Ольга мыла окна в своей московской квартире, когда зазвонил телефон. Номер незнакомый, но код города родной — из Твери, где она не была уже три года.
— Алло?
— Оля? Это Валентина Ивановна, соседка вашей мамы.
Сердце ёкнуло. Соседи просто так не звонят.
— Что случилось?
— Оля, твоя мама упала на улице. Прямо у магазина. Скорая увезла. Я подумала, тебе надо знать.
— Куда увезли? В какую больницу?
— В первую городскую. Оля, она совсем плохо выглядела. Худая стала, бледная. Ты давно не приезжала?
— Еду, — Ольга бросила трубку.
Три года. Три года не видела маму. Ссора была дурацкая — из-за денег, из-за квартиры, из-за того, что мама не одобрила её развод. Наговорили друг другу гадостей, разъехались, замолчали.
А теперь мама в больнице.
Собиралась на автопилоте. Документы, деньги, зарядка для телефона. Позвонила начальнице:
— Марина Львовна, у меня мама в больнице. Мне нужно в Тверь.
— Конечно, Оля. Бери отпуск. Сколько нужно.
В маршрутке до Твери тряслась четыре часа. Смотрела в окно на осенние поля и думала — почему не позвонила раньше? Гордость проклятая. Мама тоже не звонила, но она же мама. Ей семьдесят два. А Ольге сорок восемь, могла бы и первой...
Больница встретила запахом хлорки и лекарств. В приёмном покое молоденькая медсестра долго искала в компьютере:
— Кудрявцева Нина Петровна? Есть. Терапия, третий этаж, палата триста двенадцать.
— Что с ней?
— Я не знаю. К лечащему врачу обратитесь.
Третий этаж. Длинный коридор. Триста двенадцатая.
Мама лежала у окна. Маленькая, серая, с закрытыми глазами. Ольга не сразу узнала — так похудела, постарела за эти три года.
— Мам?
Нина Петровна открыла глаза. Посмотрела без удивления:
— Приехала.
— Мам, что с тобой?
— Упала. Голова закружилась. Старость не радость.
— А врачи что говорят?
— Обследуют. Анализы берут. Молодые все, что они понимают.
Вошла врач — действительно молодая, лет тридцати.
— Вы дочь Нины Петровны? Хорошо, что приехали. Пойдёмте поговорим.
В ординаторской врач — Елена Игоревна, по табличке — говорила осторожно:
— У вашей мамы сильное истощение. Анемия. Обезвоживание. Она плохо питается?
— Не знаю. Мы... не общались последнее время.
— Понятно. Соседи говорят, она редко выходит из дома. Продукты сама покупает?
— Наверное. У неё пенсия небольшая, но на еду хватает.
— Дело не в деньгах. Пожилые люди часто перестают готовить для себя. Чай с хлебом — и всё. Мы её подлечим, но ей нужен уход. Постоянный.
— Я заберу её к себе.
— Она согласится?
— Должна согласиться.
Но мама не согласилась.
— Никуда я не поеду. У меня дом, огород. Кот.
— Мам, какой огород? Октябрь на дворе.
— Всё равно. Не брошу хозяйство.
— Мам, ты не можешь жить одна. Ты не ешь нормально.
— Ем. Просто аппетита нет. Одной неинтересно готовить.
— Вот и поехали ко мне. Я буду готовить.
— У тебя своя жизнь. Не нужна я тебе.
— Мама!
— Что мама? Три года не нужна была, а теперь вдруг понадобилась?
Ольга замолчала. Что тут скажешь?
— Прости меня, мам.
— И ты прости. Я тоже хороша. Наговорила лишнего.
— Мам, давай забудем. Начнём сначала.
— В нашем возрасте сначала не начинают. Продолжают как могут.
Из больницы выписали через неделю. Ольга всё это время жила в родительском доме — двухкомнатная хрущёвка на окраине. Всё как раньше, только запущенно. Пыль, грязная посуда, холодильник почти пустой.
Кот — старый, толстый Барсик — признал её не сразу. Шипел, прятался под диваном. Потом привык, даже мурлыкать начал.
