Лида накинула на плечи куртку и взглянула на часы. Было десять утра. Она поставила кружку с кофе в раковину, быстро обулась и уже собиралась выйти, когда в дверном проёме появилась свекровь. Та стояла, сложив руки на груди, и внимательно наблюдала.
— А ты куда это собралась? — прозвучало с нажимом.
— На рынок. Купить мяса. Сегодня обед на мне.
— Я думала, ты со мной по магазинам поедешь, — с лёгким упрёком сказала Тамара Михайловна. — Мы же вчера договорились.
Лида остановилась на полпути к двери, сдерживая раздражение. Вчера вечером она сказала, что не уверена. У неё были дела. И не её вина, что свекровь это проигнорировала.
— Я не обещала, Тамара Михайловна. Сказала, что посмотрю по времени.
— Ну конечно. Как всегда. Когда нужно тебе — все должны подстраиваться. А мне никто и на каблук внимания не обращает.
Лида стиснула зубы. В этом доме всё было как на "минном поле". Стоило сделать шаг не в ту сторону — взрывается.
— Это не так, — тихо сказала она.
— А как? Ты даже не поинтересовалась, когда мне удобнее. Я ведь ради тебя встала в семь утра, голову накрутила, чтобы по магазинам нормально пойти, а ты мне — «я за мясом».
— Я просто не хочу тратить весь день на походы по магазинам. Мне нужно только мясо и домой, приготовить обед. У меня ещё работа.
— Работа у неё. За компьютером сидит — тоже мне подвиг. А я, значит, одна должна ходить, одежду выбирать, сумки таскать. Мне шестьдесят три между прочим. Ты не хочешь тратиться на меня и время здесь не причем.
— Вы очень активная женщина, и я вас уважаю. Но я не обязана всё бросать, чтобы сопровождать вас по бутикам.
— То есть я тебе помеха? — в голосе свекрови зазвенела обида.
Лида устало выдохнула.
— Я не обязана быть удобной. Ни вам, ни кому-либо ещё.
Эти слова повисли в воздухе, как занавес после спектакля. Тамара Михайловна покраснела, обернулась и вышла из прихожей с таким видом, будто Лида только что захлопнула ей дверь в лицо.
По дороге на рынок Лида пыталась проглотить ком в горле. Ссоры с мужем были неприятны, но короткие. А вот обиды свекрови растягивались на недели — с молчанием, демонстративным вздохами и фразами вроде «я в этом доме никто». И всё это под благосклонное молчание Сергея.
Он никогда не вставал на её сторону. Мог даже усмехнуться: «Ну ты и впрямь могла бы с ней сходить, в чём проблема?» Проблема была в том, что Лида больше не хотела чувствовать себя слугой при живой и бодрой родственнице, которой просто скучно.
Сергей работал инженером, часто задерживался. Домом занималась Лида. Она зарабатывала немного, но стабильно — удалённая работа в сфере техподдержки. А ещё готовила, стирала, оплачивала счета, ухаживала за растениями свекрови, когда та внезапно уезжала на дачу. Но стоило ей отказаться от похода в ТЦ — и она превращалась в «эгоистку».
Вернувшись домой, она застала на кухне плотную тишину. Тамара Михайловна пила чай. Лида прошла мимо, поприветствовала — та ничего не ответила.
— Я принесла мясо, — проговорила Лида, — буду готовить гуляш.
— Не утруждайся. У тебя же дела, — отозвалась свекровь с ядовитой вежливостью и пошла в гостиную. — Мы с Серёжей в кафе поедим.
Это было новое. Раньше даже после ссор Тамара Михайловна спокойно ела её еду. Лида только покачала головой. Развивать тему она не собиралась. Она сварила гуляш, приготовила гарнир и убрала за собой. Никто на кухню не зашёл.
Поздно вечером вернулся Сергей.
— Мама сказала, ты отказалась с ней в магазин пойти, — сказал он, разуваясь.
— Да. У меня были дела.
— Ну, ты ведь знаешь, она воспринимает это близко. У неё не так много развлечений. Она ждала этого дня.
