Надежда аккуратно разложила по тарелкам тефтели в томатном соусе. Из духовки доносился аромат запечённой картошки, на столе уже стояли салат, хлеб и компот в графине. С кухни доносился уютный звон посуды, и всё казалось почти как раньше — пока не раздался голос свекрови:
— Я же просила не ставить тарелки на край стола, — строго сказала Зинаида Петровна, заходя в кухню. И убери эти салфетки скучные. — У нас не столовая, а дом. Здесь должно быть по-домашнему.
Надежда молча поправила тарелку. Она уже давно не спорила. Да и зачем? Муж всё равно вставал на сторону матери, как только та начинала говорить строгим тоном.
Прошёл ровно год, как они с Андреем переехали к свекрови. «Временно», — говорили в самом начале. «Пока на ипотеку накопим». Но временное растянулось, словно жвачка, а разговоры о переезде с каждым месяцем звучали всё реже.
Надежда продолжала работать — она трудилась в онлайн-школе, вела уроки по литературе. Деньги капали, но небольшие. Андрей же недавно сменил работу и теперь ездил на другой конец города, возвращаясь усталым и раздражённым. А дома его ждала мать — вечно недовольная, вечно наблюдающая.
— А ты чего сидишь? — обратилась Зинаида Петровна к сыну, который с утра уткнулся в телефон и не помогал. — Надя с утра на кухне крутится, а ты хоть бы воды подал. Женился — будь мужиком.
Андрей промычал что-то невнятное, не отрывая взгляда от экрана. Надежда ничего не сказала, лишь продолжила расставлять приборы.
— Это у вас поколение такое, — вздохнула Зинаида Петровна. — Всё через силу, всё в напряг. Я вот в двадцать два года уже двух детей поднимала. А ты? Только в кастрюлях ковыряться умеешь. Хоть бы порядок в зале навела.
Надежда замерла. Хотелось бросить вилку и уйти. Но сдержалась.
— Я убиралась вчера, — тихо ответила она.
— Ты вчера только пыль протёрла, — отрезала свекровь. — Уборка — это когда всё сияет. А так — как квартирантка себя ведёшь. Пришла, поела, ушла. Ни уюта, ни заботы.
Надежда обернулась.
— Простите, а я, по-вашему, тут кто?
— Вот именно! — с вызовом произнесла Зинаида Петровна. — Я уже сто раз хотела сказать. Ведёшь себя, как будто тебе все должны. А ты вообще кто в этом доме? У тебя тут даже прописки нет. Сын мой тебя сюда привёл, а сама ты тут — никто. Квартирантка!
В комнате наступила тишина. Даже Андрей оторвался от телефона. Надежда почувствовала, как что-то внутри неё надломилось. Она смотрела на свекровь и вдруг поняла — дальше будет только хуже.
— Если я тут никто, — чётко произнесла Надежда, — то и готовить я тут не обязана.
Она сняла фартук, повесила его на крючок и вышла из кухни. Зашла в спальню, села на край кровати. Руки дрожали. Хотелось плакать, но слёзы почему-то не шли.
Через пару минут в комнату зашёл Андрей.
— Надь, ты чего? Мама вспылила. Ну с кем не бывает?
— Я не твоя квартирантка, Андрей, — спокойно ответила Надежда. — Но если для вашей семьи это так, я не стану доказывать обратное. Я не обязана.
— Ну ты же знаешь, у неё язык острый, — замялся он. — Она не со зла.
— А ты? — Надежда посмотрела прямо. — Ты тоже не со зла молчал, когда она меня оскорбляла?
Андрей вздохнул, сел рядом.
— Просто... ты же сама понимаешь. Мы пока не можем снимать жильё. Нам тяжело. Она нам помогает.
— Помогает? — Надежда усмехнулась. — Это помощь? Когда тебя унижают каждый день, следят, как ты посуду моешь, и считают, сколько раз ты за день вышла из дома?
— Надь, не начинай, — поморщился Андрей. — Не сейчас.
Она встала.
— Сейчас — как раз тот момент, когда я начну. Или ты думаешь, что я буду терпеть, пока она мне в лицо скажет, что я зря родилась?
— Ну ты утрируешь, — буркнул он.
Надежда глубоко вдохнула.
