- Своего ребёнка роди - тогда и советы давай, - бросила невестка, даже не посмотрев на меня.
Я растерянно замерла в дверях детской, с бутылочкой в руке.
С кухни донёсся смех. Видимо, она разговаривала по видео. Со своей матерью, наверное. Я хотела было что-то сказать, но голос пропал. В горле встал ком. Я поставила бутылочку на столик - и тихо вышла.
Меня не должно было здесь быть. Это уже не мой дом.
Полгода назад я сама предложила: пусть поживут у меня, пока собирают на ипотеку. У меня двушка, я одна. Сын - с женой и младенцем, а я перебралась на кухню. Скромно, но удобно: сплю на раскладушке, телевизор рядом, всё под рукой. Я не жаловалась.
Сначала всё было по-домашнему. Мы вместе варили бульоны, стирали пелёнки, гуляли с коляской. Я боялась даже дышать лишний раз - не мешать. А потом... потом всё стало меняться.
Невестка перестала звать меня "мамой" и стала называть просто по имени. Сын чаще задерживался на работе, приходил уставший, молчаливый. Вечерами они запирались в комнате, я сидела одна. А когда заходила в детскую помочь - будто тень мешалась.
- Мы сами справимся, - всё чаще говорила она. - Не утруждайтесь.
Но я не утруждалась. Я хотела быть рядом. Хотела, чтобы внук знал мою улыбку, мой голос. Чтобы знал, что у него есть бабушка.
Однажды я зашла без стука - услышала плач. Ребёнок кричал. Она сидела с наушниками, листала ленту на телефоне. Я подбежала, взяла малыша на руки, начала укачивать. И тогда она впервые посмотрела на меня холодно, будто я чужая.
А теперь - эта фраза.
"Своего роди".
Как будто тридцать лет назад я не рожала. Не поднимала, не кормила, не лечила температурящего в три ночи.
Я вышла на лестничную клетку, притворила за собой дверь и сползла на ступеньку. Было тихо. Только за дверью иногда - короткий детский плач. И каждый звук отзывался болью.
Я сидела и думала, что, кажется, больше не могу сюда вернуться.
Но именно в этот момент дверь за моей спиной приоткрылась.
- Ты чего тут сидишь? - спросил сын.
Я подняла голову. А что ему сказать? Что я здесь больше не чувствую себя матерью?
Но я не успела ответить. Из квартиры донёсся голос невестки:
- Пусть сидит. Ей же нравится делать из себя жертву.
Я встала.
И ушла - не обернувшись.
Продолжение будет - но я ещё не знала, что этим всё только начиналось.
Я ночевала у подруги. На раскладном кресле, с видом на батарею и кошку, которая всё утро пыталась залезть ко мне под одеяло.
- Ты серьёзно? - удивлялась Лена, - Ты ради них кухню отдала? Ты вообще в своём уме?
Я не спорила. Потому что сама не знала. Тогда мне казалось - это нормально: помочь, уступить, подвинуться. Сын - мой мальчик, пусть ему будет легче. Я не для себя жила.
- А они? - Лена выпрямилась. - Они для тебя что делают? Хоть спасибо сказали за эти месяцы?
Я промолчала. Потому что не сказала даже я. Не попросила. Не объяснила. Просто - ушла. И вот теперь сижу у подруги в её двушке с обоями в цветочек и думаю, куда мне дальше.
Через пару дней сын позвонил. Голос у него был уставший, но ровный:
- Мам, ну чего ты обиделась-то? Никакого конфликта же не было. Лена вспылила. У неё гормоны.
- Я не обиделась. Я просто... не нужна вам, похоже.
- Ну ты чего опять. Конечно, нужна. Просто... с ребёнком тяжело. Все на нервах.
- Так может, я вернусь? Помогу. Пока вы ипотеку ищете.
Он замолчал. Секунда. Другая.
- Надо с Леной поговорить. Я тебе напишу.
Он не позвонил. Не написал. Прошла неделя. Потом в общей группе семьи появилось фото: сын, невестка, малыш - в каком-то офисе. Подпись: "Оформили наконец-то! Квартира наша!"
Я глядела на экран. На лицо сына. На её руку, лежащую у него на плече. На то, как они улыбаются.
И поняла: меня уже давно нет в их "наша".
Вечером он всё же позвонил.
- Мам, слушай. Мы решили тут. С ипотекой проще, если прописка без тебя. Там нюансы. Юрист сказал. Но ты не переживай, мы всё равно тебя любим.
- Ты меня выписал? - голос у меня дрожал.
- Это временно. Просто технически. Потом пропишем. Ну ты же понимаешь...
Я не понимала. Я сидела в коридоре у Лены, глядела в пол и только молчала.
Потом он ещё говорил. Как-нибудь увидимся. Ты же не обиделась? Прости, если что. И всё в таком духе.
А потом сбросил.
Я долго сидела, не двигаясь. Лена вышла, положила руку на плечо.
- Тебе нужно место, где ты будешь своей. А не приживалкой.
Я кивнула.
И подумала - а есть ли у меня такое место?
Но утром я всё-таки решилась.
Открыла старую папку с документами. Там были бумаги: на дачу, завещание от моей тёти, копии справок. И - мой старый сберкнижный счёт.
Я поехала туда.
И услышала то, чего совсем не ожидала.
- А вы знали, что у вас там 387 тысяч? - спросила женщина за стеклом.
- Триста восемьдесят семь?! - переспросила я.
- Да, - кивнула кассир. - Они лежат с 2007 года. Под проценты. Вы не снимали.
Я стояла, как оглушённая. Всё это время я жила, думая, что у меня ничего нет. А оказалось - есть. Пусть немного, пусть скромно, но это - моё.