— Я тоже иногда жду, что меня кто-то поймёт. Или хотя бы не обидится, если я скажу «нет».
Сергей почесал затылок.
— Не принимай в штыки. Ей тяжело, ты ведь понимаешь.
— Тяжело — это когда ты на трёх работах. А она просто не может принять, что я не обязана её развлекать.
Он вздохнул и ушёл в комнату. Разговор, как всегда, закончился ничем.
Через два дня к ним приехала младшая сестра Сергея — Катя. Привезла племянницу. Девочка бегала по квартире, всё хватала, роняла. Лида терпела.
Катя была любимицей мамы. Весёлая, немного ветреная, но обаятельная. Она приехала на неделю, «переждать ремонт», но Лида чувствовала, что это может затянуться.
— А ты чего такая напряжённая? — спросила Катя вечером. — Опять с мамой сцепились?
— Нет, — соврала Лида. — Просто устала.
— Она обиделась, что ты с ней не пошла. Она, знаешь, как серьёзно это воспринимает. Всё переживает.
— Может, хватит уже все её «переживания» в вину мне ставить? Я человек, а не фон для её досуга.
Катя удивлённо посмотрела.
— Ты же раньше не говорила так.
— Раньше терпела.
С этими словами Лида встала и пошла в ванную. Умываясь, она впервые за долгое время не чувствовала вины. Только какую-то печаль. От того, что в этом доме быть собой означало — быть виноватой.
Потом была ночь. Слишком тихая. Катя спала с дочкой в зале, Сергей — как обычно, отвернувшись к стене. Лида долго лежала без сна, слушая, как в соседней комнате скрипит диван, как за окном лениво лает собака, как в груди растёт ощущение, будто в ней живёт чужая женщина. Та, что всегда вежлива, всегда услужлива, и никогда не говорит: «Мне тяжело».
Утром всё пошло по накатанному сценарию: беготня, разбитая чашка, крики ребёнка. Катя смеётся: «Ну ничего страшного, у вас же не музей!» — и бежит собираться. Тамара Михайловна в халате, с серьёзным видом смотрит новости, поглядывая в сторону кухни. Лида жарит омлет и молчит. К ней не обращаются, и она не навязывается.
На третий день Лида не выдержала. Утром она зашла в ванную, обнаружив на полу рассыпанную косметику. Кто-то перебирал её коробку — скорее всего, Катина дочка. Некоторые тени были раздавлены, кисточки — заляпаны. Ничего дорогостоящего, но — её.
— Катя, — сказала Лида, подойдя к сестре мужа. — Ты не могла бы объяснить дочке, что чужие вещи брать нельзя?
— Она же ребёнок, — отмахнулась та. — Сама убери, чего тут такого.
— Я уберу. Только хотелось бы, чтобы это не повторялось.
Катя усмехнулась.
— Ты как моя училка в пятом классе. Всё по правилам. Ни вздохнуть, ни пошалить.
— Потому что я не хочу, чтобы моя жизнь превращалась в бардак. Даже дома.
Сергей, услышав спор, зашёл на кухню.
— Ну что опять? — устало спросил он. — Лида, не цепляйся к племяннице. Она же не нарочно.
Лида почувствовала, как лицо начинает гореть. В этом доме она была всегда «опять». Снова недовольна, снова с претензиями, снова мешает всем спокойно жить.
— Я просто хочу, чтобы мои границы уважали, — спокойно произнесла она.
— Твои границы, твои границы... А кто про других думает? — раздался голос свекрови из соседней комнаты.
Лида выпрямилась.
— Я годами думала. Только о других. О вас. О Серёже. О том, как угодить, как не обидеть. Но, кажется, вы это приняли за норму. И теперь любое моё «нет» — это трагедия.
— Это ты теперь у нас жертва, да? — отозвался Сергей. — Все тебя притесняют. Прямо сериал какой-то.
Лида не ответила. Просто ушла. Закрылась в спальне. Она села на кровать, смотрела в стену и вдруг поняла: она задыхается. Не от слов. От того, что её никто не слышит. Никогда.
