Маленькая полутёмная кухня казалась тесной клеткой. Зина вытерла руки о фартук и посмотрела на настенные часы — половина десятого. Гриша опаздывал уже на полтора часа. Его ужин, заботливо подогретый несколько раз, снова остывал под крышкой. Звонить не хотела — знала, что не ответит или соврёт, как обычно. Из комнаты доносилось сопение дочки — Марина заснула, так и не дождавшись папу.
Окно на кухне было приоткрыто, и Зина услышала, как во дворе хлопнула дверца машины. Она замерла, прислушиваясь. Звук шагов, затем копошение в замке — Гриша пришёл. Женщина бросилась к плите разогревать ужин в третий раз.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Григорий — высокий, сильный, от него пахло дорогим одеколоном и алкоголем. Взгляд мутный, галстук развязан.
— Привет, — выдохнула Зина, — я тебе ужин подогрею. Картошка с мясом, как ты любишь.
Григорий проигнорировал её слова. Он скинул туфли и прошёл в ванную. Зина слышала, как зашумела вода — муж принимал душ. Женщина поставила на стол тарелку с горячей едой и села ждать.
Когда Гриша вышел из ванной, от него пахло свежестью. Рубашка сменилась на домашнюю футболку, волосы влажно блестели.
— Будешь есть? — спросила Зина, указывая на тарелку.
— Я не голоден.
— Гриша, ты же целый день не ел.
— Сказал же — не хочу, — отрезал он и направился к холодильнику, достал бутылку минералки.
Зина смотрела, как муж пьёт, запрокинув голову. Глаза невольно зацепились за тёмно-красное пятнышко на шее, почти у самого воротника футболки. Сердце пропустило удар. След от помады.
— Опять задержался на работе? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— А ты думала где? — хмыкнул Григорий. — Отчёты сами себя не сделают.
— Конечно, — Зина опустила глаза, рассматривая скатерть. — Марина тебя ждала. Хотела показать свой рисунок. Ты обещал.
— Завтра посмотрю.
— Ты каждый день так говоришь.
Григорий со стуком поставил пустую бутылку на стол.
— Началось, — процедил он. — Давай без этого, а? Я устал.
— Гриша, ты нас совсем забросил. Мы неделями тебя не видим. Марина скучает.
— Вот только дочку не приплетай. Я работаю, чтобы у вас всё было.
— Нам не нужно всё, — тихо возразила Зина. — Нам нужен ты.
Григорий закатил глаза и скривился.
— Господи, Зина, ты как с плаката по семейным ценностям. Займись уже чем-нибудь. Курсы какие-нибудь, работу найди. Только прекрати вот это всё.
— Что всё?
— Вот это вот — «нам нужен ты». Надоело. Я прихожу домой, чтобы отдохнуть, а не слушать твои претензии.
Зина почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Глаза защипало.
— А я? А Марина? Мы когда тебя видим? Ты обещал, что после повышения станет легче, а сам работаешь ещё больше.
— И правильно делаю, — отрезал Григорий. — Я забочусь о нашем будущем. Кстати, завтра я в командировку уезжаю, на неделю.
— Какую командировку? Ты ничего не говорил.
— А должен был отчитываться? Вроде не в армии.
— Гриш, ты о командировке ещё вчера мог сказать. Тебе ведь не вчера о ней сообщили, — сказала Зина.
— Я собирался, правда, — развёл руками Григорий. — Но начальство только в среду всё утвердило.
— В любом случае, — Зина сжала кулаки, стараясь сдержать слёзы, — у Марины через три дня утренник в детском саду. Она готовила стихотворение. Специально для тебя. Ты обещал прийти.
Григорий вздохнул.
— Ну и что? Снимите на телефон, посмотрю потом.
— Ей важно, чтобы ты был там, — настаивала Зина. — Она старалась, репетировала каждый день.
— Ну прости, — развёл руками Григорий, явно не испытывая раскаяния. — Что я могу сделать? Работа есть работа.
В груди Зины что-то оборвалось. Внезапно она чётко увидела всю безнадёжность своей семейной жизни. Три года назад, когда они только поженились, Гриша был другим — заботливым, любящим. Они мечтали о совместном будущем, строили планы. Потом родилась Марина, и всё начало меняться. Сначала незаметно — задержки на работе, командировки. Потом всё сильнее — равнодушие, раздражение, отстранённость.
