Меня всегда интересовали эмигранты второй волны из-за своего уникального жизненного опыта. Они могли успеть родиться в переломные российские 1910-е. Молодыми людьми они пережили сумасшедшие советские 1920-е годы, а затем суровые сталинские 1930-е. Годы ВОВ, они наблюдали со стороны проигравших аж два раза. В СССР они пережили разгром и последующую немецкую оккупацию, а через несколько лет они стали свидетелями разгрома Рейха и его оккупации западными союзниками. Оставшись в Германии, они могли наблюдать как выглядит быстрая смена общественного строя по-западному. Если они сумели укатить в США, то застали Америку в самые блаженные, богатые, чудесные годы для нее годы, которые вряд ли когда-то еще повторятся.
Феномена, 1938, Павел Челищев. Мне кажется эта картина эмигрантского художника, ярко отражает противоречивый дух середины XX века.
Таким образом, эмигранты второй волны оказались свидетелями невиданных перемен и контрастов в мировом масштабе. И в то же время, их жизнь технологически не так сильно отличалась от нашей с вами. Они ездили на метро и машинах, слушали радио и читали газеты и журналы, ходили кино и на танцы, иногда летали на самолетах, следили за поп-звездами своего времени, спорили о коммунизме, либерализме, демократии, фашизме, феминизме, расизме, наркомании. Мир вокруг них быстро менялся благодаря технологическому прогрессу. В их зрелые годы (когда они уже были на Западе) появилось телевидение и шоу-бизнес в их нынешней форме. Они, кстати, в отличии от эмигрантов Третьей Волны, например любимого мною Лимонова, знали что такое большая война.
Каким образом эмигранты второй волны выживали в эти интересные времена при разных режимах — это совсем другой вопрос, и мы отдельно за скобки выносим вопросы морали, особенно если мы говорим конкретно про немецких коллаборантов.
В этой заметке я хочу вам познакомить с одним из таких товарищей — русско-украинским историком Константином Феодосьевичем Штеппой. Более 15 лет назад я впервые прочел его биографию в Википедии, и вот только сейчас мне довелось прочесть одну из его книг.
Наш герой родился в семье православного священника русско-немецкого происхождения и дочери украинского помещика на Полтавщине в 1896 году. В первой половине 1910-х Константин Феодосьевич окончил Полтавскую духовную семинарию, а затем продолжил получать образование в Петроградском Университете, где он учился у видного русского историка античности и будущего эмигранта Михаила Ростовцева. В 1916 году он пошел служить в Русскую Императорскую Армию. Воевал, был ранен, и был награжден. Позже воевал на стороне Белой Армии на Юге России. После разгрома в Крыму, он удачно сумел подделать свои документы, и стать молодым советским историком в УССР в Нежинском Университете. В середине 1920-х он сотрудничал с украинском историком Михайлом Грушевским, который к тому моменту вернулся из эмиграции и сотрудничал с большевиками. C 1930-го года Штеппа стал заведовать кафедрой истории древнего мира и средних веков Киевского университета, где позднее он стал деканом исторического факультета. В Киеве он познакомился со своим будущим компаньоном во время оккупации — историком Александром Оглоблиным, в ту пору директора Киевского центрального архива древних актов. Оглоблин станет при немцах бургомистром Киева, а Штеппа — ректором Киевского Университета.
После того как немцы репрессировали в 1941 году первый состав редакции главной киевской газеты «Українське слово» за их излишний национализм и сепаратизм (да, это тот случай, когда Гестапо пришлось сказало украинцам “досить”!), редактором газеты возрожденной газеты “Нове українське слово” стал более умеренный Штеппа.
Константин Феодосьевич избегал педалирования темы украинской незалежности, публиковал иногда статьи на русском языке, и старался избегать пропаганды разделяющей русских и украинцев. За это его невзлюбили украинские националисты, особенно из числа галичан. Они считали его "кацапом" и презирали за то, что тот в своей украинской речи, часто сбивался на суржик. После падения Киева в 1943 году, Штеппа уехал с женой и двумя детьми в Германию, где они получали немецкое гражданство на правах фольксдойче. Несмотря на то, что большую часть своих исторических работ в советский период Штеппа написал на украинском языке (бо украинизация!), как только у него появилась возможность, он вернулся к русскому языку. До падения Рейха, Константин Феодосьевич успел поредактировать журналы для остарбайтеров на русском языке, что тоже бесило украинцев. После окончания войны, находясь в Германии Константин Феодосьевич сотрудничал с русскими эмигрантами (в частности НТС), а в начале 1950-х он переедет в Штаты, где будет писать толстые книги про СССР по заказу западных фондов (т.е. аналитических центров/разведки). Одну из этих книг — «Русские историки и советское государство» я на днях прочел, и именно о ней я сегодня вам расскажу.
