Еврипид и афинский театр
Еврипид - великий древнегреческий трагик пятого века до нашей эры, века расцвета афинского театра, афинской демократии, философов. А также века греко-персидских и пелопонесской войн. Конечно, о героях столь седой древности известно не так много подробностей, поэтому Татьяна Гончарова пишет биографию не только Еврипида, но и этого бурного века в жизни Древней Греции. Однако, самым главным в жизни Еврипида было служение Мельпомене, поэтому все его поиски правды о жизни и человеке мы видим через призму трагических соревнований на дионисийских торжествах:
“В месяце Посейдоне (в конце декабря — начале января), когда начинали разливать и пробовать молодое вино, справлялись Сельские Дионисии, в Гамелеоне (январе — феврале) — Ленеи и, наконец, от 8 до 13 Элафеболиона (март — апрель) праздновались Великие, или Городские, Дионисии — блестящее торжество, на которое собирались все жители Аттики и приезжали гости из соседних греческих городов. И все это в честь Диониса, древнего бога вечно текущей, неиссякаемой жизни, бога вина и веселья, пришедшего в Элладу неведомо когда с таинственного востока. В честь этого бога подвыпившие аттические поселяне издавна устраивали шествия ряженых, изображая сатиров и вакханок — свиту Диониса” “понадобилось время, чтобы афинский театр стал политической трибуной, и истинной школой нравственного воспитания, и высшим таинством сопереживания, постижения — через традиционные, всем известные мифологические сюжеты и весьма условные, почти лишенные личностных очертаний образы — своей собственной сути, собственной судьбы каждого из сидящих в театре Диониса, для которых извечные парадигмы жизни оказывались столь же непреложными, как и для героев Троянской войны. Катарсис — очищение собственной души через приобщение к чужому страданию — вот что стало великим смыслом античной трагедии”
Театр возник как светская форма дионисийских мистерий. Более того, говорят, Эсхил, будучи родом из Элевсина, привнес в театр элементы элевсинских мистерий, совершавшихся в честь богини Деметры и посвященных идеям смерти и возрождения, которые разглашать не полагалось. По крайней мере, его за это позже судили. Детство Еврипида было освящено трагедиями Эсхила. Если верить Аристотелю, то именно Эсхил ввел в действие, помимо хора во главе с корифеем и актера, второго актера, и это позволило существенно расширить диапазон возможных сюжетов. Постепенно то, что было видом молитвы, превращалось в диалог, рассуждение. Большая часть пьес Эсхила, к сожалению, утрачена. Они и не были предназначены для сохранения. Это были сценарии для единственного представления во время дионисий. Вероятно, поэтому сохранялись только самые популярные, которые люди были готовы учить наизусть и цитировать друг другу. Сейчас мы можем прочитать Персов (про разгром Ксеркса при Саламине), Просительниц (50 сестер Данаид ищут в Аргосе убежища от принуждения к браку), Семеро против Фив (про осаду Фив союзом пелопонесских вождей, здесь Эсхил словно предсказал печальную судьбу Афин), трилогию про Ореста (на каждое состязание автор предоставлял три трагедии и одну комедию) и, вероятно, Прометея прикованного. Это был тот золотой стандарт, который воспитал Еврипида.
Старшим современником Еврипида был Софокл, афинянин из предместья Колон. Софокл тоже реформировал театр, увеличил число актеров до трех, усовершенствовал декорации и маски. Однако, он еще дальше отошел от литургического действа, углубляясь в переживания героев, не властных над своей судьбой. От Софокла сохранилось уже больше пьес, три из которых посвящены истории Эдипа. В честь своей малой родины он написал трагедию Эдип в Колоне про скитания Эдипа, который уже встретил свой Рок, убил, не ведая сам, своего отца, женился на матери. История Эдипа, который встретил свою судьбу именно на том жизненном пути, который он избрал, чтобы избежать страшного предсказания - это эталонная история о том, что человек не властен над собой, что его ведет Рок, и единственная его задача - достойно исполнить свой путь. Эдип, узнав, что он совершил, выкалывает себе глаза, ведь и до этого он был слеп перед хитросплетениями судьбы.
Однако, роль неумолимого Рока в судьбе человека казалась Еврипиду сомнительной. Внимательный ученик философов, он видел, что причинно-следственные связи обусловлены зачастую и свободным выбором людей (или тем, что мы таковым считаем), что наши страхи, любовь, сомнения решают не меньше, чем “воля богов”: "В отличие от Софокла Еврипид возлагал на самих же людей всю меру ответственности за неустроенность их бытия, не оставляя или почти не оставляя места враждебным человеку богам и судьбе, и за это его не любили в такой же мере, в какой уважали Софокла, считая мудрость сына Мнесарха несправедливой и злой."