— Он по тебе скучал, — сказала мама, когда вернулась домой. — Всё к двери бегал, когда звонок слышал.
— А ты?
— И я скучала. Но звонить не стала. Гордая.
— Я тоже. Дуры мы, мам.
— Старые дуры. Что с нас взять.
Устроились в зале — мама на диване, Ольга в кресле. Пили чай с магазинными пряниками.
— Расскажи, как живёшь, — попросила мама.
— Нормально. Работаю в той же фирме. Главбухом теперь.
— Молодец. А личная жизнь?
— Никак. После Серёжи не хочется.
— Серёжа подлец. Я всегда говорила.
— Мам, ты говорила, что я сама виновата. Что мужа удержать не смогла.
— Глупость говорила. Какой из него муж, если за каждой юбкой бегает.
Ольга усмехнулась. Три года назад мама Серёжу защищала, а её ругала. Время, видимо, всё расставляет по местам.
— Мам, поехали со мной в Москву. Чего тебе тут одной?
— Не могу. Барсика куда? И дом бросить жалко. Папа строил.
Папа умер десять лет назад. Инфаркт прямо на работе — не дожил до пенсии год. Мама тяжело переживала, замкнулась. Ольга пыталась помогать, но у самой жизнь рушилась — Серёжа загулял, дочка Катя в подростковый бунт ударилась.
— Мам, дом никуда не денется. А Барсика возьмём.
— В Москве кошек не любят.
— Мам, не выдумывай. У меня двухкомнатная квартира, места хватит.
— А Катя? Она меня не любит.
— Катя в Англии учится. Редко приезжает.
— В Англии? — мама оживилась. — Молодец какая! На кого учится?
— На экономиста. Как я.
— Гены. Ты в школе по математике отличницей была.
Вспомнили школу, институт, как Ольга замуж выходила. Мама тогда переживала — рано, говорила, доучись сначала. Но Ольга не слушала — любовь, страсть, хотелось быть взрослой.
— Знаешь, кого встретила на днях? — вдруг сказала мама. — Мишу Воронова. Помнишь такого?
Миша Воронов. Первая любовь. Учились в параллельных классах, встречались в десятом. Потом он в армию ушёл, она в институт поступила. Переписывались сначала, потом перестали. Жизнь развела.
— И как он?
— Хорошо выглядит. Моложавый такой, подтянутый. Вдовец. Жена два года назад от рака умерла.
— Мам, ты что, сваха теперь?
— Почему сваха? Просто рассказываю. Он про тебя спрашивал.
— Что спрашивал?
— Как живёшь, где. Я сказала, что в Москве, что развелась. Он просил телефон, но я не дала. Без твоего разрешения.
— Правильно сделала.
— Оль, а может, зря? Он хороший мужчина. Работает в школе, физкультуру преподаёт. Сын у него взрослый, в Питере живёт.
— Мам, мне не нужен никто. Тем более из прошлого.
— Как знаешь. Но одной тяжело. Я вот десять лет одна — никому не пожелаю.
Вечером мама легла спать рано — устала. Ольга мыла посуду, думала. Остаться? Но в Москве работа, квартира. Уехать? Но мама одна не справится.
Позвонила начальнице:
— Марина Львовна, можно я удалённо поработаю? Пару недель?
— Оля, без проблем. Отчёты по почте скидывай. Как мама?
— Плохо. Одна не может жить, а переезжать не хочет.
— Понимаю. У меня то же самое было. Еле уговорила к себе перебраться.
Две недели пролетели быстро. Ольга готовила, убирала, ходила по врачам. Мама окрепла, повеселела. Даже в магазин вместе ходили.
— Как в старые времена, — улыбалась Нина Петровна. — Помнишь, как мы с тобой за продуктами ходили? Ты маленькая была, в санках везла.
— Помню. Ты мне мандарин покупала. Один. Больше не было денег.
— Были. Просто приучала к экономии. Чтобы ценила.
В магазине встретили Мишу. Ольга узнала сразу — те же глаза, та же улыбка. Только виски седые, морщины.
— Оля? Не может быть!
— Привет, Миша.
— Мама сказала, ты приехала. Не поверил — думал, навсегда в Москву уехала.
