— Лидия Михайловна, ну попробуйте хоть ложку.
— Не хочу, Катюш. Совсем не хочу. От одной мысли о еде внутри всё переворачивается.
Катя присела рядом со свекровью, положив руку на её худое плечо.
— Нельзя так. Я тоже тоскую, тоже порой ничего не лезет, но надо учиться жить дальше.
— А для чего, Катенька? — голос Лидии Михайловны был тихим, почти бесцветным.
— Как это для чего? — Катя слегка опешила.
Всего полгода минуло с тех пор, как не стало её мужа, сына Лидии Михайловны. Обе переживали утрату так, будто из-под ног убрали опору. Но если Катя, стиснув зубы, старалась держаться, то свекровь словно отказывалась возвращаться к жизни. Она чахла с каждым днём. Из дома ни шагу, еду почти не трогала. За эти месяцы из статной, полной женщины превратилась в тень самой себя. Катя ночами ещё вытирала слёзы, но понимала: Олег бы не хотел, чтобы она легла рядом со свекровью и просто ждала конца. Олег был человеком светлым, полным энергии, иногда даже слишком безрассудным. Это его и сгубило. Когда у соседей вспыхнул дом, они едва успели выскочить, крыша уже полыхала, а их малец рвался назад, заливаясь слезами. Пропал кот, самый любимый. Олег, не раздумывая, бросился в огонь. Катя закричала, Лидия Михайловна осела на землю, будто ноги подкосило. Мгновение, другое. Вот он, Олег, на пороге, в руках кот. И тут балка, прогоревшая до предела, рухнула прямо на него. Кот вывернулся, а Олег остался лежать. Как выла тогда Катя, как голосила свекровь. А мальчишка, прижимая к себе хрипящего кота, пятился от них, перепуганный до смерти.
Детей у них с Олегом не было. Поженились поздно, прожили всего пять лет. Свекровь всегда подбадривала:
— Успеете ещё, молодые вы.
Но Катя знала, что время поджимает. Ей уже тридцать, Олегу было тридцать пять. Слишком долго искали друг друга, слишком поздно всё сложилось.
Она тяжело поднялась. Пора собираться. Опаздывать нельзя, начальник таких промахов не прощает.
— Ох, Катюш, бросила бы ты эту работу, — вздохнула Лидия Михайловна. — Никакого к вам уважения. Деньги-то копеечные. Вон, наши все в город подались, за речкой работают.
Катя только вздохнула.
— Страшно как-то. Столько лет уже тут.
— Надо ж иногда что-то менять в своей судьбе, — свекровь отвернулась к стене, будто разговор окончен.
Катя знала: стоит ей переступить порог, как Лидия Михайловна разрыдается. В голос, до дрожи. И от этого становилось ещё тяжелее. Она вышла на улицу, чувствуя, как тревога сжимает грудь. Ночь, темно, а за свекровь всё равно беспокойство грызёт. Катя относилась к ней, как к родной матери, тем более что своей у неё никогда не было. Ростила её тётка, для которой она была скорее обузой, чем радостью. Потому, едва стукнуло восемнадцать, Катя вернулась в родительский домишко и сразу устроилась на работу, чтобы ни у кого не клянчить. Так и жила, почти ни с кем не пересекаясь, пока печка не начала чадить. Ей посоветовали Олега, мол, мастер на все руки. Обратилась, да и пропала. Влюбилась с первого взгляда. И он в неё. Как печку починил, так больше и не расставались. У свекрови часто гостили, хоть и жили в Катином домике. А после того, как Олега не стало, она перебралась к Лидии Михайловне. Не могла оставить её одну, да и самой было легче, когда не в одиночестве.
Она аккуратно прикрыла дверь и зашагала по тропке. Дом свекрови стоял чуть на отшибе. Надо было пройти через небольшой лесок с болотцем, и только потом начинался посёлок. Зато те, кто в город на работу бегал, пробегали мимо. Сразу за домом — мостик через речушку, а там и до города рукой подать, километр всего. Катя оглянулась на тёмные окна, вздохнула и пошла. Уже почти миновала лесок, как вдруг от болота донёсся всплеск, а следом — какой-то приглушённый звук, то ли стон, то ли хрип. Она замерла, прислушалась. Точно, кто-то попал в беду. Может, собака зацепилась ошейником и теперь барахтается. Катя, не раздумывая, рванула к болотцу, даже руку о ветку расцарапала, пока продиралась.
Наконец, добралась до илистого берега и невольно вскрикнула. В двух шагах от неё, в мутной жиже, барахтался ребёнок.
— Не дёргайся, слышишь? Держись и не дёргайся! — крикнула она, хватаясь за тонкий ствол молодого деревца.
Шагнула в воду, моля, чтобы деревце выдержало её вес. Вода была вязкая, с тяжёлым запахом тины. Катя, стиснув зубы, буквально выволокла девочку на берег.
— Ты кто? Чья будешь?