Это исследование человеческой природы, границ ее возможностей, глубин падения и пределов вдохновения и было целью его трагедий. Это всегда почти были трагедии. Только под конец своей жизни в Афинах он стал писать то, что мы бы сейчас назвали мелодрамами, потому что все в Афинах уже устали от войны, предвидели поражение и были не в состоянии переваривать ничьи нравоучения, да и сам Еврипид устал. Удивительным образом именно эти эскапистские драмы имели у зрителей успех, в то время как почти все его творчество предыдущих лет постоянно подвергалось нападкам за то, что он показывает только самое страшное в человеческой природе и не учит ничему светлому (ставит “чернуху”, как говорят люди, окруженные ей в реальности, желая от искусства наркотического ухода в мир прекрасного).
В трагедиях Еврипида мифы, к исконной жестокости которых все уже привыкли, предстают в новом свете, потому что его герои и героини психологически достоверны. Поэтому, когда Медея убивает своих детей или Одиссей приказывает сбросить маленького сынишку Гектора с крепостной стены, это не то же самое, что услышать об этом в эпической песне. Он говорит об этом, не стесняясь тех чувств, которые породили эти действия и тех, которые последовали за ним. А зрителям хотелось бы, чтобы эпические события не сопровождались чувствами: "Теперь, обращаясь к его творчеству, одни видят в нем убежденного рационалиста, безбожника, воинствующего ниспровергателя традиций, другие же считают, что он был человеком глубоко религиозным. Верно и то и другое, ибо презрительный отказ от олимпийской религии, насмешки над гомеровскими богами, жрецами, оракулами и гаданиями («И что такое прорицатель? Мало он скажет правды и, сказав удачно, налжет…») сочетались у сына Мнесарха с глубинной, необъяснимой верой в некий Высший закон, который есть Высшая справедливость и который правит нашим столь далеким от совершенства миром — «тот закон, что властвует над нами, ведь по закону верим мы в богов и правду от неправды различаем». Что же касается Зевса ли, Аполлона ли, других ли привычных богов, то вряд ли они могли, по мысли поэта, мудро править людьми, поскольку сами они несправедливы, жестоки, лживы и непостоянны, о чем свидетельствуют все их дела, отраженные в древних сказаниях."
Для погружения в древнегреческий театр советую посмотреть серию лекций Николая Гринцера для Арзамас
А также видео писателя и филолога Образцова, он очень увлекательно рассказывает про тему Рока в произведениях главных греческих трагиков, Эсхила, Софокла и Еврипида.
Еврипид и философия
"Прилежный последователь Анаксагора и почитатель Гераклита, всегда считавший разум и знание высшим достоянием и благом человека" пишет про Еврипида Татьяна Гончарова. Анаксагор это тот, кто предложил одну из первых теорий об устройстве космоса, говорил, что солнце это не бог, а раскаленный булыжник размером с Пелопонесс, объяснил солнечное и лунное затмения, а также предположил, что вселенная возникла в результате вращения первоначальной смеси семян всех вещей, а во вращение мир привел Разум. Он был родом с ионийского побережья (греческие колонии в Малой Азии, на побережье современной Турции, где я имею сейчас удовольствие экпонировать свое тело свету раскаленного булыжника) и впитал в себя все революционные размышления философов милетской школы, а затем, переехав в Афины и став одним из приближенных Перикла, распространил их и в Аттике. Ученик Анаксагора коренной афинянин Архелай был учителем Сократа, который в свою очередь воспитал Платона. Такова ранняя биография западной философии.
И Гераклита, еще одного малоазийского философа, конечно, все помнят по фразе “все течет, все меняется”. А еще он был прародителем диалектики. Когда все досократики искали архэ - первоэлемент всего сущего, он предположил, что дело не в элементах, а в их взаимодействии. Что новое рождается из борьбы противоположностей. Еврипид глубоко воспринял эту идею, хотя и с горечью наблюдал ее воплощение в войнах между Афинами и Спартой. Еврипид развил в своих трагедиях диалектический подход, у него постоянно сталкиваются непримиримые точки зрения, справедливые для своих носителей, но приводящие к чудовищным последствиям.