— Я не буду ни готовить, ни убирать. И я не обязана сидеть и слушать, как меня называют квартиранткой или относятся как к прислуги. У вас тут свои правила? Хорошо. Я выхожу из игры.
— Куда ты пойдёшь?
— Пока не знаю. На пару дней к Тане. Там разберусь.
— Ты серьёзно? — Андрей встал.
— Серьёзнее не бывает.
Она начала собирать вещи. Быстро, без истерик. Только внутри всё сжималось. Как она дошла до такого? Почему он даже сейчас не пытается её остановить?
А за дверью снова послышался голос Зинаиды Петровны:
— Ну и пусть уходит! Я ж говорила — с ней только проблемы. Таких сейчас по объявлениям сотни. А моя квартира — не гостиница.
Надежда застыла. Потом продолжила собирать сумку. Она уйдёт. И если он не пойдёт за ней — значит, всё правильно. Мы не семья.
Андрей стоял в дверях и смотрел, как она молча складывает рубашки, косметичку, ноутбук.
— Надь, ну ты серьёзно всё испортишь из-за пары слов?
— Не из-за пары слов, — отозвалась она, не глядя. — А из-за того, что год я жила, будто на птичьих правах. Из-за твоего молчания. Из-за постоянного ощущения, что я в чужом доме.
Он подошёл ближе.
— Слушай, это временно. Ну правда. Мама просто переживает. Ей тяжело принять, что я взрослый, что у нас с тобой своя семья.
Надежда застегнула сумку.
— У нас с тобой не семья, Андрей. Если бы была — ты бы встал за меня. Хоть раз.
— Не драматизируй, — пробормотал он.
— Я не драматизирую. Я просто устала.
Она подняла взгляд. Спокойный, ясный. Без слёз.
— Я не выгоняю тебя из своей жизни, — сказала она. — Но если хочешь, чтобы я вернулась, начни строить нашу жизнь, а не продолжай жить в маминых стенах.
Андрей опустил глаза.
Надежда вышла из комнаты, прошла мимо кухни, где Зинаида Петровна вытирала руки о полотенце и бросила в спину:
— Только не забудь ключ оставить. А то потом бегай за тобой.
Надежда даже не ответила. Дверь за её спиной захлопнулась глухо, беззвучно. В подъезде было душно и пахло чем-то жирным.
Таня, подруга со студенческих времён, встретила её с горячим глинтвейном. Выслушала всё без перебиваний, а потом сказала:
— Знаешь, ты даже не злишься. Это самое страшное. Ты выгорела. А значит, назад уже не вернёшься. Только вперёд. Я горжусь тобой, что ты решилась на перемены.
— А если я хочу вернуться? — Надежда поставила кружку на подоконник. — Но в другую версию той жизни. Где меня уважают.
— Тогда тебе нужен другой Андрей, — сухо заметила Таня.
— Или Андрей, который поймёт, — Надежда вздохнула.
Она осталась у Тани на неделю. За это время ни муж, ни свекровь не позвонили. Ни разу. Лишь на четвёртый день пришло сообщение от Андрея: «Ты в порядке?» и через пару часов: «Когда вернёшься домой?»
Она прочитала и закрыла мессенджер.
На восьмой день Таня вернулась поздно с работы, а Надежда сидела в кресле и листала сайты аренды. Искала жильё. Хоть какую-то малосемейку. Хоть комнату. Хоть угол, но свой.
Телефон зазвонил. Андрей.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Ты... где ты сейчас?
— У Тани.
— Понятно. Слушай, ты не могла бы приехать? Мама уехала к тёте в Подольск, на пару дней. Я хочу поговорить. Один на один.
Она молчала.
— Я не буду тебя уговаривать. Просто хочу, чтобы ты услышала.
— Ладно. Завтра вечером.
В квартире было тихо. Слишком тихо. Без шагов Зинаиды Петровны, без щёлканья выключателей, без вечного звона посуды.
Андрей сидел на диване. Перед ним на столе — два листа бумаги.
— Я посмотрел пару квартир, — начал он. — Нашёл подходящую. Маленькая, но уютная. Хочу снять. И жить там с тобой.
Надежда подошла ближе. Взглянула на документы.
— А мама?
— А мама пусть остаётся здесь. Я взрослый мужик, Надь. И это должен был понять ещё год назад. Ты права. Я тебя не защищал. Всё терпел, надеясь, что оно само рассосётся. Но не рассосалось. Ты ушла. И мне стало пусто. Не потому, что ты обиделась. А потому, что я тебя теряю.
Она присела рядом. Взяла лист в руки. Рукопожатие у него дрожало.
— А если она не простит? — спросила она.
— Пусть не простит. Это мой выбор.
— А если я не прощу?
Он повернулся к ней.
— Надь, если ты не вернёшься, я пойму. Но если у нас ещё есть шанс — я хочу начать с чистого листа. Только ты и я.
— И квартира?
— И квартира. Пусть съёмная, пусть на окраине. Зато своя. Без посторонних глаз. Я понимаю, что будет не просто, но я буду стараться, ты не разочаруешься во мне.
Надежда долго смотрела на него. Потом сказала:
— Тогда я приеду. Помогу выбрать. И мы вместе подпишем договор.
— Вместе.
Они просидели рядом молча. А потом стали обсуждать новую жизнь. Надежда впервые за долгое время улыбалась, не натянуто, а по-настоящему. Ещё не всё было потеряно. Но и прощено ещё не было.
На следующий день они вдвоём поехали смотреть квартиру. Дом был старенький, но чистый, с ухоженным подъездом и запахом варёной гречки, доносившимся с первого этажа. Двушка на третьем — светлая, с широкими подоконниками и скромной мебелью. Ничего особенного, но Надежда сразу почувствовала — здесь можно дышать. Без контроля. Без чужих взглядов.
— Не роскошь, — сказал Андрей, осматривая кухню. — Но по сравнению с маминым театром — просто дворец.
Надежда улыбнулась, хотя где-то в глубине ещё звенело: «Если я тут никто…» Ей было важно, чтобы он понял: дело не в словах, не только. А в том, как долго он позволял этим словам звучать.
— Берём? — спросил он.
— Берём, — кивнула она.
Переезд занял два дня. Андрей паковал вещи молча, не комментируя. Лишь один раз, держа в руках семейное фото в рамке, спросил:
— Думаешь, мама когда-нибудь поймет что была не права?
Надежда только посмотрела на него — и он сразу понял, что не время.
— Ладно. Неважно.
Они переехали. Купили чайник, покрывало, несколько тарелок. Стены были пустыми, но Надежда чувствовала — наконец-то это их пустота. Без претензий. Без подслушивающих стен. Без постоянного ощущения, что ты «в гостях на птичьих правах».
Первую ночь спали на матрасе. Андрей шутил, что «почти романтика». Надежда смеялась, но где-то под этим смехом всё ещё дрожала настороженность. Было хорошо, но ей не хотелось снова довериться слишком быстро.
Через неделю позвонила Зинаида Петровна.
— Андрей, ты не хочешь объяснить, что происходит? Ты куда съехал? Почему я узнаю от соседки?
Он вышел на лестничную площадку, чтобы поговорить.
— Мы с Надей решили жить отдельно, мам. Мы взрослые. У нас своя семья.
— Какая, к чёрту, семья? Вы поженились наспех, без денег, без своего угла, а теперь вдруг королями себя возомнили?
— Мам, пожалуйста...
— И что это за бабы теперь пошли?! Она даже не извинилась! Сидела на моей шее, ела мою еду, пользовалась водой и электричеством, а теперь...
— Мам, я же отдавал тебе часть зарплаты, что ты такое несешь, — прервал он. — Ты больше не говори так. Я слушал тебя слишком долго. Теперь хватит. Мы начинаем всё сначала. Если хочешь — приходи в гости, предупредив заранее. У нас теперь свои правила.
Он положил трубку. Впервые — не с ощущением вины, а с лёгким, почти детским облегчением. Возвращаясь в квартиру, он почувствовал: будто сняли тяжёлое одеяло, под которым он год не мог дышать.
Через месяц Надежда устроилась на вторую подработку — в школу. Андрей подыскал подработку по выходным. Они не богатели, но начали жить своей жизнью: планировать, ошибаться, спорить о цвете коврика в ванной.
Однажды вечером, уже после восьми, Надежда пришла с работы уставшая. Андрей встретил её на пороге:
— Я приготовил макароны. Без катастроф. Даже не слиплись.
