Сижу я как-то вечерком, чай попиваю, газетку листаю – «Труд» за прошлый четверг. Жена, Марья Петровна, на кухне пельмени стряпает, паром так и валит, будто пароход челюскинский. И вдруг, понимаю: жизнь моя, граждане, как этот газетный лист – серовата, предсказуема и пахнет немного типографской краской. Захотелось, стало быть, «исследовать» вопрос. Женский, так сказать. Другой.
Мысль, конечно, не нова. Но я ж не какой-нибудь проходимец! Я ж с «научным» подходом. Решил начать с коллеги по работе, Анны Семеновны Куксиной. Особа видная, смешливая, глазками так и хлопает, будто ветряная мельница в полный штиль.
Подкараулил ее у раздевалки после работы. Стою, как дурак, в пальто, шарфом укутанный по самые брови – конспирация!
– Анна Семеновна, – шепчу таинственно, – не желаете ли... гм... обсудить повышение производительности труда? В неофициальной обстановке? За чашечкой кофе?
Она посмотрела на меня, как на внезапно заговорившую швабру.
– Слюнтяев? – спрашивает. – Вы это ко мне? Про производительность? В шесть вечера? У вас, простите, температура?
– Нет-нет! – засуетился я. – Просто... душевный разговор! Коллегиальный!
– Душевный? – она фыркнула так, что у меня в ушах зазвенело. – Слюнтяев, у вас на подбородке соус от пельменей. Идите домой, Марья Петровна волнуется, наверное.
Первый опыт, как видите, провалился. Но наука требует жертв! Решил действовать радикальнее. Встретил как-то в булочной даму бойкого вида, в берете. Улыбнулась мне, когда я ронял калач. Подала знак! Пошел следом. Шел, представлял себе романтическую драму, страсти, тайные встречи... А она привела меня прямиком в... ЖЭК. Оказалось, она – мастер участка, Людмила Прохоровна. И улыбалась она не мне, а предвкушению, как сейчас выпишет кому-нибудь штраф за незаконную перепланировку. Я, естественно, слился, как незадачливый сантехник.
Третий заход был совсем трагикомичен. Написал нежное письмо (анонимное!) соседке снизу, Зинаиде Павловне, вдове. Мол, "ваши гераньки в окне свели меня с ума, как осенний сквозняк". Подбросил в почтовый ящик. Наутро она встретила меня в подъезде, тряся этим посланием, как вещественным доказательством:
– Это вы, Слюнтяев?! – гремела она. – Гераньки?! Да у меня их кошка сожрала полгода назад! И сквозняк у вас не осенний, а хронический, от неудачного монтажа окон!
Вернулся я домой, граждане. Марья Петровна пельмени ставит на стол. Пар от них – теплый, родной, знакомый. Гляжу на нее, на эти пельмени, на нашу кухню с треснувшей кафельной плиткой... И чувствую я себя не героем-любовником, а лабораторной мышью, которая долго бегала по лабиринту в поисках сыра, а нашла его... в собственной кормушке. Только сыр оказался слегка припавшим. Но свой.
Резюме (Мораль):
1. Глубокая, как лужa после сильного дождя: «Мужская измена – это как попытка починить радиоприемник паяльником в полной темноте. Шанс есть, но искры будет больше, чем музыки, а в итоге и приемник сломаешь, и пальцы обожжешь. И главное – радио "Маяк" все равно лучше всего ловится на своей старой кухне».
2. Ещё более глубокая: «Измена — это когда ты думаешь, что нашёл лучшее, а на самом деле просто потерял хорошее».
Автор этих строк, разумеется, осуждает измену как явление, но понимает, что глупость человеческая, особенно мужская, – неисчерпаема, как запас анекдотов про Штирлица. Исследование завершено. С предвкушением ожидаю пельменей.
Как вам такая история? Хотите ещё историй?