Еще одним духовным отцом Еврипида был Протагор, один из самых известных софистов, скептик и материалист. Он сформулировал знаменитый тезис “Человек есть мера всех вещей”, который Еврипид также развил в своих трагедиях, движимых человеческими силами, а не волей богов. Софисты вообще были достаточно спорным направлением, поскольку занимались практической философией, за деньги преподавали искусство риторики и умение повернуть любые аргументы в свою пользу. В условиях высоко политизированной жизни демократических Афин на это знание спрос был высок. Что ж, вероятно, на плечи софистов можно переложить часть трагедии греческой демократии, превратившейся во власть демагогов, чутко улавливающих настроения толпы и подыгрывающих им. Еврипиду же вменяли в вину то, что в своих трагедиях он перенял релятивизм морали, проистекающий из риторических инструментов софистов. На самом деле, нет, он пытался показать мир человеческих взаимоотношений во все их сложности, но мораль у него была одна. Однако и сейчас зрители часто ведутся на фестиваль жестокости в популярных шоу, не замечая за этим основной мысли.
Младшим современником Еврипида, всего лет на 10-12 моложе, был Сократ, но тот с софистами все больше спорил. Однако, волновало этих людей одно - как правильно жить человеку. В отличие от Анаксагора, натурфилософия уже меньше интересовала их, возможно, потому, что их зрелые годы пришлись на тяжёлую пору пелопонесской войны и нескольких волн чумы, когда все противоречия между людьми, все их недостатки стократно обостряются, открывая худшие стороны человеческой природы. Кто-то должен был говорить об этом и напоминать о лучших. Возможно, Сократ и Еврипид были друзьями. "По словам античного писателя Элиана, Сократ «любил этого человека за мудрость и нравственный тон его произведений» и, вообще-то не признававший театра, каждый раз ходил пешком из Пирея, где он жил, на представления трагедий Еврипида. Комедиографы уверяли даже, что он помогает сыну Мнесарха писать его заумные произведения..."
Молодость Еврипида пришлась на расцвет Перикла, покровительствовавшего философам, ваятелям, поэтам. У гетеры Аспасии, ставшей позже женой Перикла, собирался настоящий философско-литературный салон, где афинские интеллектуалы обменивались идеями. А затем Еврипид на дионисиях пытался донести эти идеи до зрителей. Но не всем они оказывались близки, простой народ не собирался у Аспасии, простой народ любил старые истории без лишних психологизмов. Еврипид очень редко брал первый приз.
Еврипид и женщины
Самая ранняя из сохранившихся пьес Еврипида - Алкеста. Эту историю знают все советские дети, смотревшие мультфильмы про Геракла. Помните историю Геракл у Адмета?
Адмету была предсказана ранняя смерть, но он мог избежать ее, если вместо него кто-нибудь согласится умереть. Никто не хочет, Адмет идёт по земле и ищет хоть кого-то, кто не хочет жить, но даже слепой бродяга не соглашается на жертву. Голосом Смоктуновского он говорит, что бывают, конечно, моменты, когда жить не хочется, но вот солнышко пригреет - и жизнь в радость. Жизнь за Адмета отдает его жена, Алкеста. У Еврипида основу трагедии составляют переживания Алкесты, ее любовь к мужу, нежелание умирать, готовность к жертве. Мимо проезжает Геракл, узнает о беде в семье у друга и спасает Алкесту из Аида. Ранний Еврипид - романтик. Белинский называл Еврипида «самым романтическим поэтом Греции», «страстным, глубокомысленным философом».
Я пока смотрела в театре только две трагедии Еврипида или, вернее, вариации на них. Но это был, конечно, незабываемый опыт. Первый: Медея в Театре на Таганке. Очень много лет назад. По сцене, заваленной мешками, в хитонах ходили люди, страдающие из-за невозможности жить достойно. Медею, которая помогла Язону добыть золотое руно, предавшую ради него отца, убившую собственного брата, закрывшую себе путь домой навсегда, родившую Язону двоих детей, этот самый Язон теперь выбрасывает как сломанную игрушку, потому что нашел себе игрушку побогаче и помоложе. Ее разрывает от бессилия, хор произносит заунывный речитатив в изложении Бродского, который я запомнила навсегда. Если вдруг есть кто-то, не знающий конца этой истории, то я не буду лишать вас возможности узнать его самостоятельно и очень рекомендую это сделать.