— Приехала. Мама болеет.
— Знаю. Нина Петровна, как здоровье?
— Лучше, Миша, спасибо. Оля приехала, заботится.
— Хорошая дочка. Оля, может, кофе выпьем? Поговорим?
— Миш, я не могу. Маму одну не оставлю.
— Я домой дойду, — быстро сказала мама. — Тут недалеко. Идите, поговорите.
— Мам...
— Оля, не спорь. Мне доктор велел больше ходить. Вот и пройдусь.
Сопротивляться было бесполезно. Пошли в кафе за углом — новое, Ольга такого не помнила.
— Город меняется, — заметил Миша. — Кафе открываются, магазины. Молодёжь остаётся.
— А ты почему остался?
— Родители старенькие были. Не мог бросить. Потом привык. Работа, семья.
— Мама сказала, жена умерла. Соболезную.
— Спасибо. Два года прошло, а всё не верится. Тридцать лет вместе.
— Дети есть?
— Сын. В Питере работает, программист. Женат, внука обещает.
Разговор не клеился. О чём говорить? О прошлом — неловко. О настоящем — грустно.
— Знаешь, я часто вспоминал тебя, — вдруг сказал Миша. — Думал, как сложилась жизнь.
— Обычно сложилась. Замуж вышла, дочку родила, развелась.
— Счастлива была?
— Сначала да. Потом... Потом жизнь пошла.
— У меня тоже. Любил жену, не поймм неправильно. Но та первая любовь... Она особенная.
— Миш, не надо об этом.
— Почему? Мы же взрослые люди. Можем честно поговорить.
— О чём? О том, что было тридцать лет назад?
— О том, что могло бы быть.
— Не могло. Ты в армию ушёл, я замуж вышла. Всё.
— Жалеешь?
— Нет. У меня дочь. У тебя сын. Мы прожили свои жизни.
— Но ведь жизнь не кончилась? Нам по пятьдесят, не по восемьдесят.
— Миша, ты что предлагаешь?
— Дружить. Общаться. Посмотреть, что получится.
— Я в Москве живу.
— Москва — три часа езды. Не Австралия.
Ольга покачала головой:
— Не получится. Мы разные стали. Чужие.
— Давай проверим? Что теряем?
— Время. Иллюзии. Спокойствие.
— А может, находим? Вторую молодость. Второй шанс.
— В нашем возрасте вторых шансов не бывает.
— Оля, не будь такой категоричной. Дай нам попробовать.
— Нам? Миша, нас нет. Есть ты и я. Два немолодых человека с грузом прошлого.
— И что? Груз можно сбросить.
— Или надорваться, пытаясь поднять.
Расстались неловко. Миша просил телефон, Ольга дала — отказывать было невежливо. Но предупредила:
— Только как друзья. Без иллюзий.
— Конечно. Как друзья.
Дома мама ждала с нескрываемым любопытством:
— Ну как?
— Никак, мам. Поговорили и разошлись.
— Он хороший мужчина, Оля.
— Знаю. Но это ничего не меняет.
— Глупая ты. В молодости время есть искать, выбирать. А в нашем возрасте — хватай что дают.
— Мам, я не на базаре. Хватать не буду.
— Гордая. В меня.
— В тебя. И что?
— А то, что я из-за гордости десять лет одна. И ты столько же проведёшь.
Через день Ольге нужно было возвращаться в Москву. Уговаривала маму поехать — бесполезно.
— Я тут умру. Где родилась, там и умру.
— Мам, не говори так!
— Что не говори? Правду? Оля, мне семьдесят два. Сколько осталось?
— Много! Бабушка до девяноста дожила.
— Бабушка не одна жила. С дедушкой. Вдвоём легче.
Уехала с тяжёлым сердцем. Обещала приезжать каждые выходные. Мама кивала, но в глазах читалось — не верю.
В Москве навалилась работа. Квартальный отчёт, проверка, совещания. Домой приходила поздно, падала без сил.
Миша позвонил через неделю:
— Оля, привет. Как доехала?
— Нормально. Спасибо.
— Твоя мама снова плохо себя чувствует.
— Что?! Что случилось?