Она рассмеялась. Сняла куртку. Присела за стол. Он наливал чай, рассказывал о заказчике, который всё перепутал, и она слушала, впервые за долгое время чувствуя себя не чужой, а женой, человеком, которого ценят.
Однажды Зинаида Петровна всё же пришла. Не позвонив. Не предупредив. Просто позвонила в дверь.
— Проходи, могла бы и позвонить, — сказал Андрей. — Но только если не будешь снова оскорблять мою жену.
Она молчала. Глаза бегали по квартире. Скромно. Чисто. Но не её. И в этом — главная обида.
— Я вам тут принесла... варенье. Сама варила.
— Спасибо, — сказала Надежда, беря банку.
— Ага, — кивнула свекровь. Помолчала. Потом добавила, глядя в сторону: — Ты, наверное, думаешь, я злая. На самом деле... просто боялась остаться одна. А ты... слишком самостоятельная.
— Это плохо? — тихо спросила Надежда.
— Для меня — неожиданно.
— Понимаю.
Они стояли в кухне молча. Потом Надежда поставила варенье на полку, рядом с чаем. И добавила:
— Мы вам не враги. Но у нас теперь свой дом. Хоть и съёмное жильё, оно уютнее вашего.
Зинаида Петровна кивнула. Уходя, не обернулась. Но и не хлопнула дверью.
Надежда закрыла замок. Вернулась в кухню. Посмотрела на варенье.
— Думаешь, это перемирие?
— Не знаю, — сказал Андрей. — Но, может, первый шаг.
Надежда посмотрела на мужа. Он уже не казался ей мальчиком. Не казался слепым придатком матери. Сейчас перед ней стоял мужчина, с которым она могла — и хотела — строить жизнь.
— У меня есть план, — сказала она и достала из ящика лист бумаги.
— Что это?
— План накоплений на первоначальный взнос. На свою квартиру.
Он улыбнулся.
— Наш дом.
— Наш, — повторила она, снова взглянув на план сбережений. — Только для нашей семьи.
Андрей провёл ладонью по её плечу, чуть сжал — будто благодарил без слов. Они сидели на кухне, в тишине, которую никто не нарушал голосом с кухни или громким вздохом в коридоре.
Вечером Андрей развесил по стенам несколько фотографий: их снимок из Питера, где они были на первом совместном отдыхе; смешное фото с их свадебного вечера, где Надежда в платье держит в руках швабру — конкурс какой-то был. Они смеялись тогда, много смеялись. И вот сейчас, когда он прибивал крючок под полотенце, Надежда снова улыбалась — не из вежливости, не через силу, а как тогда. Как в начале.
Однажды вечером, после ужина, Андрей вдруг сказал:
— Ты знаешь, я рад, что ты тогда проявила характер.
Надежда удивлённо посмотрела на него.
— Потому что если бы ты тогда не ушла — я бы не понял, сколько всего потерять могу. Я думал, держу ситуацию под контролем. А на самом деле просто отмалчивался, пока всё рушилось.
Она ничего не ответила. Только потянулась рукой и коснулась его пальцев на столе.
Весной им предложили переехать на квартиру побольше — друзья уезжали на год за границу и сдавали жильё по знакомству. Площадь больше, ремонт свежий. Они не раздумывали долго. Вечером, собирая вещи, Надежда наткнулась на тот самый фартук, который сняла год назад, когда сказала: «Если я тут никто, то и готовить я тут не обязана». Она провела пальцем по тесёмке, чуть задержалась, а потом сложила его в коробку.
— Выбросишь? — спросил Андрей, проходя мимо.
— Нет, — ответила Надежда. — Это напоминание.
— О чём?
Она посмотрела на него и чуть улыбнулась:
— О том, где всё началось. И где всё могло бы закончиться, если бы не мы.
Он кивнул. Подошёл ближе, обнял её со спины.
— Всё ещё страшно? — прошептал.
— Уже нет, — тихо ответила она. — Потому что теперь я точно знаю: у нас — своя семья. Пусть хоть и в съёме живем, пусть с чужими шторами. Но в доме слышен только наш голос. И пока это так — мы в безопасности.
И в тот вечер, уже в новой квартире, когда они устроили свой первый ужин на коробках и старых подушках, Надежда подняла бокал, и сказала:
— За нашу семью.
А Андрей взял её ладонь и просто кивнул. И этого — было достаточно.