Но ребёнок не отвечал. Она то и дело заваливалась набок, сил не осталось вовсе. Зубы стучали так, что слышно было за метр. На вид ей было лет пять, может, шесть, не больше.
— Ох, ты ж беда моя! — выдохнула Катя, подхватывая девочку на руки и бросаясь к дому.
— Мама! — крикнула она, вбегая в избу.
Лидия Михайловна, сидевшая на лавке, испуганно обернулась. А увидев невестку, всю в грязи, с таким же перепачканным ребёнком на руках, ахнула и вскочила.
— Катюш, кто это? Что случилось?
Катя, торопясь, стаскивала с девочки мокрую одежонку, схватила с печки старое одеяло, укутала её.
— Отогреть бы её надо.
— Ой, мам, из болота вытащила, ничего не знаю. Надо согреть, накормить, но я не могу, опоздаю.
— Переодевайся и беги, — отрезала свекровь. — Не переживай, разберусь.
Катя с сомнением посмотрела на Лидию Михайловну.
— Точно справитесь? Вас саму покачивает.
— Иди, говорю. Не бойся за нас.
Катя за считанные минуты ополоснулась ледяной водой в баньке, натянула чистое и помчалась. Начальник у них был из тех, кому плевать на людские беды. Опоздал — плати штраф. Как ни спешила Катя, но две минуты лишними оказались. На рабочем месте её уже ждала записка: Катерина лишена пяти процентов выработки. Она сжала кулаки, а потом не выдержала, буркнула под нос:
— Да подавитесь вы.
Сейчас ей было не до денег и не до работы. Она оставила свекровь, которая сама еле дышит, с незнакомой девочкой. А вдруг ребёнок заболеет? Вдруг у неё жар, а Лидия Михайловна ничего не сможет сделать? Эх, надо было плюнуть на всё и остаться. Ну, лишили бы премии, пережили бы как-нибудь. А теперь отсюда не вырвешься. Охранник откроет цех только утром.
— Кать, ты куда так летишь? — удивилась Лариса, напарница, с которой они бок о бок работали.
И было чему удивляться. Обычно по утрам они выходили не торопясь, болтали о том о сём. Впереди два выходных, куда спешить? А тут Катя носится, того и гляди, в одном ботинке ускачет.
— Ларис, не обижайся, очень надо домой. Свекровь совсем плоха.
Лариса посмотрела на неё с сочувствием. Она знала всю историю Кати.
— Давай потом, всё потом, — отмахнулась Катя и припустила.
Не пошла, а именно побежала, будто на крыльях. Люди, встречавшиеся на пути, провожали её удивлёнными взглядами. Никогда она так не мчалась, да и вообще в последнее время брела медленно, понурив голову.
— Мама! Мама! — выкрикнула она, врываясь в дом.
Лидия Михайловна, стоявшая у плиты в фартуке, с удивлением обернулась.
— Катюш, чего так орёшь? Малую напугаешь!
Катя так и осела на лавку. Ничего не понимала. Вчера оставила ребёнка с женщиной, которая была на грани, а сейчас перед ней стояла совсем другая Лидия Михайловна. Да, исхудавшая, с тёмными тенями под глазами, но живая. Глаза не потухшие, а с искрой. Катя перевела взгляд дальше. За столом сидела их маленькая гостья. Светлые кудряшки, тёмные глазищи. В одной руке — блин, в другой — кружка с молоком. Девочка была вымыта дочиста. Одежда на ней старенькая, но тоже выстиранная. Это что, свекровь ещё и постирала?
— Мам, как вы тут?
— Всё в порядке. Мы с Милой вчера помылись, поели, спать улеглись. Потом я постирала, ну а к утру на стол собрала. До тётки Веры сбегала, хотела молочка прикупить, но она, зараза, денег не взяла ни в какую.
Катя вдруг разрыдалась. Свекровь бросилась к ней.
— Катюш, ну что с тобой?
— Вчера… вчера я поняла, что могу ещё кому-то пригодиться, помочь могу, понимаешь? — голос Лидии Михайловны дрожал. — Мила рассказала, что живёт в соседнем селе. В болото не собиралась, просто от пьяного отчима в лесочке пряталась. А мать тоже пьёт, её не слушает, а он ремнём лупит.
Катя слушала, и внутри всё холодело. Это ж как надо жить, чтобы ребёнок так спокойно, без эмоций, рассказывал о таком?
— И часто он тебя бьёт? — спросила она тихо.
— Этот не так сильно, а вот тот, что раньше был, и ещё один перед ним — те сильно, — ответила Мила, будто о погоде говорила.
Катя и Лидия Михайловна переглянулись. Сколько ж отчимов сменилось, что девочка уже трёх помнит?
— А маму твою не Оксана зовут? — спросила Катя.
Девочка кивнула.
— Оксана.
Катя посмотрела на свекровь.
— Кажется, я поняла, кто это. Помните, лет десять назад к нам приезжали, но меньше года прожили и в другое село подались? Там семья большая была, человек десять, и все пили. Девчонка молоденькая с ними, Оксанкой звали. Вечно нечёсаная, грязная.