— Знаешь, я ведь всё вижу, — тихо сказала Зина. — Думаешь, я не понимаю, что происходит?
— О чём ты? — напрягся Григорий.
— О следах помады на рубашках. О духах, которыми от тебя пахнет, когда ты возвращаешься с «совещаний». О звонках, на которые ты выходишь из комнаты, чтобы ответить.
Григорий побледнел, но быстро взял себя в руки.
— Ты бредишь, — отрезал он. — Устала, вот и лезет всякое в голову.
— Не лги мне, — Зина смотрела прямо на мужа. — Я всё знаю. И имя её знаю. Светлана, да? Твоя новая помощница.
Глаза Григория вспыхнули злостью.
— Ты следила за мной?
— Не пришлось. Твой директор на корпоративе был слишком болтлив. Поздравлял тебя с «прекрасным выбором».
В комнате повисла тяжёлая тишина. Григорий смотрел куда-то мимо Зины.
— Что ты хочешь от меня услышать? — наконец произнёс он. — Да, у меня есть Света. И что? Ты думаешь, мне легко было все эти годы? Приходить в этот... в эту квартиру, смотреть на твоё вечно недовольное лицо, слушать крики ребёнка?
Зина почувствовала, как по щекам покатились слёзы.
— Я всегда старалась... Для нас, для семьи. Всё делала, чтобы тебе было хорошо.
— Да? А кто тебя просил? — лицо Григория исказилось. — Ты сама виновата. Тебя никто не просил рожать мне дочь. Я не был готов.
Эти слова ударили Зину сильнее любой пощёчины. Она отшатнулась, словно от удара.
— Но мы вместе решили... Мы хотели этого ребёнка.
— Ты хотела, — перебил Григорий. — Ты вечно ныла о детях, о семье. А теперь удивляешься, что я нашёл себе кого-то, кто не дёргает меня каждую минуту, не пилит за каждую мелочь.
Зина поднялась из-за стола. Руки дрожали, но голос стал неожиданно твёрдым.
— Убирайся.
— Что?
— Убирайся из нашего дома. Сейчас же.
Григорий усмехнулся.
— И куда я пойду? Уже ночь.
— Это не моя проблема, — Зина вытерла слёзы. — Иди к своей Свете. Она ведь такая понимающая.
— Да ты спятила, — Григорий покачал головой. — Это моя квартира, между прочим. Ипотеку я плачу.
— Мы вместе платим, — возразила Зина. — И мне всё равно. Уходи. Я не могу больше... не могу так.
Григорий хотел что-то ответить, но тут из коридора донёсся тихий голос:
— Мама? Папа?
Они обернулись. В дверях стояла маленькая фигурка в пижаме с мишками. Марина тёрла глаза кулачками, растрёпанные волосы падали на лицо.
— Что случилось, малышка? — Зина быстро подошла к дочери, присела на корточки. — Почему ты не спишь?
— Я слышала, как вы ругаетесь, — прошептала девочка. — Папа, ты злишься на меня?
Григорий замер. Во взгляде пятилетней дочери было столько недетской тревоги, что на миг ему стало стыдно.
— Нет, конечно, нет, — он присел рядом с Зиной. — Просто взрослые разговоры. Тебе не нужно беспокоиться.
— А почему мама плачет?
— Я не плачу, милая, — Зина попыталась улыбнуться. — Просто устала. Давай я отведу тебя в кроватку.
— А папа почитает мне сказку? Ты обещал, — Марина с надеждой посмотрела на отца.
Григорий замялся.
— Уже поздно, зайка.
— Пожалуйста, — маленькая ладошка коснулась его щеки. — Совсем чуть-чуть.
Что-то дрогнуло в сердце Григория. Он посмотрел на дочь — её глаза, такие же карие, как у него, смотрели с доверием и любовью. Когда Марина успела так вырасти? Когда научилась говорить такими сложными предложениями? Пока он бегал по совещаниям и сидел в ресторанах со Светой, его маленькая дочь взрослела. День за днём. И он пропускал всё это.
— Хорошо, — неожиданно для себя согласился Григорий. — Идём, почитаю тебе немного.
