Гессе усматривает духовную опасность того, что жизнь становится только мечтой о жизни.
Подведем итоги нашего исследования, сперва кратко, а затем – более подробно.
Чтение романа «Игра в бисер» стало для нас демонстрацией метода философской филологии. В этом методе соединяются 1) искусство чтения, которым в той или иной степени владеет любой разумный человек, и 2) разумная цель чтения, так как мы читали роман ради познания истины о мире и человеке.
Далее мы выяснили, что под игрой в бисер Герман Гессе тоже понимает упражнение в искусстве чтения, и в частности, чтения самого романа «Игра в бисер».
Таким путем мы пришли к глубокой философской и филологической проблеме: понятная речь понятна лишь понимающим. С помощью указаний в романе Гессе мы установили, что наше мирное чтение спокойного романа на самом деле происходит над пропастью: пропастью непонимания, глупости.
Так как Гессе установил для себя, что пропасть эта разверзлась в истории Европы, то философия романа «Игра в бисер» оказывается боевой, критической. Критика эта ведется с точки зрения эстетического образца, каковым Гессе считает классицизм (XVI-XVIII век). Он критически относится к закончившейся уже эпохе романтизма. Еще более жестоко Гессе критикует свое время (конец XIX – начало XX века). Эта критика современности может быть полностью приложена и к нашему времени, хотя от Гессе нас отделяет столетие.
Таким образом, мы можем точнее определить роман «Игра в бисер» как антимодернистский, в котором критика ведется со стороны безвластного судии своего века.
Гессе критически, аналитически рассматривает идеал созданной им Касталии и обнаруживает, что он не идеален. Без восторга смотрит Гессе и на своего главного героя, то есть, в какой-то степени, на самого себя. Иозеф Кнехт оказывается подходящим материалом для мысленных экспериментов, но не более того. В пространстве романа Гессе пытается установить: так уж ли бесповоротно превращение человека Нового времени в существо без внешнего и внутреннего закона.
Следующая тема, которую исследует роман, это вопрос о власти и связанная с ним критика безвластия. Новый человек освободился от власти Церкви и государства, и в результате сам сделался безвластен.
Так вместе с Гессе мы переходим от анализа свободы к безвластию, а от безвластия – к беспорядку духовному, личному и общественному.
Гессе анализирует и осуждает духовный беспорядок, как он проявляется в истории, науке, искусстве. Беспорядок, в частности, проявляется в том, что история становится только воспоминанием об истории, мечтой о личной и национальной истории. Культура в этих условиях превращается в воспоминание о культуре.
На самом высоком уровне обобщения мы обнаружили в романе критику второй реальности. Гессе усматривает духовную опасность в том, что жизнь становится только мечтой о жизни, воспоминанием, рассказом, но не жизнью.
Развеять все мечты, вернуться к твердой реальности, где властвует Бог, вот какое направление мысли мы обнаружили в романе. При этом, я не утверждаю, что Гессе прошел в этом направлении последовательно и до конца.
Сложив вместе то, что мы выделили в качестве понятных блоков (Порядок, Власть, Историю, Культуру, Жизнь), мы отчетливо видим основную проблему «Игры в бисер». Гессе задумался над тем, как соединить деяние с разумом, мысль с действием, мыслителя и деятеля, Касталию, Церковь и общество. Он пришел к выводу, что игра в бисер (то есть просто чтение) нужна, чтобы правильно, а не мечтательно отнестись к реальности, истории, культуре, человеку и обществу.
Гессе не предлагает философского решения поднятых им проблем: «Речь понятная понятливым», «Самооткровение личности», «Соединение деяния с разумом». Если угодно, он достигает большего: познавая и подчиняясь истинам, изложенным в романе, мы, его читатели, учимся подчиняться власти истины. Читая, мы учимся внимать понятной речи и быть понятливыми.
Деяние и разум, литература, мысль и жизнь соединились в тебе, уважаемый читатель. Или не соединились. И если нас постигла в этом неудача, то виноват не Гессе, а мы сами.
Такой оценкой определяется наше отношение к роману и объясняет, зачем мы его читали.
Следующая глава: Метод философской филологии