...Продолжение, предыдущая часть здесь: https://dzen.ru/a/aEf6icPlMV4bA1IU
Эпизод №23
Порой ты думаешь, что сбежал. Сел в поезд, закрыл за собой дверь, оставил позади пепельницу, револьвер и запах чужой смерти. Думаешь, что новая жизнь — это станция с чужим названием и новым пальто. А потом открываешь глаза — и понимаешь: город не остался позади. Он сидит рядом, в кресле, и курит твою последнюю сигарету.
Мы с Лорин сняли дом у озера. Маленький. С верандой. С кривыми ступенями и деревянным крыльцом, которое скрипело, как старая песня. Озеро было серым. В нём отражался сосновый лес, облака, а иногда — прошлое. Она мыла посуду, варила кофе, закутывалась в плед и читала дешёвые романы с хорошими обложками. Я рубил дрова, чинил крышу, чистил дробовик. Мы говорили мало. Любили — осторожно. Целовались — как будто на время.
Письмо от Беккета я сжёг. Фотографию — тоже. Но память — не горит. Она цепляется за тебя, как крючок в подкладке пиджака. И когда ты засыпаешь, она шепчет тебе в ухо: «Ты нужен. Ты всё ещё в игре».
Я думал, что если встану пораньше, напилю дров, подниму забор, то всё исчезнет. Но в каждое утро вползал Лос-Анджелес. Не в тумане. Не в журналах. А в отражении в зеркале. Я не видел там лес. Я видел улицу Мэдисон, подворотню клуба «Blue Fire», кровь на белой рубашке Бобби.
Однажды Лорин пришла ко мне на веранду. Я курил, пил кофе, смотрел на воду.
— Слишком тихо, — сказала она.
— Да, — кивнул я.
Она села рядом. Взгляд — в озеро. Глаза — не старше, чем были, но глубже.
— Думаешь, он придёт?
Я не ответил. Она знала, что я жду.
И он пришёл.
На третий месяц. В воскресенье. В полдень. На чёрной машине, с номером, которого не было в реестре. Вышел — без шляпы. Пальто — тёмное. Очки — зеркальные. Лицо — гладкое, чистое, как у чиновника на первом сроке.
Он подошёл к калитке. Не постучал.
Я вышел с дробовиком. Не направил. Держал опущенным. Но он понял.
— Мистер Рено?
— Уже давно никто.
Он кивнул.
— Меня зовут Рэнд. Я от тех, кто знает. Нам нужен ты. Пора возвращаться.
— Я не в игре.
— Игра продолжается. Беккет мёртв. Карлос сбежал из-под стражи. Сенатор — в Канаде, но он говорит. Мы не держим в руках карты. Но ты можешь их достать.
— Почему я?
— Потому что ты всё ещё жив.
Он достал конверт. Положил на стол.
— Здесь всё. Деньги. Инструкции. Имя. Фото.
Я не взял.
— Уезжай, — сказал я.
Он посмотрел на Лорин, которая стояла в проёме.
— Она знает, что ты не останешься.
— Она знает, что я не вернусь.
Он ушёл.
Мы остались.
Я не открывал конверт три дня.
На четвёртый — открыл.
Имя: Джозеф Ли. Финансист. Партнёр Хьюстона. Живёт в Денвере. Пишет мемуары. Говорит не с теми. Исчезнуть должен — скоро. Или заговорить.
Фотография — цветная. Новый мир. Цветные фото. Старые лица.
Лорин подошла вечером. Села рядом. Взяла мою руку.
— Уезжай. Сделай, что должен.
— А ты?
— Я останусь.
— Навсегда?
— Может. А может — приеду.
Я собрал вещи за десять минут. Старый пистолет, новую рубашку, конверт. Оставил ключи под камнем у двери.
Наутро встал до рассвета. Она спала. Не обернулась. Но я знал — она проснулась. Просто не хотела смотреть, как я снова исчезаю.
На станции я купил билет в один конец.
Сел в поезд. Открыл окно.
Лес исчезал медленно. Озеро — дольше.
А внутри уже играла музыка. Не Бобби. Не клуб. А музыка улиц.
И я снова стал тем, кто идёт в ночь.
Потому что я — не герой.
Я — финальный аккорд.
И я снова в пути.
Эпизод №24
Денвер встретил меня сдержанно — как человек, который не помнит, звал ли тебя на ужин. Он был холоднее Лос-Анджелеса, протрезвевший, с небом, растянутым над городом, как фальшивая улыбка. Но под этой небесной серостью, под рекламой банков и суши-баров, я чувствовал то же самое, что и везде: страх, деньги, желание скрыть правду в кожаном портфеле.
