Мамочка
Степан потупил взгляд в чашку с остывшим чаем. Наталья знала этот жест — так он всегда делал перед неприятным разговором. За двадцать лет брака она изучила каждую его привычку, каждую морщинку на лице.
— Нам надо серьезно поговорить, — выдавил он наконец.
— О повышении? — она попыталась улыбнуться. — Передумали давать?
— Нет. Это... У меня есть сын.
Чашка выскользнула из ее рук, но не разбилась — просто покатилась по столу, оставляя коричневую дорожку. Наталья смотрела на эту дорожку и думала, что вот так же сейчас катится куда-то вся ее жизнь.
— Шесть лет ему, — продолжал Степан, не поднимая глаз. — Мать умерла. Рак. Ее родня старенькие, не могут. Если я не заберу — в детдом отправят.
Наталья встала, подошла к раковине. Руки дрожали, когда она выливала недопитый чай.
— Все с тобой понятно, — сказала она ровным голосом. — Когда привезешь?
— Ната...
— Когда?
— В субботу.
Она кивнула, опустила последнюю тарелку в сушилку с таким грохотом, что задребезжали стекла в серванте.
— Все с тобой понятно, — повторила она. — Забираем. Раз уж ты теперь молодой папаша.
В дверях обернулась:
— И да, комнату Ксюшину освобожу. Не в нашей же спальне ему жить.
Дочери она позвонила в тот же вечер. Ждала истерики, обвинений в адрес отца, но Ксения выслушала молча.
— Мам, а ты как?
— Нормально. Что мне сделается.
— Не ври. Я же слышу.
— Ксюш, я правда нормально. Просто... двадцать лет, понимаешь? Думала, знаю человека.
— Приехать?
— Не надо. У тебя сессия скоро. Учись давай.
В субботу на пороге появился курносый мальчишка с вихрастым чубом. Степан нервно переминался сзади, держа в руках потертый рюкзачок — все имущество ребенка.
— Это Славик, — представил он сына.
Наталья присела на корточки, разглядывая мальчика. Господи, ну копия же Степан в детстве. Те же карие глаза, тот же упрямый подбородок.
— Привет, Славик. Я тетя Ната.
Мальчик молчал, только смотрел внимательно, будто изучал.
— Он не говорит, — тихо сказал Степан. — После того случая в лесу.
— Какого случая?
— Потерялся в четыре года. Гроза была, искали сутки. Нашли — а он уже не разговаривает.
Наталья протянула руку, чтобы погладить ребенка по голове, но Славик отшатнулся, прижался к косяку.
— Ладно, — она поднялась. — Пойдем, покажу твою комнату.
Устроились быстро. Славик оказался на удивление самостоятельным — сам заправлял постель, складывал одежду, убирал игрушки. Только вот эти странности... Чашку всегда поворачивал ручкой вправо. Кашу мешал ровно три раза по часовой стрелке. Перед сном обязательно выстраивал тапочки параллельно кровати.
— К врачу его надо, — сказала Наталья мужу через неделю.
— Возил уже. Говорят, психологическая травма. Может заговорить, а может и нет.
— А может, просто хороший специалист нужен? В Москву съездить?
— Найдем, обязательно найдем.
Но время шло, а подходящего врача все не находилось. Наталья привыкла к молчаливому мальчику, который целыми днями возился с конструктором или смотрел в окно, прижавшись носом к стеклу.
— Гулять пойдем? — спрашивала она после обеда.
Славик кивал, натягивал курточку и семенил рядом, старательно обходя лужи.
Она так и не смогла его полюбить. Кормила, одевала, водила гулять — но все это было как будто через силу. Чужой ребенок. Плод измены. Живое напоминание о том, что двадцать лет брака оказались иллюзией.
В тот июньский день они пошли другой дорогой — через соседний двор. Солнце слепило, асфальт дышал жаром. На пешеходном переходе Наталья взяла Славика за руку — здесь дорога резко поворачивала, видимость была плохая.
Потом все случилось одновременно. Визг тормозов. Удар. Боль, пронзившая спину. И детский крик:
— Мама! Мамочка!
Она лежала на горячем асфальте и не могла пошевелиться. Но видела — Славик сидит рядом, теребит ее платье, и по его щекам текут слезы.
— Мамочка, вставай! Мамочка!
Он говорит, мелькнула мысль перед тем, как сознание погасло. Мальчик заговорил.
Очнулась она в больнице. Степан сидел рядом, держал за руку.
— Слава богу! Ната, как ты?
— Славик... где Славик?
— Дома, с Ксюшей. Она приехала. Не волнуйся, с ним все хорошо.
— Он... он говорил?
Степан покачал головой:
— Нет. Молчит. Но врачи сказали, это нормально — стресс.
Когда через неделю Наталья вернулась домой, в квартире ее встречали шариками и транспарантом "Добро пожаловать!". Ксения кинулась обнимать, Степан суетился с костылями.
А Славик стоял в дверях гостиной. В новеньком синем костюмчике, причесанный, серьезный.
Наталья, опираясь на костыли, подошла к нему. Хотела что-то сказать — извиниться, что не уберегла, что была холодной, что...
— Мамочка! — Славик бросился к ней, обхватил за талию. — Мамочка дома!
В комнате повисла тишина. Ксения ахнула. Степан замер с букетом в руках.
А Наталья опустилась на здоровое колено, положила руки на плечи мальчика.
— Да, милый. Я твоя мама. И я тебя очень люблю.
— Правда? — он смотрел на нее снизу вверх этими карими степиными глазами.
— Честное слово.
— И больше не уйдешь?
— Никогда.
За столом Наталья усадила Славика на место главы семьи.
— У нас с тобой сегодня новоселье, — объяснила она удивленному мальчику. — Новая жизнь начинается. А в новой жизни ты — мой самый главный человек.
Степан молча кивнул. Ксения улыбнулась и потрепала братишку по вихрам.
А Славик, уплетая торт, болтал без умолку — рассказывал про конструктор, про кота во дворе, про мультики. Наталья слушала этот детский щебет и думала: как же она могла считать его чужим? Родней не бывает.
Можно ли полюбить чужого ребенка как родного? Или кровное родство — это не главное?