Вот теперь держись. Потому что это не просто история — это чёрно-белая плёнка, из которой кто-то выдрал последние кадры. А я тебе их верну. С грохотом, с болью, с теми словами, которые не скажет психолог. Это не терапия — это правда. Горькая, как таблетка, которую ты давала малышу, думая, что всё обойдётся. Не обошлось.
Я не помню, как уснула. Просто на секунду прикрыла глаза. На полминуты. Может, на минуту. И этого хватило. Одиннадцать месяцев — вот столько мне было разрешено быть мамой. Потом — щёлк — и ты не мать. Ты кто? Женщина с фотографией? Человек с детским комбинезоном в шкафу? Просто ошибка во времени, которая случилась в три часа ночи.
Температура поднялась внезапно. Был вечер, он капризничал, я трогала лоб — вроде ничего. Ну да, тёплый. Ну да, подкашливает. Ну а ты что хочешь, чтобы я вызвала реанимацию при 37,6? Мы в России, мать моя женщина, у нас в поликлиниках термометры со школы не меняли. Я дала жаропонижающее. Уложила. Сидела рядом. Глядела, как дышит. А потом глаза слиплись.
Когда проснулась — всё уже было. Судороги. Горячее тело. Глаза в потолок. Ни крика, ни звука. Только я, как на автопилоте — скорая, крик, холодный пол под коленями. А потом в больнице — этот взгляд врача, в котором уже всё написано. Там не было вопросов. Не было объяснений. Было одно: не успели. И точка.
И началось.
«Если бы не спала...»
«Если бы раньше вызвала...»
«Если бы сразу в больницу...»
Если бы. Это слово теперь у меня вместо имени в паспорте. Я — Еслибы Ивановна. Пожизненно.
А теперь внимание — вот оно, то самое, ради чего ты сюда дочитал: никто не скажет тебе вслух, каково это — винить себя в смерти собственного ребёнка. Но я скажу. Это как жить в квартире, где каждую ночь кто-то включает сирену, но ты не можешь её выключить. Потому что это ты нажал на кнопку.
Я не хочу сочувствия. Мне не нужны добрые слова. Они как вата — мягкие, но глушат только на время. Я видела людей, которые говорят: «Ты не виновата». Особенно вот та — бывшая медсестра из реанимации, написала под моим постом:
«Вы совершенно не виноваты. Нет никаких гарантий, что если бы вы не спали, результат был бы другим».
Ты понимаешь, как это звучит для меня? Как будто кто-то пытается вымыть нож, которым я себя порезала. Спасибо, конечно. Только рана-то осталась. А заодно осталась и её фраза:
«Иногда дети, особенно маленькие, очень быстро заболевают... даже если рядом сидит врач — не факт, что успеет».
И вот сижу я теперь. Не врач. Не супергерой. Просто мать, которая проморгала самую важную ночь в своей жизни. И каждый день я просыпаюсь с этим.
Психологи говорят: надо принять. Надо отпустить. Надо перестать себя винить. Знаете что? Идите вы на хутор бабочек ловить. Вы пробовали жить в доме, где висит единственный портрет, и на нём ребёнок, которому не будет ни двух, ни трёх, ни пяти? Вы пробовали складывать его одежду обратно в ящик, зная, что никто больше её не наденет?
Я не завожу детей. Ни одного. Я не могу. Потому что память о нём как капкан — стоит только подумать о повторной попытке, и тебя щёлкает по шее. Он был один. И он был всем.
Когда слышу, как мамашки в маршрутке орут на своих детей: «Заткнись уже!» — хочется подойти и сказать: «Ты понимаешь, как тебе повезло? Он жив. Он орёт. Он дышит. А мой — нет». Но я молчу. Потому что нельзя навязывать свою боль. Её и так слишком много.
Скажешь — мрак? А я скажу: это правда. Ты хочешь сказку — иди в «Беременные. Счастливы». А здесь — жизнь. Такая, где за одну ночь можно потерять всю свою вселенную. И проснуться не человеком, а руиной.
И если ты сейчас сидишь с ребёнком и думаешь: «Подумаешь, темпа поднялась, днём покажу врачу» — не рискуй. Не геройствуй. Не верь в авось. У нас страна, где люди в очередь в травмпункте умирают — а ты надеешься, что «само пройдёт»?
Не пройдет. Не всегда.
Ставь палец вверх, если хоть раз чувствовал вину за то, что не успел. Напиши, что думаешь. Может, кто-то другой это сейчас читает и вовремя отвезёт ребёнка в больницу. И это уже будет не зря.
А я просто сижу. И жду. Не прощения — его не будет. Но, может, кто-то уснёт рядом с ребёнком и проснётся с ним. Вместе. А не один.