Фотография. До и после: боли невидимого тела
Продолжение вчерашнего материала. Решил разбить его на несколько частей, так как мыслей очень много.
"Боли невидимого тела" — Франсуаза Дольто
Тело, которого не видит Другой
Когда Франсуаза Дольто писала о "говорящем теле", она имела в виду не только психосоматику, но и ту зону, где телесное становится языком бессознательного. Сегодня это тело всё чаще нуждается в визуализации — если его не видно, его как бы и нет.
Ко мне на терапию пришла Лиза, 27 лет, UX-дизайнерка. Она страдала от хронической боли в пояснице, но многочисленные обследования не выявили причин. На первой встрече она сказала: «Мне кажется, я излучаю какую-то уродливость, и моё тело мстит мне». Она вела активный блог, в котором выкладывала тщательно отретушированные фото — кожа без единого изъяна, идеальные линии тела, нежный свет. «В жизни я — не такая, — говорила она. — И это сводит с ума».
Скоро стало ясно, что боль в спине совпадала с периодами сильного напряжения, когда она готовила фотосессии или сталкивалась с критикой в комментариях. Боль как будто напоминала: это тело — не аватар. Оно не вписывается в идеал, оно сопротивляется, оно страдает. Мы начали работать с тем, что за образом стоит скрытое, отвергнутое, забытое тело — носитель стыда и тревоги. На одной из сессий Лиза вспоминала, как в детстве мама постоянно критиковала её осанку, живот, нос. «Я научилась сидеть, не дыша — лишь бы не выделяться».
Визуальная культура социальных сетей поощряет не просто демонстрацию тела, но его постоянную коррекцию. Это формирует тревожное отношение к собственному образу: "не тот ракурс — и ты уже не существуешь". Согласно исследованиям Holland & Tiggemann (2016), частое редактирование фотографий связано с негативной оценкой тела и симптомами депрессии. Но что делает с человеком тело, которого никто не видит как настоящее, как живое?
Лиза постепенно научилась фотографировать себя без фильтров. Она начала с того, что просто делала фото для себя. Без публикации. Это стало актом — не для Другого, а для себя самой. Первый шаг к признанию: у меня есть тело, которое не обязано быть совершенным.
"Субъект не там, где его фотографируют" — Жак Лакан
Фотография как фетиш
Когда-то фотография была инструментом фиксации памяти, а теперь она — акт формирования субъекта. Мы фотографируемся, чтобы зафиксировать: "я есть". Но этот акт всё чаще принимает форму фетишизации.
В психоаналитическом смысле фетиш — это объект, закрывающий нехватку. Что-то, что позволяет не видеть отсутствие. Фотография становится фетишем тогда, когда человек через неё отрицает собственную тревогу. Один из моих пациентов, Даниил, 29 лет, стюард, говорил: «Я боюсь стареть. Если я сфотографируюсь в хорошем свете — я как будто отвоевал день у времени». Он выкладывал в сеть исключительно снимки с фильтрами, пересвеченные, сделанные только с «правильного» ракурса. Но каждый лайк приносил ему всё меньше удовлетворения.
Постепенно стало ясно: он использует фотографию как экран, за которым прячется ужас утраты контроля, старения, одиночества. Его реальная жизнь всё более напоминала жизнь за кулисами: в аэропортах он скрывался от камер, в отношениях избегал интимности. Он был фетишем сам для себя. Его "онлайн-я" стало оберегом от ужаса пустоты.
С фетишем невозможно вступить в диалог. Он молчит. Как и фотографии, не получившие комментариев. Мы начали анализировать, что он чувствует, когда публикация проходит без отклика.
«Стыд. Паника. Как будто меня больше нет».
Это типичный отклик на обнажение фетишизации: когда Другой не признаёт образ, он распадается, и с ним — чувство целостности.
"Я — это толпа" — Кристоф Боллас
Цифровая множественность
Современные пользователи социальных сетей всё чаще формируют несколько образов себя: профессиональный, интимный, публичный, ироничный. Эти аватары сосуществуют, не вступая в конфликт друг с другом, пока остаются в пределах платформ. Но психика устроена иначе.