Читать мне пришлось ее на английском, и я не знаю если она когда-либо выходила на русском. Штеппа не разочаровал. Подумываю над тем, а нету ли смысла ее перевести на русский язык.
О чем сказка сказывается?
«Русские историки и советское государство» — это попытка Константина Феодосьевича обрисовать эволюцию исторической науки в СССР с 1917 по 1954 год. Книга вышла в 1962 году, после смерти автора в 1958 году в Нью-Йорке.
Штеппа делит хронологию отношения советской власти к исторической науке на следующие периоды:
1917 — 1928: Cосуществование прежней исторической науки и новой марксистской идеологии, когда бывшим историкам РИ практически несильно мешали работать, ибо СССР был занят строительством своей исторической школы под предводительством Михаила Покровского.
1928 — 1934: Триумф “школы Покровского”, когда на историю любого периода было положено смотреть сугубо через линзы Марксизма, а все остальное и ненужное шло под нож.
1934 — 1941: Быстрое сворачивание школы догматического марксизма Покровского, и поворот к советскому имперскому патриотизму с вкраплениями русского национализма.
1941 — 1953: Творческий марксизм и Теория меньшего зла как инструменты советско-русской имперской политики.
На мой взгляд, самая интересная часть книги — это описание эволюции подхода советской власти к вопросам изучения и преподавания истории в межвоенном СССР и первой половине 1940-х годов. Константин Феодосьевич хорошо знает своей предмет, а некоторые действующие лица были и вовсе ему знакомы. Штеппа расписывает и то как развивалась советская историческая наука в послевоенное время, разбирая такие явления как борьбу с космополитами, борьбу против преклонения перед Западом, анти-американизм, ниспровержение культа личности, однако, так как Константин Феодосьевич уже не жил в СССР, да еще и писал по заказу западных товарищей, анализ этой эпохи у него вышел менее искренним, и довольно шаблонным. При всем уважении к Штеппе, согласитесь, что немного доставляет, когда вы читаете то, как бывший белогвардеец жалуется на засилье русского национализма в СССР, или же как бывший немецкий коллаборант льет крокодиловы слезы про антисемитизм в позднем сталинском СССР. Впрочем, душнит Константин Феодосьевич довольно умеренно и дозированно, поэтому в целом это не вызывает желания отбросить книгу, и повторюсь, что самый важный период – межвоенное время, Штеппа описывает, на мой взгляд, довольно честно и объективно.
Как оно было?
Согласно Штеппе дело было обстояло следующим образом. Когда большевики в 1917 году свергли Временное правительство, они были заняты установлением своей власти на территории бывшей Российской Империи и устранением конкурентов. На единовременный быстрый перекрой всей исторической науки на территории всего СССР у них не было ни сил, ни времени. Несмотря на драматические и кровавые события Октябрьской Революций, и последовавшей за ней Гражданской Войны, университеты бывшей Российской Империи продолжали функционировать. Как известно, они даже столкнулись с наплывом студентов эмансипированных сословий — евреев из Черты оседлости и рабочих & крестьян. Разумеется, драматические перемены не могли не отразиться на учебном процессе. Часть преподавательского состава пострадала во время репрессий ЧК. Кто-то из-за своего политического активизма. Другие попались под горячую руку из-за своего социального происхождения. Иные из них бежали за границу. Наконец, достаточно людей, особенно пожилых, погибли от последствий разгула бедности, голода, преступности, и разрухи в период “Военного Коммунизма”. Тем не менее значительная часть преподавательского состава уцелела, а с началом более спокойных НЭПовских времен, в страну даже стали возвращаться некоторые эмигранты, в том числе и историки — например тот же Грушевский или же сменовеховцы вроде историка-правоведа Юрия Ключникова.