После обеда Катя с дочкой уехали к подруге. Квартира немного опустела, но воздух не стал легче. Лида начала собирать бумаги — ей нужно было подготовить отчёт для клиента. Она села за ноутбук, но вскоре в комнату зашла Тамара Михайловна.
— Я всё думаю, Лидочка, какая ты нелюдимая! — начала она с мягкой интонацией. — Разве плохо когда семья собирается? А ты чего-то дуешься?
Лида закрыла ноутбук.
— Я не обиделась. Я устала.
— Ну ты же понимаешь, я — не чужая. Я хочу как лучше. И Катя — это же ненадолго. И с магазинами... ну не хотела обидеть. Просто мне с тобой легче, ты молодая, всё понимаешь.
— Тамара Михайловна, — перебила Лида. — Мне не нужно объяснять. Мне нужно, чтобы вы приняли — я тоже человек. Не только жена вашего сына.
— Ну ты что, я всегда это понимала!
— Нет. Вы всегда видели во мне помощницу. Хозяйку. Ту, кто всё делает правильно. Но не того, у кого есть право отказаться.
Свекровь села напротив, тяжело вздохнув.
— Я старалась, Лидочка. У нас в семье не принято ссориться. И старших всегда уважали. Я думала, если буду держать себя в рамках — ты тоже будешь.
— Только я всё время держала себя. А теперь — не хочу.
Тамара Михайловна замолчала. Потом поднялась и ушла.
Вечером Сергей снова вернулся поздно. Поужинал молча. А перед сном сказал:
— Ты перегибаешь. У нас сейчас сложный период. А ты вместо поддержки — скандалы.
Лида ничего не ответила.
На следующее утро она взяла выходной. Уехала к подруге. Вернулась поздно. Дома её никто не ждал. За ужином никто не спросил, где она была.
Через два дня Сергей вдруг сообщил, что его мама уезжает к подруге на дачу. На неделю, может, на две. Просто так, отдохнуть.
— Может, ты её довела, — добавил он, не глядя.
— Может, она просто развеется хочет, — спокойно ответила Лида.
— А может, ты стала другой, — пробурчал Сергей. — Не та, что была раньше.
— Да, — сказала Лида. — Стала. Теперь я — настоящая.
Он промолчал.
Когда свекровь уехала, Лида почувствовала, как квартира стала больше. Воздух — легче. Она убрала вещи, разобрала угол с книгами, переставила кресло в спальне. Глупости, мелочи. Но она вдруг ощутила, что наконец-то в этом доме есть немного... её.
Сергей поначалу не заметил изменений. Он возвращался домой позже обычного, ужинал без слов, смотрел телевизор, потом ложился спать. Между ними будто натянулась невидимая плёнка: видно друг друга — а дотронуться невозможно.
Лида не пыталась её прорвать. Она впервые за долгое время просто жила. Без ожиданий, что кто-то одобрит, поддержит, заметит. Делала, что хотела: включала музыку, готовила то, что нравилось ей, даже принимала душ с открытой дверью, не боясь, что кто-то скажет.
Она не стала звонить свекрови. И та, похоже, тоже не спешила вернуться. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Только Катя прислала фото с ребёнком и подписью: «А мама с Ириной на рынке, накупили всего».
Однажды вечером, за ужином, Сергей вдруг бросил:
— Ты довольна?
Лида отложила вилку.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Тем, как всё повернулось. Мама уехала, в доме тишина. Никто тебя не «нагружает». Ты ведь об этом мечтала?
Она задумалась, глядя на него.
— Я не мечтала, чтобы она уехала. Я мечтала, чтобы меня слышали.
Сергей хмыкнул.
— По-моему, ты просто хочешь жить одна.
— Может быть, — честно сказала Лида. — Я много думала об этом.
Он опустил глаза. Было видно, что не ожидал такого ответа. А может, надеялся на что-то другое.
— А ты вообще меня любишь? — спросил он тихо.
Вопрос застал её врасплох. Она подняла глаза.
— А ты?
Он не ответил. Долго молчал. Потом просто сказал:
— Ты раньше была другая.
— Я была удобной. Ты это имеешь в виду?
Он пожал плечами.
— Раньше было проще.
— Мне — нет.