Мой пациент, Артём, 31 год, инженер и диджей по выходным, вёл три инстаграм*-аккаунта. В одном — семейная жизнь с женой и дочкой, в другом — музыкальные вечеринки и фото в клубах, в третьем — философские размышления и селфи на фоне книг. На сессии он признавался, что не может чувствовать себя живым в реальности: «Меня будто разорвало на части. Я не знаю, где настоящий».
Артём страдал от бессонницы, приступов тревоги и чувства постоянного наблюдения. Он сравнивал своё состояние с ролью актёра, играющего три спектакля одновременно. Мы начали исследовать, какой из образов вызывает наибольшую тревогу. Оказалось, что "отцовская" маска — самая давящая. Он боялся быть раскрытым как неидеальный. «Вдруг кто-то увидит, что я не умею быть отцом. Что я не люблю эту жизнь так, как должен». Цифровые маски стали для него не проявлением многогранности, а ловушкой.
В процессе терапии мы работали над тем, чтобы Артём мог соединить эти образы в нарратив — личную историю, а не коллекцию аккаунтов. Не избавиться от частей, а вплести их в живое, конфликтное, непростое Я. Множественность — не проблема, если есть связующее звено, символическое Я, способное выдерживать различия. Без этого множественность становится расщеплением.
Исследование Diefenbach & Christoforakos (2017) подтверждает: чем больше времени человек проводит в социальных сетях, тем выше риск тревоги, связанной с идентичностью. Цифровая множественность требует символической интеграции — иначе психика не выдерживает.
"Присутствовать — значит позволить быть" — Томас Огден
От фотографии к присутствию
Что противоположно фотографии? Не отсутствие, а присутствие. Быть — значит не фиксировать образ, а выдерживать своё несовершенство перед Другим. Это трудно. Особенно тем, кто привык, что признание связано с лайками, а значимость — с публикацией.
Пациентка Ирина, 35 лет, переводчица, долго не могла начать терапию в онлайне без включённой камеры. «Я не могу видеть себя в экране. Я слежу за своим лицом, забываю, что говорю, и не понимаю, кто я». Она показывала мне снимки, где выглядела как актриса на красной дорожке. «Мне так некомфортно быть настоящей, что я даже в Zoom включаю фильтры».
Мы начали практиковать «камерное присутствие» — встречи с минимальной визуализацией: звук без видео, фото вместо потока. Постепенно она смогла быть передо мной без фильтров. Не потому что приняла себя, а потому что выдержала чужой взгляд. Этот процесс был болезненным. Она плакала, когда впервые увидела своё лицо в камере без макияжа: «Я выгляжу, как мама, когда она плакала. Я боюсь, что меня отвергнут так же».
Через фотографию она привыкла к сцене, но не к присутствию. В терапии мы восстанавливали способность быть в контакте, не позируя. Это и есть суть контртечения к культуре образа — не отказаться от визуального, а вернуть ему глубину, контекст, голос, а главное — Другого.
Вывод
Фотография перестала быть просто воспоминанием — она стала ареной битвы за Я. Мы больше не просто фиксируем образы, мы через них пытаемся выжить, быть замеченными, не исчезнуть. Социальные сети, предоставившие всем право голоса, сформировали новые формы молчания — фетиш, тревогу, расщепление.
Но в этом же пространстве возможна и другая динамика: восстановление связей, появление подлинных образов, работа с травмой публичности. Терапия становится пространством, где образ может быть не просто отражением, а символом — несущим, чувствующим, живым. Как пишет Кристоф Боллас, психика — это не единое целое, а процесс, наполненный внутренними персонажами и голосами. Психоанализ в эпоху образов — это возможность вступить в диалог с этой внутренней толпой, не отвергая ни одну её часть, а выслушивая, интегрируя, выдерживая — даже если она приходит к нам через аватар, маску или фотографию.
* Instаgram принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской организацией в России.
Автор: Семён Красильников
Психолог, Психоаналитик сексолог
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru