оглавление канала, часть 1-я
Пристройка, которую Глеб делал специально для них с Варной, имела свой отдельный вход со своим крыльцом, как и полагалось. И Глеб порадовался, что неурочное появление охотника не потревожит его бабушку. Вся поляна перед домом была залита мутно-белым туманом, едва подсвечиваемым первыми розоватыми проблесками зари, покрывая жемчужно-серебристой патиной молочные слои. Глеб поежился от утренней прохлады, подосадовав, что в спешке не накинул даже рубахи на голое тело. Услышав стук открываемой двери, Ёшка кинулся к крыльцу со всех ног и сразу зашипел, опасаясь громко говорить, не в силах сдержать эмоций.
- Василич, Василич…!! Тут у нас такое…! Это ж ни в какие ворота…!! – шептал он сбивчиво, не в состоянии никак успокоиться.
Глеб посмотрел на него с недоумением.
- Да погоди ты… Охолонь, заполошный… Толком говори, что случилось?!
Ёшка с отчаяньем глянул на Глеба, стянул с лохматой головы кепчонку и вытер ею вспотевший лоб. Глеб приобнял его за плечи и подвел к крыльцу.
- Сядь, успокойся и рассказывай, только все по порядку, если хочешь, чтобы я понял, о чем речь… Понял?
Охотник плюхнулся на ступени и запричитал:
- Чё деется-то… Это куды ж мы котимся, а, Василич?! – казалось, он не слышал совсем слов Глеба, не в состоянии обуздать собственные чувства.
Глеб быстро поднялся по ступеням, зашел в сени и подчерпнул алюминиевым старым ковшиком из ведра, стоявшего на лавке, колодезной воды. Вернулся на крыльцо и всунул ковш в руки все еще стенающего Ёшки.
- На! Выпей и успокойся…
Охотник с благодарностью посмотрел на друга и принялся большими глотками судорожно пить холодную воду. Половина воды, как в старой сказке, «по усам текло, а в рот не попало», но он не обращал на это внимания. Напившись вдоволь, Ёшка вытер все той же кепочкой усы с бородой, шумно выдохнул и наконец внятно проговорил:
- Ну… В общем, так… Ты ни в жисть не поверишь, кого я седни утром увидал…
Глеб с усмешкой пробормотал:
- Даже боюсь предположить…
Его усмешка, вроде бы и не особо ироничная или язвительная, возымела на охотника возбуждающее действие. Он вскочил на ноги и, со всей силы стукнув истрепанной за утро несчастной кепкой о колено, воскликнул:
- А вот ты напрасно зубы-то скалишь…!!! Я встретил МИХЕИЧА…!!!
Глеб в первый момент думал, что ослышался. Обескураженное выражение его лица стало лишь малой компенсацией за все мытарства Ёшки. На его физиономии появилась торжествующе-мстительная улыбка, мол, вот, вот… А что я вам говорил, а вы мне не верили, надо мною издевались… Глеб несколько раз растерянно моргнул и проговорил с недоумением:
- Постой, постой… Правильно ли я тебя понял? Сегодня утром, в деревне, ты встретил того самого Михеича, которого ты нашел мертвым в тайге, заложив его труп камнями, и которого мы, впоследствии, не смогли найти?
Мужичок, все еще стоя перед Глебом, с готовностью кивнул головой и ответил:
- Правильно… Его самого, упыря энтого я и встретил… Я на двор до ветру вышел… - он смущенно кашлянул, что пришлось упомянуть столь деликатный момент из его жизни, но потом собрался и продолжил: - Ты же знаешь, я рано встаю, еще до зорьки… А энтот идет из леса, как ни в чем не бывало!!! Представляешь!? И будто тайком озирается, и все по краешку, по краешку огородов, напрямки к своему дому так шасть…
Глеб недоуменно сморгнул:
- Почему «упыря»?
Ёшка, обрадованный тем, что Глеб не выразил сомнения по поводу «встретил», а только по поводу определения его, Ёшки, этого самого Михеича как «упыря», охотно пояснил:
- А кто ж еще-то? Конечно, упырь и есть! Из мертвых встал и кровь в родную деревню пришел у односельчан пить… Так только упыри и могут, сначала, вроде как, помер, а потом, бац, и ожил! Ты его непременно заарестовать должен, иначе он столько бед тут натворить может – вовек не расхлебаемся! А у Аникеевны надо спросить, может, она какое средство, окромя осины, знает, ну как упырей-то утихомиривать…
Глеб озадаченно продолжал смотреть на охотника, а потом, присев на ступеньки крыльца, осторожно спросил:
- А ты уверен, что это был Михеич? Не мог обознаться?