— Валентина Ивановна звонила. Говорит, Нина Петровна второй день не выходит. В дверь не открывает.
— Я еду!
— Оля, подожди. Я туда пойду. У меня ключи есть — мама давала на всякий случай.
— Какие ключи? Откуда?
— Мы с ней дружим. Я ей помогаю — продукты иногда, аптека. Она мне пироги печёт.
— Мам пироги печёт? Она же сказала, что готовить перестала!
— Для себя перестала. Для других — пожалуйста.
Ольга бросила трубку, кинулась собираться. Снова маршрутка, снова четыре часа тряски.
Дома мама лежала в постели. Миша сидел рядом, поил чаем.
— Мам! Что опять?
— Простыла. Ерунда. Миша панику поднял.
— Температура тридцать восемь — это не ерунда, — строго сказал Миша. — Врача вызвал, скоро придёт.
— Не нужен врач. Сама справлюсь.
— Мам, не упрямься!
Врач — пожилая участковая — посмотрела, послушала:
— Бронхит. Антибиотики пропишу. И постельный режим.
— Я за ней присмотрю, — сказал Миша.
— Вы кто? Сын?
— Сосед. Друг.
— Хорошо. Но лучше, чтобы родственники были.
Ольга осталась на ночь. Миша ушёл, пообещав утром заглянуть. Мама дремала, покашливая.
— Хороший он, — пробормотала сквозь сон.
— Кто?
— Миша. Заботливый. Одинокий.
— Мам, спи.
— Оля, не упусти. Второй раз судьба не даст.
Утром пришёл Миша. Принёс продукты, лекарства.
— Список Валентина Ивановна дала. Сказала, Нина Петровна это любит.
— Спасибо. Сколько с меня?
— Оля, перестань. Какие деньги между друзьями?
— Мы не друзья.
— Пока нет. Но можем стать.
Готовили завтрак вместе. Миша оказался хозяйственным — ловко резал овощи, жарил яичницу.
— Научился после Лены. Жены. Сначала думал с голоду помру, а потом втянулся.
— Тяжело было?
— Первый год — ад. Дом пустой, тихий. Разговаривать не с кем. Потом твоя мама помогла.
— Как?
— Пирожками сначала. Принесла, сказала — сынок (она меня так зовёт), ешь, а то исхудал весь. Потом разговаривать стали. Она про папу твоего рассказывала, я про Лену. Легче стало.
— Она мне ничего не говорила.
— Стеснялась, наверное. Что с соседом молодым дружит.
— Молодым? Тебе пятьдесят!
— А ей семьдесят. Так что я для неё молодой.
Смеялись. Тихо, чтобы маму не разбудить.
— Знаешь, она про тебя много рассказывала. Гордится очень.
— Да? А мне казалось, она мной недовольна.
— Почему?
— Развелась. Дочку в Англию отпустила. Редко приезжаю.
— Она понимает. Просто скучает. Одиночество — страшная штука.
— Ты тоже одинок.
— Я работаю. Ученики, коллеги. А у неё — четыре стены и кот.
— Миша, что мне делать? Силой не увезёшь.
— Приезжай чаще. Или...
— Что?
— Возвращайся. Совсем.
— Ты с ума сошёл? У меня в Москве работа, квартира.
— Работу найдёшь. Хорошие бухгалтеры везде нужны. Квартиру сдавать можно.
— Миша, это нереально.
— Почему? Что тебя в Москве держит?
Ольга задумалась. Действительно, что? Работа? Найдётся другая. Квартира? Просто стены. Друзья? За три года после развода растеряла почти всех.
— Привычка. Страх. Неизвестность.
— Оля, извини за прямоту, но тебе осталось лет двадцать-тридцать активной жизни. Хочешь провести их в одиночестве в чужом городе?
— Москва не чужая. Я там тридцать лет.
— И что? Стала родной? Есть там кто-то, кто ждёт тебя вечером? Кто волнуется, если задерживаешься?
— Нет. Но...
— Нет but. Оля, я не предлагаю тебе замуж. Просто говорю — возвращайся домой. К маме. К... друзьям.
— К тебе?
— И ко мне тоже. Если захочешь.