В те ранние годы Советской России, учебники по истории и архивы библиотек высших и средних учебных заведений оставались прежними (т.е. дореволюционными), как и привычки и взгляды преподавателей. Задумайтесь, а каким же им еще было быть? Конечно, “старорежимные” преподаватели и профессора понимали, что за “базаром надо следить” — иначе есть риск попасть в места не столь отдаленные. Однако в целом, в самые первые годы Советской России студенты успевали получить высшее образование в практически дореволюционном качестве без сильного налета идеологии. В некоторых отношениях, преподавательский состав получил даже более серьезную творческую свободу чем во времена Российской Империи, ибо до них не было никому дела. Увы, компенсировалось это бедностью и разрухой. Вероятно, тут можно провести некоторые параллели с 1990-ми годами, когда по инерции первые годы после 1991 года уровень постсоветских ВУЗов оставался на приличном уровне из-за того, что прежние преподаватели старой школы оставались на месте. Разумеется, играл роль и тот факт, что и студенты в обоих случаях тоже воспитывались в прежней эпохе и с прежними привычками.
Однако, энергичная Советская Власть с самого начала пристально занялась вопросами просвещения. Тот факт, что советские комиссары поначалу не влезали со своей идеологией в содержание всех курсов и лекций, объяснялся лишь тем, что у них не хватало на все рук. За реформу просвещения взялся Михаил Николаевич Покровский. Разночинец, выпускник МГУ, в юности либерал, а позже радикальный левак-интернационалист. Представитель Ленинской гвардии, который просидел в эмиграции в Париже с 1908 по 1917 год. Очень понятный сегодня типаж, причем скорее даже на Западе, чем в России. Книга Штеппы написана спокойным аналитическим языком, но даже из нее ясно какую же мерзкую гадину представлял из себя товарищ Покровский. Кого-кого, а именно его будет адекватно назвать вредителем.
C 1918 по 1932 год, будучи заместителем министра народного просвещения, Покровский занимался реформой высшего и среднего образования, сделав его бесплатным, отменив дипломы и ученые степени, раздав невиданные полномочия студентам, и запретив его получать категориям “бывших людей”. В начале 1920-х Покровский и вовсе сменил факультеты и кафедры истории сменил на факультеты и кафедры “общественных наук” (англ. social studies). Однако, как упомянуто выше, в виду инерции, разнести все дореволюционное образование сразу после прихода к власти Покровский и его шайка не могли. Все это время Михаил Николаевич и его сподвижники выращивали так называемую красную профессуру — то есть тех, кто в будущем должен сменить дореволюционный университетский персонал. Эти самые люди параллельно создавали свой корпус учебной литературы. К 1928 году Покровский окреп и решил пойти полномасштабным наступлением со своими птенцами на недобитую классическую историческую науку бывшей Российской Империи. Отнюдь неслучайным является совпадение этого события с синхронно идущими политическими переменами в стране — отменой НЭПа и началом полемики в партии о будущем СССР между Сталиным и Троцким & оппозицией. Эволюция советской исторической науки находится в прямой зависимости от эволюции власти в СССР.
Товарищ Покровский был разрушителем с большой буквы, суть работы которого заключалась в деконструкции всего, что попадалось ему под руку. Как и Троцкому, ему было плевать на Россию, а главной целью для него являлась Мировая Революция. Как известно, альтернативой этой позиции было “построение социализма в отдельно взятой стране”. Орудием Михаила Николаевича был догматический марксизм, однако куда более важно это то, что он ненавидел — “национализм” (главным образом русский), “шовинизм” (главным образом русский), роль личности в истории. Таким образом под гильотину Покровского и его сотоварищей пошли: история России, начиная с древних времен; история присоединения других народов и территорий к России; история древности и средних веков; история западных стран…..Все эти монументальные и крайне важные темы Покровский разбивал в пух и прах своим догматизмом — полемикой на основе учений и цитат из Маркса, Энгельса, Ленина. Конечно, возможно сказать что вся эта троица была гениями, но корпус трудов и даже всех марксистов вместе взятых не может тягаться со всеми накопленными знаниями прошлого. В итоге, вся человеческая история по Покровскому сводилась к войне классов, а Россия и русские всегда представлялись в ней либо недочеловеками, либо просто эксплуататорами. Все, что не вписывалось в концепцию классовой войны считалось ненужным и для изучения. Хуже того, непропорционально огромное внимание стало уделяться нишевым темам вроде восстаний рабов в древности или крестьянских бунтов в Средние Века. Подобные события представлялись важными событиями, которые несли прогресс с точки зрения мировой истории, хотя ранее считалось это не более чем разрозненные единичные случаи. Ненависть к культу личности же означала, что абсолютно незачем изучать биографии монархов, военачальников, писателей, философов, да и вообще кого угодно, если конечно речь не шла про лидера какого-нибудь восстания рабов.
К 1928 году Покровский имел в своем арсенале достаточно новых кадров, достаточно “правильной” литературы, и он мог позволить себе избавляться от всего “ненужного”. Так, изучение и преподавание “ненужных” с точки зрения марксизма тем отвергалось. По истории России и русского народа топтались как никогда, и особенно с точки зрения истории остальных народов России, которых учили тому, что русские были кровавыми колонизаторами-покорителями, а их герои-бунтари вроде Шамиля и Салавата Юлаева были положительными героями. Несогласные в лучшем случае изгонялись с работы, а в худшем они шли в ГУЛАГ (как например можете почитать об “Академическом деле” 1930 года).
Я думаю многие из вас согласятся, что сегодня представить подобный погром науки несложно. Уже несколько последних десятилетий в несколько более умеренной форме на Западе занимаются тем же самым самоедским историческим ревизионизмом: представляя историю собственных стран и народов как историю угнетателей, попутно отменяя преподавателей и студентов, которые с этим не согласны; уничтожая статуи прежних великих людей, раздувая и создавая новых героев из рабочих и крестьян меньшинств и женщин; с пеной у рта доказывая, что еще в древней Европе жили негры. К примеру, национальная история сегодня в Англии, как и во времена Покровского, более не преподается в школах — вместо нее ученикам втюхивают пресную мировую историю, и конечно же те самые “social studies”. Собственно подобную культурную политику некоторые и называют “cultural Marxism” — т.е. “Культурным Марксизмом”.
По иронии, несмотря на близость в вопросах идеологии, политически Михаил Николаевич был противником Троцкого и его оппозиции. Считается, что именно поэтому Сталин его не трогал до самой смерти Покровского в 1932 году. По инерции прежний безумный исторический курс будет продолжаться еще пару лет. В это же самое время, как известно, к власти в Германии приходят нацисты, и вскоре становится ясно, что это всерьез, и никакие германские коммунисты не повернут это вспять. Большинство государств Восточной Европы — то есть соседей СССР, к тому моменту уже возглавляются националистами. Сама жизнь заставляет большевиков, а стало быть и самого товарища Сталина, сменить пластинку. Империя, которой предстоит воевать с другой империей не может ставить палки себе же в колеса, поощряя пещерные антирусские национализмы у себя на окраинах (а стало быть и сепаратизм), и антирусскую культурную политику в самой РСФСР. Государство, которое собирается воевать с серьезным противником не может себе позволить относится к истории в стиле онлайн энциклопедии Lurkmore. Кто будет защищать такое государство?
Как известно после 1934 года в СССР лихо меняется политический курс. Политика коренизации (в том числе украинизации) смягчается. Прошлое России и русского народа реабилитируется. Русский народ отделяется от русской монархии, и равноправно причисляется к остальным освобожденным Октябрьской Революцией народам России. Присоединение народов СССР к России в каждом отдельном случае интерпретируется как меньшее зло по сравнению с тем, если бы Россия бы не вмешалась. С этим сложно поспорить :) Ну разве грузинам и армянам лучше жилось бы при Османах чем с Россией? Или же украинцам и белорусам в шляхетской Речи Посполитой нежели чем в России? Повсеместно отбрасывается догматически-марксистский взгляд на историю. Книги буржуазных авторов и нормальное отношение к личности в истории тоже реабилитируются. Ну а самое главное — кадры Покровского изгоняются из науки и подвергаются репрессиям, а старые кадры возвращаются на свои места, иногда прямиком из ГУЛАГа!
Давайте остановимся на их именах, ибо люди и их творчество заслуживают внимания. Большинство из этих людей были признанными учеными еще в имперское время. Значительная часть из них исповедовали нормальные патриотические взгляды. Конечно, им пришлось подстраиваться под новые времена и идеологию — куда без этого, но зато они были настоящими специалистами и любили свое дело.
Евгений Викторович Тарле (место работы: МГУ) — крупнейший специалист по европейской истории, широко известный не только среди отечественных, но и среди зарубежных ученых. Автор около 600 работ, охватывающих период от Средних веков до начала ХХ в. Кстати про него была недавно статья на сайте Vatnikstan.ru, где я иногда публикуюсь.