Я вышла из отделения, держась за сумку обеими руками. На улице моросил дождь. Люди проходили мимо, кто-то торопился, кто-то ругался по телефону. А я стояла - и впервые за долгое время чувствовала не только обиду, но и... какую-то твёрдость.
Эти деньги оставил мне отец. Когда умер, я ничего не делила - брату досталась квартира, а мне, как он сказал, "бумажки". Тогда я махнула рукой. А сейчас вот - эти бумажки могут стать началом.
Вечером я зашла на сайт аренды. И через час нашла - малюсенькая однушка, старая, с облезлой кухней и ковром на стене. Зато тёплая, с мебелью, и с хозяйкой, которая сама бабушка.
Я переехала через неделю.
Лена помогла донести вещи. Всё, что у меня было, умещалось в три сумки.
- Ты правда здесь будешь жить? - покосилась она на цветные занавески и плитку с трещинами.
- Я здесь одна, - ответила я. - И это лучше, чем быть лишней в своей квартире.
Никто не звонил.
Никто не спрашивал, как я.
Я ходила в магазин, на рынок, мыла пол, гладила. Сначала было пусто. А потом - тише. Легче.
Через пару недель в дверь позвонили.
На пороге стоял сын. С букетом и пакетом.
- Мам, я... можно войду?
Я молча кивнула. Он прошёл, сел, озираясь. Поставил пакет на табурет. Там были фрукты, чай, что-то для внука.
- Лена... Она извинилась. Понимаешь, у неё послеродовая. Ей тяжело.
Я смотрела на него. Такой взрослый, с кругами под глазами. Уставший. Немой.
- Она предложила прописать тебя снова. Хочешь?
Я сделала вдох.
- Не надо.
- Почему?..
- Потому что это не про прописку. Это про место. Про то, где меня не терпят, а ждут.
Он помолчал. Потом тихо сказал:
- Ты ведь меня тоже не ждала. Когда я взрослел, женился... ты всё за нас делала. А спросила - чего мы хотим?..
Я опустила глаза.
Он тоже.
Мы оба ошибались. Только каждый - по-своему.
Но я не сказала этого вслух. Просто провела его до двери. Он поцеловал меня в щёку.
- Ты приходи. Если захочешь.
Я закрыла за ним дверь.
А потом подошла к подоконнику - и впервые за долгое время заварила чай, только себе.
Но спокойствие длилось недолго. Через день раздался звонок - и у меня перехватило дыхание.
- Здравствуйте. Это из отдела опеки. Вы бабушка Димы?
- Да... А что случилось?
Я стояла с телефоном у уха, чувствуя, как леденеют пальцы. За окном шёл снег, в чайнике кипела вода. Но всё вокруг будто застыло.
- Нам поступил анонимный сигнал, - продолжил голос. - О том, что ребёнка часто оставляют одного, кричат на него, не оказывают должного ухода. Мы обязаны проверить условия.
Я онемела.
- Это... какая-то ошибка. Они хорошие родители. Я...
- Всё будет выяснено. Пока не волнуйтесь.
Я положила трубку и осталась стоять в кухне, не в силах сдвинуться с места. У меня дрожали колени.
Через полчаса я уже была в автобусе. Сердце стучало, как барабан. Я не знала, что именно я скажу. И зачем еду. Но сидеть сложа руки - не могла.
Квартира сына встретила меня тишиной. Дверь открыла Лена. Лицо белое, заплаканное. В руках - пелёнка.
- Это ты? - прошептала она. - Ты донесла?..
- Что? - я опешила. - Нет! Лена, я...
Но она уже отворачивалась. Пошла в комнату, закрыла дверь.
Сын вышел позже. Уставший, тёмные круги под глазами, в руках бутылочка.
- Мам, скажи честно. Это ты?..
- Нет. Я только сегодня узнала. Мне позвонили.
- А кто тогда? - он опустился на стул. - У нас всё на волоске. Придут - будут проверять, задавать вопросы... Лена и так на нервах.
- Может, это соседка? Та, с третьего, она всё время...
- Я не знаю, - оборвал он. - Но теперь... всё ещё хуже. И ты пришла - и она в слёзы. Говорит, что ты снова хочешь нас учить.
Я села напротив.
- Я не хочу ничего учить. Я просто бабушка. Мне важно, чтобы у Димки всё было хорошо.
Он кивнул. И вдруг...
Впервые за долгое время - посмотрел мне в глаза. Без защиты. Без раздражения.
- А хочешь... забирай его к себе. На пару дней. Пока всё не уляжется.
Я не ожидала этого. У меня защемило в груди.
- Ты уверен?..
- Ему будет лучше. Честно. У нас тут - напряжение. А ты его любишь. Он тебя знает. И улыбается только тебе.
Я кивнула.
На следующий вечер я держала внука на руках в своей маленькой, пахнущей хлебом квартире. Он спал, уткнувшись носом мне в плечо. А я гладила его по спинке и смотрела в окно.
Снег ложился мягко. Было тихо.
На столе остывал суп. На стуле - его игрушка.
И я вдруг поняла: мне не нужно возвращаться в ту квартиру.
Пусть у них будет своя жизнь, а у меня - своя.
Но между нами - будет он.
А через три дня в дверь постучали. И я увидела её. Лена. С глазами, полными слёз. И пустыми руками.
Ознакомьтесь с другими статьями моего канала:
🔹 «А как бы вы поступили? Напишите в комментариях — интересно, сколько нас с разными гранями терпения.»
🤍 Подпишитесь на канал, если такие истории не оставляют вас равнодушными.