Мама проснулась, закашлялась. Ольга кинулась с лекарствами. Миша помог усадить, напоить.
— Спасибо, сынок, — прохрипела Нина Петровна.
— Выздоравливайте, тётя Нина. Вы нам нужны.
— Кому это — нам?
— Мне. Оле. Всем.
Вечером Миша ушёл. Ольга сидела у маминой кровати, держала за руку.
— Мам, а расскажи про папу. Как вы познакомились?
— Давно это было. Я в библиотеке работала, он приходил за книгами. Стеснительный такой, всё детективы брал. А потом набрался смелости, позвал в кино.
— И ты сразу согласилась?
— Нет. Подумала три дня. Серьёзная была, замуж собиралась за инженера одного. Перспективный, квартиру обещал.
— А что передумала?
— Папа твой пришёл с цветами. Ромашки полевые. Сказал — я небогатый, квартиры нет, но люблю. По-настоящему.
— И ты поверила?
— Поверила. И не ошиблась. Сорок лет прожили — ни разу не пожалела.
— А инженер?
— Женился на другой. Развёлся через пять лет. Пил потом.
— Мам, ты хочешь, чтобы я вернулась?
— Хочу. Но не настаиваю. Твоя жизнь.
— А если вернусь — не пожалеешь? Не буду мешать?
— Оля, ты с ума сошла? Какая помеха? Я счастлива буду!
— И Мишу одобряешь?
— А что тут одобрять? Нравится — встречайся. Не нравится — не встречайся. Главное — не одна.
Ночью Ольга не спала. Думала. В Москву тянуло — там всё налажено, привычно. Но там пусто. А здесь — мама, дом, Миша. Неизвестность, но не пустота.
Утром позвонила начальнице:
— Марина Львовна, я, наверное, увольняюсь.
— Оля! Что случилось?
— Мама совсем плохая. Не могу её одну оставить.
— Понимаю. Но может, удалённо? Найдём вариант?
— Спасибо, но нет. Мне нужно быть здесь. Постоянно.
— Жаль. Ты лучший бухгалтер. Но семья важнее.
— Спасибо за понимание.
— Если передумаешь — двери открыты.
Маме сказала за обедом:
— Я остаюсь.
— Надолго?
— Насовсем.
Нина Петровна заплакала:
— Оля, доченька... Я так рада!
— Мам, не плачь. Вредно тебе.
— Это от счастья. Я думала, умру одна.
— Не умрёшь. Я не дам.
Миша узнал вечером. Пришёл с тортом:
— Отметить надо!
— Рано отмечаете, — проворчала Ольга. — Ещё не знаю, что из этого выйдет.
— Выйдет хорошее. Я чувствую.
Сидели втроём, пили чай. Мама рассказывала, какая Оля была в детстве. Миша смеялся. Ольга смущалась.
— А помнишь, как ты в речку упала? — вспомнила мама. — Восемь лет было. Поехали на дачу к Верочке, а Оля за лягушкой погналась.
— Мам!
— Что мам? Пусть Миша знает, какая ты отчаянная.
— Была. Сейчас осторожная стала.
— И правильно. В нашем возрасте осторожность не помешает.
Миша ушёл поздно. У калитки задержался:
— Оля, спасибо.
— За что?
— За то, что вернулась. За то, что даёшь шанс.
— Я не даю шанс. Я просто приехала к маме.
— Знаю. Но всё равно спасибо.
— Миша, давай честно. Мы оба немолодые, со своим багажом. Не факт, что получится.
— А давай попробуем? Без обязательств, без обещаний. Просто попробуем?
— Давай. Но медленно. Я отвыкла от отношений.
— Я тоже. Будем привыкать вместе.
В Москву ездила на неделю — дела закрыть, вещи собрать. Квартиру решила сдавать — продавать жалко, вдруг пригодится.
Катя новость восприняла спокойно:
— Мам, правильно делаешь. Бабушке нужна помощь.
— А ты? Где будешь жить на каникулах?
— У подруги. Или к тебе приеду, в Тверь. Кстати, кто такой Миша?
— Откуда знаешь?
— Бабушка проговорилась. Сказала, хороший мужчина.