Они не стали продолжать разговор. В ту ночь Лида спала плохо. Переворачивалась с боку на бок, потом встала, подошла к окну. Смотрела, как мокрые огни отражаются в стекле. На душе было странно — не больно, не страшно. Просто пусто. И впервые это ощущение казалось... честным.
На выходных она поехала к матери. Просто так. Принесла тортик, они долго пили чай, говорили о всяком. Мама заметила, что Лида стала другой. Спокойнее. Как будто сбросила с себя тяжёлый плащ, в котором ходила годами.
— Ты не болеешь? — спросила она, вглядываясь.
— Наоборот, — улыбнулась Лида. — Кажется, начинаю выздоравливать.
На обратном пути Лида не поехала сразу домой. Зашла в парк, посидела на скамейке. В голове крутились фразы, сцены, воспоминания. Как она терпела, проглатывала, уступала. Как боялась, что снова скажут: «Ты не такая». А ведь это правда — она и была не такая. Только теперь понимала, что это хорошо.
Дома её ждал сюрприз. Сергей собрал чемодан.
— Я поеду к маме, — сказал он, не поднимая глаз. — Пока. Мне нужно подумать.
— Хорошо, — ответила Лида.
Он снова удивился. Видно было, он ждал скандала, слёз, обвинений. Но их не было.
— Вот так просто?
— Ты же сам сказал — тебе нужно подумать.
Он встал в дверях.
— А ты?
— Я уже подумала.
Когда дверь за ним закрылась, Лида не почувствовала пустоты. Только облегчение. Дом больше не был "ареной для боёв и жертвоприношений". Он стал её местом. Наконец-то.
Прошло три дня. Сергей не звонил. Потом прислал сообщение: «Думаю, так будет лучше. Подадим на развод?»
Лида долго смотрела на экран. Потом написала: «Да. Это честно».
Она нажала «отправить» и сразу положила телефон экраном вниз. Ни волнения, ни боли. Только лёгкий, почти физический выдох. Как будто в груди, где раньше стучал страх, теперь просто стало тихо.
Вечером она разобрала шкаф. Сложила его вещи в чемодан, молча, аккуратно. Без злобы. Без сцены. Потом поставила его у стены и села на диван. Не включала телевизор, не брала в руки телефон. Просто сидела, слушала, как тикают часы. А потом, неожиданно даже для себя, встала и заварила себе чай — тот, что всегда нравился ей, но раньше называли «слишком терпким». И съела кусочек пирога — с изюмом, который «он не любил».
Через неделю Сергей пришёл за вещами. Без театра, без попыток поговорить. Просто взял чемодан, сказал:
— Могла бы хоть для приличия скандал закатить!
Лида кивнула.
— А какой в этом смысл?
На пороге он задержался.
— Ты всё же могла бы иногда уступать, — сказал он, не глядя. — Иногда быть мягче.
Лида усмехнулась.
— Я могла. И я была. Но знаешь, что я поняла? Мягким подстилаются не ради любви, а чтобы было удобнее падать. Разойдемся цивилизовано.
Он ничего не ответил. Просто ушёл. Навсегда.
Потом были документы, подписи, сухие разговоры. Лида ни с кем не делилась подробностями. Ни с матерью, ни с подругами. Её не жалели — и это было самое ценное. Все словно чувствовали: она не потеряла — она освободилась.
Прошло несколько месяцев. В квартире многое изменилось. Появились цветы, картины, новые шторы — светлые, с птицами. На полке стояли её любимые книги, не спрятанные на второй ряд. В коридоре не висел чужой пиджак.
Однажды ей позвонила свекровь. Голос был холодный.
— Хотела узнать: ты теперь счастлива?
Лида задумалась.
— Я теперь настоящая.
— Значит, счастлива?
— Мне достаточно.
Она положила трубку и пошла на кухню. Закипел чайник. Из окна лился тёплый вечерний свет. Впервые за долгое время Лида чувствовала: жизнь — это не чужой сценарий. Это не то, что тебе диктуют или навязывают. Это то, что ты наконец-то позволяешь себе прожить.
И в этой жизни не обязательно быть удобной. Достаточно быть собой.