— Мам, не реви! Все будет нормально. Врачи сказали, он сильный, выкарабкается, — Маша наклонив голову на бок, прижав телефон между скулой и плечом, рылась в отцовском столе.
Операция сложная на сердце… Дотянул, называется, доотмахивался до последнего. Вот и прихватило так, что будут грудную клетку вскрывать. Родители сейчас в больнице. Нужен был его военный билет. Бывшим служителям Родины была приличная скидка на операции, чуть ли не восемьдесят процентов.
Мария чувствовала себя археологом и немного воришкой. Никогда, даже в детстве не лазала по чужим шкафам. Но, жизнь заставила. Армейские часы. Любимые запонки, что мать дарила ему на тридцатилетний юбилей. Старые советские марки в альбоме. «Все не то… Не то!» — она потопывала от досады одной ногой, позволив себе пройтись по паркету прямо в туфлях. Торопилась.
Прикусив нижнюю губу, молодая двадцативосьмилетняя женщина осмотрелась. На полках искала. В коробке с документами — нет. В сейфе только награды, кинжал, которым можно пойти в рукопашную, немного налички… Остался только нижний ящик в столе не обследованный, который был закрыт на ключ.
Ключ! Маша точно где-то видела этот сраный маленький ключ на простой веревочке. Взвизгнула, вспомнив, что он висит на шее у чучела совы. Пернатая осуждающе смотрела со своего сучка стеклянными выпученными глазами, будто знала что-то такое, чего знать другие не должны. Три поворота и ящик поехал со скрипом, отдавая свои «сокровища» незнакомке.
— Черт, письма какие-то, — Мария села прямо на пол, достав целую пачку, перевязанную бечёвкой. Отправитель ей была неизвестна, а вот получателем письменных посланий был ее родной отец — Ростислав Олегович Голубев.
Она прекрасно осознавала, что чужую переписку читать подло, неэтично. Если папа не хотел, чтобы о ней кто-то знал, то об этом позаботился — запер. Но, хранил же?! Значит, считал важным. И кто такая эта Валентина Разгуляева? О ней Маша никогда не слышала.
Веревку пришлось разрезать ножницами. Конвертов было ровно десять. Первое послание датировано пятнадцатилетней давностью. Все они приходили не по адресу, а «до востребования», указано только почтовое отделение.
Руки тряслись, когда разворачивала обычный тетрадный листок в клеточку, исписанный ровным женским почерком.
«Дорогой Ростенька, мы не виделись уже полгода, а кажется, целую вечность. Наша любовь на расстоянии живет и никуда уходить не собирается. Я понимаю, что ты честный человек и жену с дочерью не оставишь… Говоришь, что любишь только меня, а там только обязанности и чувство долга. Но, так пусто без тебя, одиноко. Как ты там, родной? Сможешь ли приехать на день рождения нашего Кирюши?».
Машу теперь не только трясло, ее выворачивало наизнанку. Она откинула от себя послание некой Валентины. Отпрянула, больно ударившись спиной об угол книжного шкафа. Смотрела на бумажку, как на мерзкое страшное насекомое, которое хотелось раздавить. Уничтожить. Женщина схватилась за горло, словно ее вздернули и воздух скоро в легких закончится. Рушиться что-то внутри, не удержать.
— Как же это, папа? Как? Ты же говорил, что семья для тебя самое главное на свете… Выходит, врал нам?
Образ отца сыпался, распадался как сырая глина после дождя, из которой слепили наскоро счастье. Ростислав Олегович всегда ставил маму в пример с гордостью. Мол, моталась с ним по гарнизонам, «патроны подносила», терпела лишения. Такую славную дочь-красавицу родила. Красивые тосты говорил в застолье, заставляющие его жену краснеть от удовольствия. Букеты. Конфеты. По праздникам и без. Идеальный муж, прекрасный семьянин… Заботливый отец.
А на деле…
— Пап, а почему звезды такие маленькие, как капельки?
— Чтобы папка их собрал и нанизал на нитку, сделав бусы своей любимой доченьке, — большая ладонь погладила по несмышленой рыжей голове.
— Они вон как высоко. Как ты их достанешь?
— Ради тебя долечу…
С.ука! Не может человек быть настолько с двойным дном? Выходит, где-то там есть другой отпрыск у отца? Долгожданный сын, которого не смогла подарить ему мама. Он младше. И ему примерно шестнадцать лет…
Если такой «правильный» мужчина, как отец изменяет, то кому вообще верить? Как жить с подобным знанием?
Телефон заверещал, и от пронзительного сигнала, Мария вздрогнула всем телом. Опять мама звонит. Беспокоится. Сидит у постели человека, который столько лет ее предавал и держит за руку, искренне отдавая себя всю, без остатка.
— Да, мам? А, что у меня с голосом? Просто немного на нервах. Мы все. Нет, не нашла пока. Ищу. Мам… И я хочу сказать, что люблю тебя. Сильно-сильно, — она прикрыла глаза, из которых уже текли дорожки. Горечи. Боли. Разочарования. Соль на языке въедалась все глубже.
Она сгребла письма в свою сумочку. Сейчас не было сил, чтобы продолжить их читать дальше. Слишком сильно потрясение, слишком глубока обида… Все слишком и через край.
На ослабевших ногах доплелась до дивана и осела всем весом. Упав лицом в ладони, громко разрыдалась. За маму. За себя. За потерянное доверие и перечеркнутую память о детстве. Ушло светлое, теплое, с легкими крыльями летучего змея, что они мастерили с отцом. Ушла опора из-под ног. Не прекратить никак ощущение покалывания во всем теле, будто птицы клюют, отщипывая от нее по кусочку.
На сумку, где сейчас лежали немые свидетели отцовского грехопадения, смотрела как на врага.
Маша, поискала глазами телефон. Нужно позвонить мужу! Марк ее всегда понимал и поддерживал. Пусть что-то разумное скажет. Ей сейчас не нужна поддержка.