— Друг детства. Просто друг.
— Мам, тебе сорок восемь, не восемнадцать. Можешь не скрывать.
— Нечего скрывать. Правда просто друг.
— Пока?
— Не знаю, Кать. Посмотрим.
Работу в Твери нашла быстро — главбух в строительной фирме. Платили меньше, чем в Москве, но хватало.
С Мишей встречались почти каждый день. Гуляли, ходили в театр, просто сидели у мамы на кухне. Нина Петровна радовалась:
— Как молодые, честное слово!
— Мам, мы не молодые.
— Молодые. Для меня молодые.
К зиме отношения стали серьёзнее. Миша делал предложение неловко, по-мальчишески:
— Оля, может, поженимся?
— Миша, зачем? Мы и так хорошо.
— Хочу просыпаться с тобой. Завтракать вместе. Знать, что ты — моя.
— Романтик.
— Практик. В нашем возрасте каждый день на счету.
— А вдруг не сложится? Вдруг быт убьёт романтику?
— Не убьёт. Мы оба бытом прошли. Знаем, что важно, а что — ерунда.
— Дай подумать.
Думала недолго. Вечером сказала маме:
— Миша предложение сделал.
— Наконец-то! Я уж думала, до весны тянуть будете.
— Мам, ты не против?
— Оля, с ума сошла? Я за обеими руками! Миша — золотой человек.
— А жить где будем? У него? У нас?
— У вас. Его квартира однокомнатная. Да и мне спокойнее, когда ты рядом.
— То есть ты нас к себе пускаешь?
— Не пускаю, а прошу! Оля, мне немного осталось. Хочу видеть тебя счастливой.
— Мам, не говори так!
— Что не говори? Я реалистка. В семьдесят три о вечном думают.
Расписались тихо, без гостей. Только мама, Катя из Англии приехала, сын Миши из Питера.
— Горько! — крикнула Катя.
— Не ори, — одёрнул её Дима, сын Миши. — Люди взрослые.
— Взрослым тоже сладко хочется!
Смеялись. Целовались. И правда — сладко.
Жизнь потекла размеренно. Утром — завтрак втроём (мама вставала рано). Потом работа. Вечером — ужин, разговоры, телевизор. Выходные — дача, которую Миша купил за городом.
— Скучно тебе? — спрашивала Ольга.
— С тобой? Никогда.
— Но ведь нет страсти, драйва.
— Оля, мне пятьдесят один. Какой драйв? Мне тепло, спокойно, надёжно.
— Старики мы.
— Молодые старики. У нас ещё лет тридцать впереди.
— Оптимист.
— Реалист. С тобой хочется жить долго.
Мама слабела. Незаметно, но неуклонно. Всё чаще лежала, всё меньше ела.
— Устала я, — говорила. — Пожила, хватит.
— Мам, не смей! Ты нам нужна!
— Знаю. Потому и держусь.
Весной слегла окончательно. Врачи разводили руками — возраст, изношенность организма.
— Сколько ей? — спросила Ольга.
— Трудно сказать. Может, месяц, может, полгода.
— А если уход хороший?
— Уход уходом, но организм имеет предел.
Ухаживали вдвоём. Миша взял отпуск, Ольга работала удалённо. Мама то спала, то бодрствовала.
— Спасибо вам, — сказала как-то. — За всё спасибо.
— Мам, не говори так. Как будто прощаешься.
— А я и прощаюсь. Потихоньку. Оля, береги Мишу. Он хороший.
— Знаю, мам.
— И он тебя береги. Она у меня ранимая, только виду не показывает.
— Буду беречь, тётя Нина. Как зеницу ока.
— Верю. Оля, прости меня. За ту ссору. Глупая была.
— Мам, я давно простила. И ты меня прости.
— Не за что прощать. Ты лучшая дочь. Я счастлива, что ты вернулась.
Ушла ночью. Тихо, во сне. Ольга нашла утром — лицо спокойное, умиротворённое.
Похоронили рядом с отцом. Народу пришло много — соседи, мамины подруги, бывшие коллеги.
— Хорошая была женщина, — говорили. — Светлая.
Дома было пусто. Барсик ходил по комнатам, искал хозяйку. Ольга плакала.