Я вышел из поезда в пыльном пальто, с чемоданом, в котором лежал один костюм, один пистолет и одна цель. Джозеф Ли. Финансист. Тень сенатора Хьюстона. Бывший друг Карлоса. Теперь — якобы праведник, пишущий воспоминания, как будто прошлое — это что-то, что можно превратить в текст и оправдание.
Он жил в доме на холме, в двух кварталах от торгового центра, где продавали пончики и заговоры. Дом был стеклянным, угловатым, с бассейном, у которого никто не купался. Я наблюдал за ним два дня. Он выходил утром, садился в серый «Бьюик», ехал в спортивный клуб, потом в офис — «LEE & STORM CONSULTING». Обратно — вечером, всегда один. Ни охраны. Ни водителя. Только одна сигарета на веранде — в 22:00 ровно.
На третий день я вошёл в его офис. Секретарша была молодой, но уставшей. Типичная смесь Денвера: волосы с золотистым оттенком, лицо с оттенком недоверия.
— У мистера Ли назначено?
Я кивнул. Улыбнулся. Показывать значок не пришлось. Я просто протянул визитку — одну из тех, что мне оставил Рэнд. Она кивнула, провела меня в кабинет.
Он сидел у окна. Спина — прямая. Волосы — седые. Пиджак — дорогой. Он не встал, когда я вошёл. Просто повернулся.
— Вы из Вашингтона? — спросил он.
— Я из прошлого.
Он поднял бровь.
— Простите?
— Меня зовут Вик Рено.
Пауза. Как молчание перед выстрелом.
— Мне сказали, вы пишете мемуары.
Он кивнул. Медленно.
— Да. И?
— Вы не боитесь, что кто-то вспомнит правду?
Он улыбнулся. Грустно. Как человек, который слишком долго был жив.
— В моём возрасте уже боишься только зеркала, мистер Рено.
Я сел. Без приглашения. Достал сигарету. Он не возражал. Даже предложил зажигалку. Я закурил. Дым между нами пах виной.
— Вы знали Хьюстона?
— Мы все его знали. Он был как ветер: шумный, сильный и всегда куда-то дул.
— А Карлос?
— Умнее, чем казался. Жестче, чем нужно. Мёртв?
— Почти.
Он кивнул. Как будто уже знал. Или уже похоронил в себе всё.
— Так зачем вы здесь, Рено?
— Чтобы вы поговорили. Прежде чем заговорят другие.
Он молчал. Долго. Потом достал бутылку виски, налил два стакана. Один — мне. Второй — себе. Мы выпили. Без тостов.
— Я дам вам всё, — сказал он. — Только не сейчас. Сегодня вечером. В моём доме. Там — оригиналы. Бумаги. Ленты. Даже письма. Всё, что было между нами. Всё, что делал сенатор. Всё, что заказывал Карлос. Я держал это — на случай, если меня решат забыть.
— И почему вы решились?
— Потому что я больше не хочу быть частью этой пьесы. Я устал писать правду в скобках.
Я встал.
— В десять?
Он кивнул.
— В десять.
Я ушёл. За окнами дул ветер. Денвер дышал медленно, как человек, который знает, что ночью придут за ним.
В 21:45 я уже был у дома Ли. Свет — горел. Окна — закрыты. Ворота — не заперты. Я вошёл через чёрный вход. Без стука. Как полагается тем, кто знает: если тебя ждали — это уже плохо.
Он лежал в кресле. Мёртвый. Лицо — спокойное. Глаза — открытые. В руке — стакан. На полу — пепел. На столе — кассета. Одна. Без подписи.
Я проверил пульс. Напрасно.
На столе — пепельница с окурком. Не его. С губной помадой.
Лорин.
Я сел. Включил кассету.
Голос Ли. Слабый, но ясный.
«Если вы это слушаете — значит, я уже мёртв. И, наверное, по делу. Я держал правду слишком долго. У меня был шанс — ещё тогда, когда всё началось. Но я выбрал выжить. Теперь я прошу только об одном — донесите это. Кто бы вы ни были… Я надеюсь, вы не похожи на нас.»
Запись оборвалась.
Я забрал кассету. Забрал бумаги. Вышел.
На улице шёл снег.
Я знал — Лорин была здесь. И я знал — она тоже играла в чью-то игру. Не мою. Не свою.
Я сел в такси. В кармане — правда.
В сердце — пуля.
Оставалось понять: в кого она прилетит первой.