Марина просияла и взяла его за руку. Зина хотела возразить, но, увидев, как дочка прижалась к отцу, промолчала. Пусть будет хоть один вечер, как раньше.
Она молча смотрела, как они уходят в детскую, слушала, как скрипит кровать, когда Григорий садится на край, как шелестят страницы книги.
Она прошла на кухню и опустилась на стул. В голове был туман. Что теперь? Развод? Попытка всё исправить? Возможно ли это вообще?
Через полчаса Григорий вышел из детской. Лицо его было задумчивым.
— Она заснула, — сказал он тихо. — Прижала к себе мишку и отключилась прямо на середине сказки.
Зина кивнула. Они смотрели друг на друга, и между ними словно пролегла пропасть шириной в несколько лет взаимного непонимания.
— Я уйду, — наконец сказал Григорий. — Ты права. Так будет лучше.
— Лучше для кого? — спросила Зина. — Для тебя? Для Марины?
Григорий не ответил. Он прошёл в спальню, достал дорожную сумку и принялся складывать вещи.
Зина стояла в дверях, наблюдая за ним.
— Знаешь, — сказала она тихо, — я ведь любила тебя. Очень сильно.
Григорий на мгновение замер, но потом продолжил собирать вещи.
— Я знаю.
— А ты? Ты любил меня когда-нибудь?
Он выпрямился и посмотрел на жену.
— Да, — ответил он после паузы. — Любил.
— А когда перестал?
Григорий вздохнул.
— Трудно сказать точно. Наверное, когда появилась Марина. Всё изменилось. Ты стала другой. Всё время с ней, разговоры только о пелёнках, о прикормах. Я как будто перестал существовать.
— Ты мог бы сказать.
— А ты бы услышала? — горько усмехнулся Григорий. — Ты была счастлива в своём мире с ребёнком.
— Почему ты никогда раньше об этом не говорил? — с болью спросила Зина.
— Пытался несколько раз, — пожал плечами Григорий. — Ты тогда не слушала. А потом я просто привык.
Зина подошла ближе.
— Мы могли бы попробовать всё исправить. Ради Марины.
— А ради нас? — спросил Григорий. — Ты хочешь сохранить семью ради дочери или ради нас с тобой?
— Я хочу попытаться.
Григорий застегнул сумку и выпрямился.
— Света беременна, — сказал он тихо. — Два месяца.
Мир вокруг Зины пошатнулся. Она схватилась за край комода, чтобы не упасть.
— И ты... вы хотите этого ребёнка?
— Честно? Я в полной растерянности, — признался Григорий. — Она сказала мне об этом неделю назад. Я до сих пор не знаю, как реагировать.
Он взял сумку и направился к выходу. Зина пошла за ним, чувствуя, как каждый шаг даётся с трудом.
В прихожей Григорий остановился и обернулся.
— Я позвоню завтра. Нам нужно многое обсудить. Про Марину, про... всё остальное.
Зина кивнула, не доверяя своему голосу.
Григорий открыл дверь, но вдруг остановился.
— Знаешь, — сказал он, не оборачиваясь, — когда я читал Марине сказку, она спросила, вернусь ли я завтра. Я не знал, что ответить.
— А что ты хочешь ответить? — спросила Зина.
Григорий покачал головой.
— У меня нет ответа. Правда нет.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Зина осталась стоять в прихожей, слушая, как его шаги удаляются по лестнице. Внезапно нахлынула усталость — словно все эти годы, все попытки сохранить семью, все бессонные ночи и надежды обрушились на неё одновременно.
Она прошла в комнату дочери. Марина спала, обняв плюшевого мишку. На полу лежала раскрытая книга сказок — та самая, которую читал Григорий. Зина подняла её, положила на тумбочку и присела на край кровати.
Ей вспомнился день, когда она узнала о беременности. Как радовалась, как спешила поделиться новостью с Григорием. Он тогда обнял её, кружил по комнате, шептал, что любит. Куда ушло всё это? Когда они потеряли друг друга?
«Ты сама виновата. Тебя никто не просил рожать мне дочь».
Эти слова жгли сердце. Но теперь, сидя рядом с мирно спящей Мариной, Зина понимала — она ни о чём не жалеет. Что бы ни случилось дальше, какое бы решение ни принял Григорий, она справится. Ради себя. Ради дочери.