— Поплачь, — Миша обнимал. — Легче станет.
— Я думала, она ещё поживёт. Годы.
— Она прожила столько, сколько нужно было. Увидела тебя счастливой.
— Думаешь, ждала?
— Уверен. Держалась, пока ты не устроилась.
Лето прошло в хлопотах. Разбирали мамины вещи, делали ремонт. Решили комнату мамы отдать под кабинет — Ольге для работы нужно.
— Не кощунство? — спрашивала.
— Нет. Нина Петровна практичная была. Одобрила бы.
Осенью приехала Катя — на каникулы. Привезла молодого человека — англичанина Джона.
— Мам, Миша, знакомьтесь. Мой жених.
— Жених? — Ольга опешила. — Кать, тебе двадцать два!
— И что? Ты в двадцать замуж вышла.
— И развелась.
— А я не разведусь. Джон хороший.
Джон оказался действительно хорошим. Серьёзный, вежливый, явно влюблённый.
— Миссис Воронова, — сказал он ломаным русским. — Я люблю Катя. Хочу жениться.
— Зови меня Ольга. И решать Кате.
— Она сказала — спросить вас.
— Умница, — вмешался Миша. — Уважает мать.
Вечером, когда молодые ушли гулять, обсуждали:
— Рано ей. Учиться ещё два года.
— Оль, а что плохого? Парень серьёзный, семья обеспеченная.
— В Англии жить будут.
— И что? Мир маленький стал. Прилетит когда захочет.
— Но я её потеряю!
— Не потеряешь. Дети вырастают, улетают. Это нормально.
— Знаю. Но сердцу не прикажешь.
— Вот и Кате не прикажешь. Любит.
Свадьбу сыграли летом. В Англии, потом в России. Джон оказался заботливым зятем — звонил чаще, чем Катя.
— Ольга, как здоровье? Миша как? Нужно что-то?
— Спасибо, Джон. У нас всё хорошо.
— Катя беременна.
— Что? Джон!
— Три месяца. Она боялась сказать. Думала, вы расстроитесь.
— Расстроитесь! Я счастлива!
Внук родился весной. Назвали Николаем — в честь прадеда.
— Коля Джонсон, — смеялась Ольга. — Интернациональное имя.
— Главное — здоровый, — Миша нянчился с внуком. — Смотри, на тебя похож!
— На всех младенцев похожи.
— Нет, правда. Глаза твои. И характер — орёт громко.
— Я не ору!
— Сейчас нет. А в молодости — ого-го!
Жизнь шла. Работа, дом, дача. Приезды Кати с семьёй. Визиты Димы — тоже женился, тоже счастлив.
— Знаешь, — сказала как-то Ольга. — Я думала, жизнь кончилась, когда Серёжа ушёл.
— А она началась?
— Другая началась. Правильная.
— Спасибо маме твоей. Не будь её болезни — не встретились бы.
— Встретились бы. Судьба.
— Романтичка ты моя.
— Реалистка. Просто верю — что должно случиться, случается. Когда готовы.
На шестидесятилетие Ольги собралась вся семья. Катя с Джоном и уже двумя детьми. Дима с женой и дочкой. Друзья, коллеги.
— Я счастливая, — сказала Ольга, поднимая бокал. — У меня есть всё — семья, любовь, дом. Спасибо вам.
— Это тебе спасибо, — ответил Миша. — За то, что вернулась. За то, что поверила.
После праздника сидели вдвоём в беседке. Внуки играли на лужайке, Барсик-второй (взяли котёнка после смерти старого) охотился на бабочек.
— О чём думаешь? — спросил Миша.
— О маме. Она была бы рада.
— Она и так рада. Где-то там.
— Веришь?
— Верю. Любовь не исчезает. Помнишь, ты сама говорила?
— Помню. И это правда.
Вечерело. Зажглись фонари. Дети звали ужинать.
— Пойдём? — Миша протянул руку.
— Пойдём. Домой.
Дом встретил теплом, запахом пирогов, детским смехом. На стене — фотография мамы. Улыбается.
Всё правильно. Всё как должно быть.
Жизнь продолжается.