Борис Дмитриевич Греков (место работы: СПБГУ) — видный специалист по русской истории, и оппонент концепции М. С. Грушевского, согласно которой только современная Украина является преемницей Киевской Руси и вправе претендовать на её наследие. Основатель кафедры русской истории историко-филологического факультета Пермского университета и заведующий ею (1916—1918). Директор Института истории в Ленинграде (с 1936) и в Москве (с 1938). С 1943 по 1947 год по совместительству — директор Института истории материальной культуры, а с 1947 по 1951 год — директор Института славяноведения. В 1946—1953 годах — академик-секретарь Отделения истории и философии АН СССР.
Юрий Владимирович Готье (место работы: МГУ) — крупнейший специалист по русской истории. Заведующий научно-библиографическим отделом Библиотеки имени Ленина, в 1928—1929 гг. — заместитель директора библиотеки по научной части.
Сергей Владимирович Бахрушин (место работы: МГУ) — крупнейший специалист по русской истории. С 1936 года работал также в Институте истории АН СССР, с 1942 зав. сектором истории СССР до XIX в. Был редактором и соавтором коллективных трудов «История Москвы» (т. 1—2, 1952, 1953), «Очерки истории СССР» (1953), участвовал в написании «Истории дипломатии» (Сталинская премия, 1941), учебников по истории СССР для высшей школы.
Владимир Иванович Пичета (место работы: МГУ и БГУ) — крупнейший специалист по истории России, Польши, Белоруссии, Украины, и Литвы. Первый ректор Белорусского государственного университета (июль 1921 — октябрь 1929). В 1939 году по его инициативе были организованы сектор славяноведения Института истории АН СССР и кафедра истории южных и западных славян МГУ. С именем Пичеты связано становление белорусской советской исторической науки. Темы его исследований включали вопросы этногенеза белорусского народа, историю белорусских городов, археологию и краеведение, историю белорусского языка и литературы.
Штеппу, который сидел в лагерях с 1938 по 1939 год сложно назвать сталинистом, однако читая его текст, написанным нейтральным академическим языком, сложно не отказать себе в симпатии к культурно-исторической политике Сталина.
Ниже я привожу цитату из статьи с сайта КПРФ с примерами этого культурного разворота:
В конце 1930-х на экранах появляется ряд фильмов о русских царях, императорах, полководцах и национальных героях – «Петр Первый», «Александр Невский», «Суворов». Наивысшей точки «русификация советского марксизма» достигает в первые годы войны, когда сам Сталин говорит о войне как об отечественной, продолжающей традиции борьбы русских и славян с западными интервентами, когда складывается официальный вариант советского русского патриотизма, который знаком представителям среднего и старшего поколений со школьной скамьи.
Тогда же, во второй половине 30-х, начинается сворачивание антирелигиозной кампании. Перепись 1937 года показала, что 55 миллионов граждан СССР из 98 миллионов назвали себя верующими. Сталин реагирует мгновенно (его способность прислушиваться к реакции масс показала еще коллективизация). Темпы антирелигиозной кампании снижаются, в печати начинают звучать новые нотки. В том же 1937-м, в преддверии 950-летия Крещения Руси, центральный журнал «Историк-марксист» печатает статью историка Бахрушина… с положительной оценкой Крещения Руси! В следующем, 1938 году схожая статья выходит… в №5 журнала «Безбожник». Такое, конечно, не могло произойти без рекомендации с самого верха. Тем более что всем известно: еще в 1936 году Политбюро по указанию самого Сталина запретило оперу «Богатыри» по либретто Демьяна Бедного за «антиисторическое и издевательское изображение Крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа…». А в личном письме Сталин назвал взгляды Бедного «клеветой на наш народ».
Однако, увы, Иосиф Виссарионович оставался коммунистом и менять строй он не был намерен. Полностью уйти от марксизма ВКП(б) позволить себе не могли — иначе терялась их легитимность и базис их власти, и тем самым полностью изжить догматический подход к истории тоже было нельзя. Также, несмотря на все чистки, в партии по-прежнему оставались бывшие ученики Покровского и сторонника Троцкого, и вы можете себе представить с каким ужасом они наблюдали возрождение фактически русского имперского национализма уже при поддержке самой ВКП(б).