— Что-то припоминаю, — кивнула Лидия Михайловна. — Говорили, там многие от пьянки поумирали.
— Ну, как видим, не все. Что делать-то будем? Её туда возвращать нельзя.
— Нельзя, — твёрдо сказала свекровь. — Катюш, сходила бы ты к нашему участковому. Бабы хвалили, мол, хоть молодой, а с головой. Посоветовалась бы. Так просто ребёнка у нас держать тоже не дело.
— Верно. Ладно, схожу. А где он живёт-то?
Вечером, нарочно не в рабочее время, Катя подошла к нужному дому. На табличке значилось: Сергей Иванович. Из окна выглянул мужчина лет тридцати пяти.
— Вы ко мне? Сейчас выйду.
Он появился во дворе, накинув рубашку на плечи.
— Случилось что?
— Давайте я вам всё расскажу, а вы подскажите, как быть, — начала Катя.
— Вот как? Ну, присаживайтесь.
Они устроились на лавке, и Катя поведала всю историю. Сергей Иванович задумчиво проговорил:
— Да, пересекался я с этой семейкой, правда, по другому поводу. А у вас есть время? Прокатимся к ним, поглядим, как дочку ищут, чем вообще заняты.
— Конечно, — кивнула Катя.
В доме, куда они приехали, стоял гвалт и дым от дешёвых сигарет. Катя с трудом узнала ту самую Оксану. Единственное, что осталось прежним, — это неопрятность.
— Гражданочка, а где ваша дочь? — строго спросил Сергей Иванович.
— Да где-то тут, шляется, поди, — равнодушно буркнула женщина.
— Как же так? Дочери дома нет уже два дня, а вы и не в курсе? Вот человек её от смерти спас, к себе забрал.
Оксана тупо уставилась на Катю, а потом расхохоталась.
— Что, понравилась моя мелкая? Забирай, за пару бутылок отдам.
Катя, не выдержав, вылетела на улицу. Через какое-то время вышел и участковый.
— Как таких земля терпит, — пробормотала она, садясь в машину.
— А теперь что? Милу в детский дом отдадут, и вырастет из неё такая же Оксана?
— Отдадут, — вздохнул Сергей Иванович. — Других вариантов нет. Сюда её возвращать нельзя.
Катя тяжело выдохнула, а участковый внимательно посмотрел на неё. Потом добавил:
— Ну, сегодня уже поздновато звонить. Ничего, если ещё ночь у вас побудет?
Катя оживилась.
— Да, конечно! А может, тогда в понедельник позвоните? Сегодня уже среда, чего в конце недели суетиться?
Он усмехнулся.
— Ну, посмотрим.
По дороге разговорились.
— Так это ваш муж ради ребёнка погиб? — спросил Сергей Иванович.
— Ради кота, — буркнула Катя.
— Нет, тут вы ошибаетесь. Неважно, по кому плакал малец. Ваш муж отдал жизнь, чтобы ребёнок не страдал. Это дорогого стоит.
Катя замолчала. Она никогда не смотрела на случившееся с такой стороны. И вдруг стало стыдно, что после трагедии она перестала общаться с теми соседями. Они ведь приходили несколько раз, а она сразу указывала на дверь. Надо бы поговорить с ними. Им, поди, тоже несладко.
Участковый позвонил в опеку только через две недели, а всё это время помогал Кате собирать бумаги. Лидия Михайловна смотрела на него с благоговением, а Катя смущалась, но ни о чём таком не думала. Но когда Милу забрали, начались настоящие мытарства. Катя моталась то в детский дом, то в опеку, а бюрократия будто нарочно вставала на пути. Сергей Иванович не раз ездил с ней, поддерживал.
— Вот были бы вы замужем, это хоть какая-то стабильность, — заметил он однажды.
Лидия Михайловна тут же подхватила:
— Вам надо пожениться, хотя бы на время.
Спустя год они смогли забрать Милу домой. Девочка от радости и волнения едва держалась на ногах. Долго обнимала Лидию Михайловну, называла её бабушкой, плакала. А Сергей Иванович грустно улыбнулся.
— Кать, как решишь, что тебе воля нужна, так и скажи. Разведёмся в тот же день.
Катя посмотрела на него, опустила взгляд. А Лидия Михайловна заговорила, сначала с трудом подбирая слова, потом всё увереннее:
— Вот что. Никогда не думала, что такое скажу. Тяжко мне. Но я вижу, что между вами что-то есть, пусть и тонкое пока. Может, не надо вам расходиться. Катя была хорошей женой моему сыну, но его нет. А она ещё молодая. И Мила теперь… Мила всё равно мне внучкой будет.
Сергей склонил голову.
— Спасибо, Лидия Михайловна. Я знаю, как непросто вам было это сказать.
А потом они долго сидели все вместе, обнявшись, и строили планы на новую жизнь, в которой, кажется, впервые за долгое время забрезжил свет.