (а спектакль в общей сложности идёт час) с помощью масок. да, на сцене зара, и она говорит о своей жизни. но говорит как бы от лица другой зары, все время разной: то это вечно улыбающаяся девушка, которая справедливо раздражается на токсично-маскулинных мужчин, но при этом все равно улыбается. то маленькая девочка с детскими интонациями, которая тем не менее может назвать свою такую же маленькую подругу «сукой». то ученица театральной студии, намеренно четко выговаривающая не то что все слова, но, кажется, все буквы. по сути это неосязаемые маски, которые зара меняет одну за другой, чтобы рассказать… о заре. и противоречия тут нет: несмотря на искусственно созданную дистанцию и выведения «другой зары» в статус лирической героини спектакля, это все ещё правдивая, интимная история жизни, которой сложно делиться вот так напрямую. и в этом смысле маски становятся хоть какой-то «защитой» и для актрисы, и для аудитории. потому что какие-то вещи для начала легче воспринять через театральность. и в данном случае за эту театральность отвечают «маски».

при этом «театральный» элемент тесно переплетается с кадрами домашнего быта, которые выводятся на проекторе за спиной зары, когда она делает паузы в своих монологах. на видео сначала женщина моет окно, потом посуду, потом обувь и т.д. при этом снято видео как бы от первого лица, что еще больше приближает к зрителям то, чем они и так занимаются каждый божий день (особенно женская часть аудитории). спектакль построен на стыке двух опытов: тут происходит сплетение уникальной личной истории зары и тех ситуаций, которые оказываются знакомыми и узнаваемыми. кадры с домашней рутиной долгие, монотонные, для кого-то медитативные, но чаще все-таки раздражающе медленные. по сути это — петля, из которой не выбраться. как и из вечного вопроса «кто я?», которым зара задается на протяжении всего спектакля.

 две основные темы-травмы этого спектакля — каково это быть ребенком алкоголика и сталкиваться с расизмом и непринятием тебя обществом по национальному признаку. но конечно, вопрос «кто я?» для каждого свой: не обязательно сталкиваться с теми же травмами, что и зара, чтобы задаваться теми же или похожими вопросами, испытывать те же страхи и сомнения. но ответов спектакль не даёт. в этом смысле все, как и в жизни: получить ответ на вопрос «кто я?» нельзя извне. если вообще его можно хоть как-то получить.

весь спектакль строится на переключении «масок», но в конце, когда включается запись ее монолога про отца, мы слышим настоящую зару. тут нет игры, тут нет образа. есть только зара, честная и открытая. и этот откровенно личный момент оказывается чуть ли не самым ценным во всем спектакле. потому что спустя час «театра» мы видим и слышим живого настоящего человека. 

автофикшн — это всегда про прошлое. про прошлое, которое уже нельзя изменить, как бы сильно этого ни хотелось. но пережитый опыт важен, потому что он меняет человека в настоящем времени. и порой рассказ о пережитом одним может стать пинком «на подумать» для других. пинком сильным, иногда пугающим, но таким необходимым.

бергман дарья 

12.06.2025