Ёшка обиженно надулся:
- Обижаешь, Василич… У меня еще пока зрение не подводило… Рупь за сто даю, что Михеич! – и спросил деловитым тоном: - Ну и как упыря брать будем?
Тут из-за угла дома вышла баба Феша. На плечи, поверх белой льняной длинной рубахи до пят, у нее был наброшен цветастый платок с кистями. Коса лежала поверх платка, спускаясь ниже пояса, на ногах такие же теплые овчинные чуни, как и у внука. Вид она имела встревоженный. Хмуря брови, строго спросила, обращаясь к Ёшке:
- Ты чего народ баламутишь с утра пораньше? Случилось чего?
Охотник, немного оробев от появления старой женщины, чуть заикаясь от волнения (а может, и от возбуждения), выдавил:
- Здрава буде, Феодосья Аникеевна…
Баба Феша сдержанно кивнула:
- И тебе не хворать… Чего примчался-то, спрашиваю? Случилось чего?
Ёшка, косясь на Глеба, видимо, ожидая, что тот придет ему на выручку, проблеял:
- Да вот… Напасть у нас, откедова не ждали… - и опять покосился на Глеба умоляющим взором. Мол, спасай, брат…
Глеб, пряча ухмылку в усы, на выручку охотнику пришел (как друга в беде бросить?) Он сдержанно проговорил:
- Говорит, что встретил утром Михеича в деревне. Того самого, за которым мы в тайгу ходили и которого там не нашли.
Баба Феша изумленно вскинула брови, а потом, прищурив один глаз, глядя пристально на охотника, проговорила:
- Ну, о том, что ты с вечера пил – не спрашиваю. Знаю, не балуешься. Стало быть, так и есть, видал. И обознаться не мог. Глаз у тебя острый…
При этих ее словах Ёшка с облегчением выдохнул. Значит, никого убеждать и ничего доказывать не придется. Старушка задумчиво смотрела на мужчин, но явно их не видела. Ее взгляд был устремлен как будто сквозь них. Охотник не выдержал ее молчания и нерешительно спросил:
- Так чего теперь делать-то будем? Как упыря ловить? – не получив ответа на свои вопросы, обратился к Глебу: - Но ты ведь его заарестуешь, так, Василич?
Глеб хмыкнул:
- А за что я его арестовывать буду?
От такого вопроса Ёшка аж кепку из рук выронил. Набрал в грудь побольше воздуха и возмущенно возопил:
- Что значит, «за что»?! Где это видано, чтобы упыри вольно среди живых расхаживали?!...
Он еще что-то хотел сказать, но баба Феша его прервала. Махнув на него рукой, с раздражением проговорила:
- Да не трещи ты, словно сорока поутру!!! Дай подумать! – а потом, оглядев мужчин, проворчала: - Чего здесь стоять… Айда в дом… Чаю хоть что ли попьем… - и, развернувшись, зашагала к своему крыльцу.
Глеб с Ёшкой послушно отправились за ней.
Честно говоря, у Глеба не было никаких умных мыслей. Понятное дело, в упырей он не верил. Но и никаких разумных объяснений у него, увы, тоже не было. В информации охотника он не сомневался. Ёшка был из тех, кому редко когда «кажется». И уж если он сказал, что видел, значит, так и есть, видел. Только вот что с этим делать, Глеб пока не мог понять. Но общее ощущение, что это не к добру, было стойким и неизменным.
Зайдя в дом, баба Феша сразу направилась в свою комнату, бросив на ходу внуку:
- Чайник на плиту поставь…
Ёшка, присев чуть ли не у самых дверей на край лавки, только, словно совенок, хлопал круглыми глазами, глядя, как Глеб хозяйничает у плиты. Когда чайник уже начал закипать, из спальни появилась сама хозяйка, вид она имела весьма озабоченный. Глеб подумал, что его бабушка, наверняка, успела извлечь из своего сундука одну из ее книг и даже полистать ее. Между тем, Феодосья села к столу и проговорила, обращаясь к притихшему охотнику:
- Спрашивать о том, что, может, ты ошибся, когда проверял, жив или мертв Михеич, не буду. Ошибиться ты не мог. Только вот скажи, когда ты у него проверял, бьется ли сердце, тело было холодным или еще теплым?
Ёшка растерянно захлопал глазами чаще, а потом выдал:
- Да я и не помню… Гляжу, а он лежит, без движения и не дышит. Я жилку-то у него нащупал на шее, а сердце и не бьется… А какой он был… Я и не упомню… - и он расстроенно выдохнул. Мол, не вели казнить, матушка, не углядел я.