Можно сказать, что именно в те годы зародилась идеология современного российского красно-коричневого патриотического движения, да и в целом сегодняшний политический дискурс. Сегодняшние “российские либералы” и националисты из постсоветских республик (исключая Прибалтику и частично Украину, чья историческая традиция имеет более глубокие корни), и “наши уважаемые западные партнеры” по сути черпают свою идеологию и отношение к России и русским из наработок, а иногда даже учебников школы Михаила Николаевича Покровского. Именно из-за его замечательной работы всего-то то на протяжении 15 лет, начиная с 1920-х годов каждый украинец, чеченец, узбек, или сегодняшний российский либерал может достать российский учебник, где черным по белому написано, что русский это забитый недочеловек, который отнял у остальных их родную землю и изгадил ее, свою испокон веков не может нормально развить, и поэтому вынужден звать править собою варягов, немцев, евреев, или НАТО с ЕС. Несмотря на то, что художества Покровского были громогласно обличены вскоре после его смерти, а все его творчество предано забвению, у него сразу же появился ореол оболганного правдоруба — в частности к его наследию апеллировал известный представитель нашей левой интеллигенции Борис Кагарлицкий. По сути, политику Покровского продолжает сегодняшняя “российская оппозиция”, выступающая за “деколонизацию” и расчленение России под теми или иными благородными предлогами. Приди они к власти, им даже не придется выдумывать велосипед — учебники по истории России и антирусской идеологии уже написаны Михаилом Николаевичем, их просто придется дополнить историей последних ста лет, которую можно переписать у украинских товарищей.
Культурный разворот Сталина на 180 градусов выглядит весьма фантастическим, однако, то что такое в жизни бывает, сейчас подтверждает нам тот же Запад. Прямо на наших глазах, они аккуратно сворачивают свою веселенькую радужную идеологию. Все чаще встречается реклама службы в Армии, в которой почему-то фигурируют одни белые парни, а не традиционные для западного маркетинга межрасовые пары. Вполне возможно, что скоро перестанут педалировать еще один постулат — веру в “глобальное потепление”. Однако, как показывает нам пример СССР, сегодняшний Запад, как и Сталин в свое время, вряд ли смогут полностью отказаться от своей идеологии — иначе они остануться без штанов, то есть своей легитимности. Ведь, если ты выращиваешь в народе имперский русский национализм, то зачем тогда нужная партия коммунистов, защита меньшинств, какие-то нацреспублики, и запрет на капитализм? То же самое касается Европы и США — если они собрались строить свой милитаризированный 4-й Рейх, который будет воевать с Россией, Китаем, и мусульманами, то зачем вам у власти либеральные демократы со своей дайверсити и прочей чепухой? В итоге, даже во времена сталинского прагматизма, тех, кто совсем уж выбивался из строя и противоречил маркскизму, могли подвергнуть остракизму — дабы те не зарывались и не забывали, кто у власти. Демократия — это власть демократов. Коммунизм — это власть коммунистов.
Честно говоря, я мог бы и дальше растекаться мыслью по древу, расписывая каким беспощадным был прагматический идеологический разворот Сталина в 1930-е годы, или каким удивительным было сосуществования профессоров старой школы в начале 1920-х, или какими маразматическими были реформы Покровского в системе советского образования, однако Константин Феодосьевич сделал это куда лучше меня в своей книге. Ежели вы владеете английским языком, то вы можете прочесть книгу на сайте archive.ph (требуется регистрация). Если вы живете за границей, и увлекаетесь историей России XX века — я рекомендую вам купить эту книгу. Если же вы не владеете английским языком и живете в России, то хочу вас обнадежить — я всерьез раздумываю сделать ее перевод. Могу похвастаться вам, что одно такое раздумье год назад буквально пару дней назад реализовалось — в издательстве Тотенбург вышла книга, которую я перевел.
Дочь Константина Феодосьевича — Аглая, тоже уехала с отцом в Штаты, и оставила после себя книгу воспоминаний. Биография ее родного брата Эрика вышла более тернистой. Его призвали в Вермахт, он был пленен на восточном фронте, попал в советские лагеря, был освобожден лишь в 1960-е, и как бывший советский гражданин остался жить в СССР до конца 1980-х годов. Лишь в начале 1990-х он переедет жить в Германию, и сумеет встретиться со своей сестрой. Более подробно о семье Штеппы вы можете бесплатно почитать книгу “История одной Семьи” (2003) — сборник автобиографических материалов Константина, Аглаи, и Эрика.
Спасибо!
Клемент Таралевич,
Июнь 2025, Лондон.
- Рубрика "На чужбине" на сайте Vatnikstan.ru, где выходят мои статьи о русских эмигрантах