Она наклонилась и нежно поцеловала Марину в лоб.
— Всё будет хорошо, малышка, — прошептала она. — Обещаю.
Утро выдалось солнечным. Зина проснулась от звука колокольчика — входная дверь. Она резко села в постели. Неужели Григорий вернулся?
В прихожей послышались шаги, затем в комнату заглянула Марина.
— Мама, там папа пришёл! — радостно сообщила она. — И он принёс мне куклу! Такую большую!
Зина быстро натянула халат и вышла в прихожую. Григорий стоял у двери, держа в руках огромную коробку с куклой и букет цветов. Выглядел он измождённым, с кругами под глазами.
— Привет, — сказал он неуверенно. — Я... можно войти?
Зина молча кивнула. Марина сначала остановилась в дверях, настороженно глядя на родителей.
— Вы больше не ругаетесь? — спросила она тихо.
— Нет, солнышко, — ответил Григорий. — Смотри, что я тебе принёс.
Только убедившись, что всё спокойно, девочка подбежала к отцу. Григорий вручил ей коробку с куклой и отправил распаковывать подарок.
— Это тебе, — он протянул Зине букет. — Знаю, что цветами не исправишь, но...
— Зачем ты пришёл? — перебила Зина, не принимая букет.
Григорий положил цветы на тумбочку.
— Я так и не поехал к Свете, — сказал он тихо. — Всю ночь просидел в машине на набережной. Думал. О нас, о Марине, обо всём. Я запутался, Зин. Страшно запутался.
Зина скрестила руки на груди.
— И?
— И я не понимаю, что делать, — признался Григорий. — Но я понял, что не хочу потерять Марину. И тебя. Наверное, я не имею права просить, но... может, мы попробуем всё исправить?
Зина смотрела на мужа — растерянного, измотанного. В голове проносились вчерашние слова, обвинения, боль.
— А как же Света? — спросила она. — И ребёнок?
Григорий опустил голову.
— Я не поехал к ней вчера. Она звонила утром. Мы поругались. Она сказала, что сделает аборт, если я вернусь к тебе.
— И ты готов позволить ей это сделать?
— Нет! — воскликнул Григорий. — Конечно, нет. Я сказал, что буду помогать, что признаю ребёнка. Но я не могу быть с ней. Я понял это сегодня. Всё, что у нас было — это побег. От ответственности, от проблем.
Из комнаты донёсся восторженный визг Марины — она распаковала куклу.
— Папа, смотри! У неё платье как у принцессы!
Григорий слабо улыбнулся.
— Иду, зайка!
Он посмотрел на Зину.
— Я не прошу тебя сразу всё простить. Просто... может, дадим себе шанс? Попробуем заново? Я знаю, что сказал вчера ужасные вещи. Мне так стыдно за них. Конечно, я не это имел в виду. Просто был зол, растерян. Марина — лучшее, что у нас есть.
Зина стояла, не зная, что ответить. Часть её хотела крикнуть: «Уходи! Ты всё разрушил!». Другая часть помнила их счастливые дни, помнила, как они любили друг друга.
— Я не знаю, Гриша, — сказала она наконец. — Слишком много всего случилось. Нельзя просто взять и забыть.
— Я знаю, — кивнул он. — Но мы можем попробовать. День за днём. Шаг за шагом. Я буду стараться, Зин. Клянусь тебе.
Из комнаты снова позвала Марина:
— Мама! Папа! Идите скорее!
Зина посмотрела в сторону детской, потом снова на мужа.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Мы попробуем. Не ради тебя или меня, а ради Марины. Она заслуживает счастливой семьи.
Григорий кивнул и осторожно взял Зину за руку.
— Спасибо, — прошептал он. — Я не подведу вас.
Они вместе направились в комнату к дочери. Зина мимоходом заглянула на кухню и включила чайник. Достала из холодильника вчерашнюю картошку и поставила разогреваться. Теперь — уже не для ожидания, а для того, чтобы сесть и поговорить по-настоящему.
Зина не знала, что ждёт их впереди. Сможет ли она простить? Сможет ли он измениться? Но сейчас, в это солнечное утро, она была готова попробовать. Ради дочери. Ради себя. И, может быть, ради них с Григорием — таких, какими они были когда-то и какими, возможно, смогут стать снова.