Баба Феша досадливо поморщилась и с раздражением спросила:
- Ну ладно… Давай так… Когда в овражек-то его клал, перед тем как камнями завалить, тело было податливым или, как деревянная коряга, твердым?
Охотник на минуту задумался:
- Да, вроде, податливым. У него руки, ноги раскинулись… Так я ему их, как положено, вместе свел… А уж потом и камнями… - какая-то догадка пришла ему в голову, и он испуганно охнул: - Эх, ма…!!! Это что ж тогда получается?! Что я, считай, живого камнями-то…? – от этой мысли он пришел в ужас и, замотав головой, пролепетал: - Да быть того не может!!!
Баба Феша опять от него отмахнулась:
- Да погоди ты!!! Вот где еще суета сует!!!
Глеб разлил чай по кружкам, присел рядом с бабушкой и спросил тревожно:
- Так ты думаешь, что Михеич был не мертвым, так выходит? А потом, в себя пришел и из-под завала сам выбрался?
Баба Феша тяжело вздохнула.
- Сам бы не выбрался, ежели его он…, - она кивнула головой на охотника, который с обалдевшим видом сидел на лавке и смотрел на нее широко распахнутыми глазами, - …как следует завалил. А ведь ты завалил его так, чтобы зверь не добрался, так? – Ёшка, словно во сне, кивнул головой. На что старушка проговорила, словно приговор суда, жестко и коротко: - Значит, сам бы не выбрался… - мужчины затихли, ожидая, что она еще скажет. А она, пожев губами, проговорила, ни к кому не обращаясь: - Слыхала я про такое… Вернее, в книге читала, в дедовой. Темные, когда им нужно было человека под себя перекроить, вводили их в такое состояние, наподобие летаргического сна, и пока человек был в таком состоянии, переделывали его разум на свой лад, а душу заключали будто в клетку. И человек навсегда становился их рабом. – она подняла взгляд серых глаз на внука и спросила: - Помнишь, Варна говорила про подменышей? Тот самый, с кем вы боролись, был из таковских. Так вот, это что-то наподобие, только процесс чуть проще. И тех, в ком есть свет, темные так изменить не могут. Только совсем пропащих, которые уже сами от света отреклись и ко тьме прибились. Такой человек, после пробуждения, остается внешне неизменным, каким и до этого был, и не помнит, что с ним в это время было. Но ритуал этот сложный. Даже из темных не каждый может провести. И это хуже всего. Значит, здесь, у нас, объявился кто-то с такими способностями. Осталось понять только две вещи: кто такой и на кой ему это понадобилось? Что они тут у нас забыли? Через нашу Грань пройти не могли. Порушена она совсем. Значит, пришлый, откуда-то издалека. А раз издалека, значит, дело серьезное. Темные по пустякам не морочатся… – и обратилась к Ёшке, который не дыша слушал Феодосью, вытянув шею. – В деревне кто чужой не объявлялся в последнее время, не видал?
Тот, даже не сразу понял, что спрашивают его, встрепенулся, сморгнул несколько раз в недоумении, а когда до него, наконец, дошло, что вопрос обращен именно к нему, поспешно проговорил:
- Да, навроде, не встречал никого. Но ты же знаешь, я по деревне-то много не шастаю. Ежели только, когда в магазин за продуктами, а так… Чего мне в деревне делать-то? Тайга, вон она, матушка, рядом, почитай, сразу за моим забором начинается…
Поняв, что нужной информации она от охотника не добьется, баба Феша обратилась к внуку:
- Ты, вот что, Глебушка… На работу сегодня ступай, и осторожненько так, чтобы не привлекать особого внимания, погляди, да поспрашивай об этом у местного люда. К Михеичу не суйся… Зря только время потратишь, да на себя взгляды того темного привлечешь. А как узнаешь чего, так сразу ко мне… Вместе тогда думать будем, как дальше действовать. – потом, строго глянув на Ёшку, проговорила, словно генерал, отдающий приказ подчиненному: - А ты не вздумай никуда лезть! Никакого досужего любопытства не проявляй! Глебу – ему по должности положено, а тебя враз эта притаившаяся вражина просчитает! Сиди в своей избе тише воды, ниже травы! А еще лучше, ступай в тайгу, чтобы с глаз долой. Да не суйся никуда! Понял меня??
Ёшка покорно закивал головой, а в глазах вдруг блеснул азартный огонек. Баба Феша, углядев этот самый огонек, пригрозила, как можно строже:
- Ослушаешься – в жабу оберну!!
Ёшка испуганно икнул и вжался в стену.