Второй раз случился почти недавно, пару лет назад мы были в театре Виктюка на Федре, основанной на истории о страсти второй жены Тесея к своему пасынку Ипполиту. О том, что эта трагедия в принципе существует, я узнала из Поющих в терновнике, не помню уже, в каком контексте она там присутствовала, но за это я люблю хорошо образованных писателей и писательниц, они открывают перед читателем не только тайники своей души, но и весь мир впридачу. История юноши Ипполита, поклоняющегося девственной Артемиде, орфика, отрицавшего плотскую любовь, которого решила наказать за это Афродита, наслав на его мачеху преступную страсть к нему, была рассказана не раз. Однако, можно усомниться в том, что это история именно Ипполита, а не его мачехи Федры (младшей сестры Ариадны, между прочим). Потому что именно ее борьба с внезапным чувством, муки совести, желание любить и желание умереть занимают зрителя больше, чем добродетельные переживания Ипполита. Уже у Еврипида можно сказать, что Федра это главная героиня, может, потому, что ее страдания делают ее ближе к божественному, чем холодносердая стойкость ее пасынка. Наверное, поэтому у Расина ретеллинг этой истории так и называется Федра. Как и у Цветаевой, по которой собственно и был спектакль у Виктюка. Но всё-таки право первого ретеллинга этой мифологической истории принадлежит Еврипиду, и его из более поздних трактовок не изъять.
Так или иначе, Еврипид почти во всех своих трагедиях раскрывает интересные, неоднозначные женские образы. В Финикиянках он изменяет весьма важный момент в мифах об Эдипе, его мать-жена Иокаста убивает себя не после того, как узнает о том, что пророчество сбылось, а после того, как ее сыновья в междуусобной борьбе убивают друг друга. Еврипид написал эту трагедию почти на исходе Пелопонесской войны между бывшими союзниками, отразившими персов, Афинами и Спартой. Здесь он рисует образ другой женщины, не страдающей в застенке гиникея, а оплакивающей своих сыновей, рожденных для такой судьбы. Эта трагедия является как бы приквелом к Просительницам, написанным чуть раньше, но исследующим ту же тему: "В 423 году под непосредственным впечатлением поражения У Делия Еврипид пишет своих «Просительниц», в которых за традиционным сюжетом из фиванского цикла отчетливо проглядывали печальные события истекшего года: после бесславно закончившейся битвы у храма в Танагре беотийцы отказались выдать павших афинян для погребения, так же, как когда-то отказались фиванцы выдать трупы аргосцев, пришедших с Полиником мечом завоевывать отцовское наследство. Тягостная атмосфера поражения, царящая в этой трагедии (она не понравилась ни зрителям, ни судьям), слишком живо напоминала тот упадок духа и растерянность, которые понемногу овладевали афинянами после каждой из военных неудач, а седые аргосские матери, умоляющие выдать им тела сыновей, «брошенных без погребенья постыдно, горному в пищу зверью», были слишком похожи на осиротевших афинских старух, оставшихся без кормильцев"
Да, еврипидовские женщины были еще одной причиной, по которой в Афинах не любили его трагедии. Греческая женщина могла выполнять только две роли - матери семейства и гетеры (прям как у Жана Эсташа). Обе эти роли были служебными по отношению к тем ролям, которые в обществе выполняли мужчины. Однако у Еврипида женщины оказывались наделены собственной волей: "все его героини выше и глубже по большей части внутренне несостоятельных героев... нападая порой на женщин, он их первый же защищает и сам восхищается бесконечной силой их духа, смелостью сердца, тем неостановимым стремлением защитить свое попранное достоинство".
В Ифигении в Авлиде, написанной уже в изгнании, мы встречаем совсем другую героиню, здесь Еврипид возвращается к жертвенности Алкесты. Ифигения - это дочь Агамемнона. Когда уже все корабли собрались в Авлиде, готовые к отплытию и покорению Трои, в гавани установился многодневный штиль. Калхант предсказал, что в жертву Артемиде должна быть принесена Ифигения. Наверное, все помнят пересказ этой истории в Игре престолов, где Станнис Баратеон заживо сжигает свою дочь ради успеха в бою, предсказанного жрицей Мелисандрой. "Трагичность патриотического сознания в то время, когда родина превратилась, по существу, в убийцу своих детей, нелепость подвига во имя чьей-то корысти, невозвратимая ценность каждой отдельной человеческой жизни, унесенной войной, — все это слилось в Ифигении. Певец героинь мужественных и страстных, неукротимых в любви и ненависти, Еврипид возвратился на склоне лет к образу кроткой и великодушной юницы, словно бы воскрешая трогательную Алкесту своей молодости, также принесшую себя в добровольную жертву. И опять он явил себя глубочайшим психологом и лириком, сострадающим исследователем человеческой души, беззащитной перед недоброжелательством мира."
Книгу эту я читала в рамках марафона Молодой гвардии, объявленного БиблиоЮлией:
Я выбилась из всех графиков, но обещала написать статью, поэтому это постдедлайн публикация. И я ещё не закончила. Чуть позже опубликую вторую часть)